Marcus Aurelius, überhäuffet mit so mannigfaltiger Ehre, wohnete nunmehro denen Raths-Versammlungen bey, um sich solcher Gestalt zum Regiment geschickter zu machen; dabey aber unterließ er nicht, alle Zeit, so [S. 13] er denen übrigen Geschäfften entziehen konte, auf die Welt-Weisheit zu wenden. Der Käyser Antoninus Pius selbst, trug nicht wenig bey, ihn in dieser Liebe zur Weisheit zu befestigen.
Марк Аврелий будучи возведен в так многия и великия достоинства начал уже в Сенате присудствовать, дабы себя чрез сие со временем к правительству способнейшим учинить; но при том все от управления важных дел остающееся время на Философию употреблял. Сие владеющему Цесарю Антонину кроткому так понравилось, что он Марка Аврелия в сей склонности к целомудрию весьма подтверждал […].
Seine Gesetze waren gleich vor jedermann, *und er ließ seinen Unterthanen eine gäntzliche Freyheit*. Seine Absicht war immer das gemeine Beste, nie seine eigene Lust, Vortheil, oder Ehre. Kurtz, sein gantzes Trachten gieng dahin, sich der Regierung Gottes zu unterwerffen, denen Menschen Gutes zu thun, die Gerechtigkeit [S. 24] zu handhaben, und die Wahrheit alleweg zu reden.
Dahingegen besaß Lucius Verus keine eintzige von diesen Tugenden. Er war weder in der Liebe noch im Zorn sein selbst mächtig. Und seine gröste Tugend war, daß seine Laster nichts viehisches genug hatten, ihn zum Tyrannen zu machen.
[Примечание: отмеченный * * отрывок остался без перевода].
Указы и законы его всем одни, и для всякаго человека равны были.
Все его намерение к тому клонилось, чтоб государственную пользу всяким образом споспешествовать, а не собственную прибыль и честь получить, или бы свою волю исполнить. Кратко сказать: все желание и намерение Антонина к тому склонялось, дабы правлению Божию повиноваться, людям добро делать, правосудие защищать, а везде и всегда правду говорить.
А соправитель и участник престола его Луций Верус уже ни одной из сих добродетелей не имел. Он ни в любви, ни во гневе меры не знал, и сам собою обладать не мог; но то его главная добродетель была, чтоб все природныя свои пороки и страсти всяким образом таить и скрывать, которыя пристрастия законнаго Принца истинным тиранном и совершенным мучителем делают.
Seyd nicht gar zu gemein mit vornehmern, aus Furcht der Gefahr, noch mit geringeren, denn es stehet nicht wohl; viel weniger aber mit dem gemeinen Mann, welchen die Unwißenheit dermassen unverschämt machet, daß er, als unempfindlich der Ehre, so man ihm erweiset, sich einbildet, sie komme ihm von Rechtswegen zu.
Der gute Nahme ist eine grosse Erbschafft, er zeuget die Opinion, (welche die Welt regieret) die Opinion aber bringet den Reichthum, und Reichthum die Ehre zu wegen: Er ist ein süsser Geruch, den ein Mensch bey sich führet, und wo er nur gehet, von sich lässet; Er ist der beste Erbe der Tugend eines Menschen.
Доброе имя, великое наследство. От него родится у людей доброе о носящем его мнение; а понеже доброе мнение всем светом владеет; то оно со временем тому человеку богатство и честь приносит, которой доброе имя имеет. Доброе имя подобно хорошему запаху, с которым человек всегда ходит; а сие благовоние всяк от него чувствует; [С. 53] оно почитается за лутчее наследие человеческой добродетели.
§48.
Die oberste Gewalt ist demnach befugt, die Unterthanen auch wider ihren Willen so wohl zu Militair- als Civildiensten anzuhalten. Der Herr von Montesquieu räumet dieses zwar von denen eigentlich so genannten Republiken ein; aber er will nicht zugeben, daß man in den Monarchien jemand zu Civildiensten zwingen könne. Sein Grund ist, weil die Ehre die Triebfeder der Monarchien sey; die Ehre aber wäre so eigensinnig, daß sie sich niemals zwingen ließe.
§48.
И для того [c. 65] верьховная власть имеет право, подданных и против их воли в военную и статскую службу употреблять. Господин Монтескю почитает сие нужным в свойственно так названных общенародиях, а не в единовластных государствах, где одна токмо честь долженствует быть побуждением без всякаго принуждения […].
