Die alten Einwohner von Italien waren vor Zeiten die siegreichen Eroberer und Gebiether der Welt; in den neuern Zeiten aber haben die sanftern Künste unter den Italienern die Oberhand bekommen. Die Malerkunst ist zwar schon unter dem Bürgermeisteramte des Livius Denter und Aemilius Paulus von C. Fabius zu Rom eingeführet worden, und sie blühete kurz vor Augustus Zeit sehr schön; es riß aber bald ein verdorbener Geschmack ein, und die Künste wichen nach und nach aus Rom.
Древние жители Италии были в старину победоносные завоеватели и обладатели вселенныя; в новейшия же времена между Италиянцами получили первенство миролюбивыя науки. Хотя живопись введена в Рим еще при консульстве Ливия Дентера и Емилия Павла К. Фабия, и не задолго перед временем Августа весьма процветала: однако, когда усилился худый вкус, художества в Риме мало [с. 11] по малу пришли в упадок.
Mit seinen Untergebnen wie der Despot mit seinen Sklaven leben; nur durch halbverständliche Winke mit ihnen reden, durch Blicke; sie nie ansehen, als nur durch einen Furienblick sie in Furcht und Angst zu setzen; ihrer Schüchternheit immer einen kalten, rauhen Barbar, und ihrer menschlichen Eigenliebe den harten Gebieter entgegen stellen; alles was man möglich verlangen kann, sich leicht in Kopf setzen, und von ihnen als Kleinigkeit begehren; in Befehlen, die man ihnen giebt, weder eine Vorstellung, noch Entschuldigung annehmen; in allem nur seine Laune und seinen Eigenwillen zu Rath ziehen, nie ihre Talente und ihre Kräfte; oft mit dem demüthigenden Tone einer empörenden Oberherrschaft [S. 289] das bittere Lächeln der Verachtung verbinden; […].
Жить с своими подчиненными, как деспоту с рабами; говорить с ними только полупонятными минами и взглядами; взирать на них не иначе, как взором фурии, и только для того, чтоб привесть их в ужас и трепет; представлять всегда робкости их холоднаго и дикаго варвара, а человеческому [с. 339] самолюбию их жестокаго повелителя; все, чего только пожелать можно, влагать себе в мысль и требовать от них как безделицы; в даемых им повелениях не принимать от них ни представления, ни извинений; во всем сноситься с своими только прихотями и своеволием, а никогда с их дарованиями и силами; часто с унизительным тоном повелительной власти соединять горькую улыбку презрения; […].