Und seine [S. 331] Ehre in einem guten Gewissen, durch eine willige und sorgfältige Beobachtung aller seiner Pflichten aus Unterwerfung gegen Gott, und in dessen Beyfalle suchen, in einer wahren Niedrigkeit und Demuth des Herzens gegen ihn, als den Quell aller Vollkommenheit und den Geber aller guten Gaben, in der Empfindung aller seiner eigenen Unwürdigkeit suchen, das ist die höchste Staffel des Verlangens nach Ehre, auf welche sich die Menschen, so verschieden ihre Gaben und Fähigkeiten, so verschieden ihr Rang, ihre Geburt, Erziehung und ihre natürlichen Neigungen sind, dennoch empor schwingen können. Welche rühmliche Bemerkung für die Würde des Menschen, daß alle die wahre Ehre durch Pflicht und Demuth erlangen können!
Durch sie steigst du zum göttlichen Geschlechte, Und ohne sie sind Könige nur Knechte
[...] и свою честь в доброй совести, чрез свободное и попечительное наблюдение всех своих должностей из покорения к Богу, и в похвале онаго искать, в истинной низкости и смирении сердца пред Ним, яко пред Источником всякаго совершенства, и Подателем всех хороших дорований <sic!>, в чувствовании всего своего недостоинства искать, есть высочайший степень желания чести, до котораго люди, как бы ни были различны их дарования и понятности, их чин, рождение, воспитание и их природныя склонности, однакож восходить могут: какое похвальное примечание для достоинства человека, что все истинную честь, чрез должность и смирение получит могут?
Чрез оную ты восходишь до Божественнаго рода, а без оной Цари, суть только рабы.
Kein Stand und keine nützliche Lebensart ist ohne Ehre. Die Ehre des Landmanns ist, daß [S.345] er die Pflichten seines Standes auf die beste und nützliche Art zu erfüllen trachtet. Dies ist die Ehre des Handwerkers und des Künstlers, des Gelehrten und des Tagelöhners, des Königes und des Unterthanen, des Vaters und des Kindes, der Hausfrau und der Auwärterinn.
Нет состояния, нет рода жизни полезнаго без чести. Честь крестьянина в том состоит, чтоб старался должности своего состояния наилучшим и полезнейшим образом исполнять. Сие есть честь рукомесленника и художника, ученаго и наемника, Царя и подданнаго, отца и сына, хозяйки и служанки.
Ich habe es dir schon gesagt, und wiederholle es hier noch: man muß mit den Menschen in Friede zu leben suchen. Du kannst bey deiner gefaßten Meinung bleiben; wenn du sie für gut hältst, doch ohne die Meinung anderer zu verwerfen, ausser es beträfe deine Ehre, oder den guten Namen deines Nebenmenschen, die Tugend, deinen Fürsten und dein Vaterland.
Я уже тебе сказал, но и еще повторяю, что надобно стараться жить с людьми в мире. Ты можешь оставаться при своем мнении, ежели почитаешь оное добрым, и однакож не отвергать мнения и других, разве оно касается твоей чести или добраго имени твоего ближняго, или [c. 40] добродетели, Государя, или отечества твоего.
Sie sehen bey grossen Aemtern nur Ehre und Ansehen, das sie erwartet; die Macht, die ihnen dadurch eingeräumt wird, ohne je auf die Pflichten und Sorgen zu denken, die nothwendig damit verbuden sind.
Wenige würden es wagen, nach den höchsten Stellen zu streben, wenn sie auch in Betracht zögen, wie schwer es ist, ihnen würdig vorzustehen.
Wer in hohen Würden steht, muß nicht nur Talente, und die schönsten Eigenschaften des Geistes besitzen; das genügt noch nicht; auch edle Gefühle im Herzen muß er haben; ein erhabner Charakter muß mit seinen Talenten verbunden [S. 263] seyn, damit er einen würdigen Gebrauch davon macht.
Они при великих постах смотрят только на честь и знатность, их ожидающую, и также на власть, чрез то получаемую, не помышляя о тех должностях и заботах, кои необходимо бывают с ними сопряжены.
Не многие бы отваживались искать вышших степеней, ежели бы размышляли, коль трудно поступать достойно оных.
Кто занимает высокое место, должен иметь не только дарования и изящнейшия качества духа, но и благородныя ощущения в сердце: возвышенный характер должен соединен [c. 308] быть с его дарованиями, дабы достойно употреблять оныя.