Du reste, ils vivoient presque sans aucune dépendance de la Cour, & même sans aucune union entr’eux, également incapables de société & de soumission, & plûtôt farouches & indociles, que libres.
Tant d’indépendance dans des Sujets, une autorité si bornée dans le Souverain, si peu d’union entre les differens ordres de l’Etat, tout cela avoit été cause que ce Royaume n’avoit presque jamais été sans quelque revolte & sans Guerres Civiles.
<…> они [мужики] жили почти без всякой зависимости от двора, и без всякаго союза между собою, и равно неспособны ни к сожитию человеческому, ниже к послушанию власти; и больше свирепы и невежи, нежели вольны были.
Такая независимость подданных от верховной власти, столь ограниченная власть государева, и так слабой союз между разными государственными чинами причиною были, что сие государство почти [с. 15] никогда не было без какого ни есть возмущения, или междоусобной войны.
Puisque la Société a, selon les lieux & les temps, des besoins différents ; puisque de nouvelles circonstance & une révolution rendent souvent un peuple si différent de lui-même, la principale attention de la politique ne devroit-elle pas être de varier ses principes & sa conduite? Qu’elle varie la maniere d’appliquer ses principes, j’y consens, répondit Phocion, [p. 19] puisque tous les peuples qui setrompent, ne sont pas dans la même erreur, & que les uns sont plus ou moins, éloignés que les autres du chemin qui conduit au bonheur.
А когда общество по местам и по временам имеет разныя нужды; когда новыя обстоятельства, [c. 22] и некоторая перемена часто делают, что народ сам на себя уже не походит, по тому главное внимание Политики не должноль состоять в том, чтоб отменять свои начала и свое поведение? Пусть отменяет она образ употребления своих начал, я на то согласен, ответствовал Фокион, для того, что все народы себя обманывающие, не в одинаковом заблуждении бывают, и одни перед другими или меньше или больше удалены от пути ведущаго к благополучию.
J’ai jetté les yeux sur un plus grand théâtre, & j’ai vû les passions, comme autant de furies, porter la désolation dans toute la terre, changer les Magistrats en ennemis de la société, fouler aux pieds les loix les plus saintes de l’humanité, & détruire dans un instant: les Empires les plus formidables. <…> [p. 40]. Je n’ose, Phocion, marcher sans votre secours ; je n’ose entrer seul dans le sanctuaire de cette politique sublime, qui n’a d’autre instrument, ni d’autre appui que la vertu; je craindrois de le profaner.
Поглядел я на больший еще того позор и увидел страсти, как фурии, наносящие разорения по всей земле; переменяющия градоначальников в неприятелей обществу; попирающия под ноги святейшие человеколюбия законы; разрушающия в миг сильнейшия Империи. <…>. Не смею я, Фокион, далее поступать без вашей помощи; не смею я один войтить во святилище политики, которая другова орудия, ни другия подкрепы не имеет, как только добродетель.
<…> cependant c’est dans le sein des familles que des peres tendres & prudens ont donné le premier modéle des loix & de la société. Nous disons que c’est dégrader les Magistrats, que de les occuper de nos soins domestiques ; mais en effet nous ne voulons qu’avoir impunément de mauvaises mœurs.
Однако не инде как в недрах семейства нежные и умные родители выдали первый образ законов и общества. Мы говорим, что безчестноб градоначальникам было, когдаб их упражняли попечениями домашними; но в самом деле мы чрез то желаем только быть злонравны не бояся наказания.
J’ai souvent entendu raisonner Platon sur cette matiere. Il blâmoit la Monarchie, la pure Aristocratie & le Gouvernement populaire. Jamais, disoit-il, les loix ne sont en sûreté sous ces administrations, qui laissent une carriere trop libre aux passions. Il craignoit le pouvoir d’un Prince, qui, seul législateur, juge [p. 49] seul de la justice de ses loix. Il étoit effrayé dans l’Aristocratie, de l’orgueil & de l’avarice des Grands, qui croyant que tout leur est dû, sacrifieront sans scrupule les intérêts de la société à leurs avantages particuliers. Il redoutoit dans la pure Démocratie, les caprices d’une multitude toujours aveugle, toujours extrême dans ses desirs, & qui condamnera demain avec emportement ce qu’elle approuve aujourd’hui avec enthousiasme.
Многократо слыхал я Платона о сем разсуждавшаго. Он порицал монархию, чистую Аристократию и народное правление. Никогда, говорил он, законы надежны не бывают под сими правлениями, попущающими страстям излишнюю волю. Он боялся Государя, которой, как один законодавец, един судит и о правосудии его законов. Он ужасался от Аристократии по гордости и сербролюбивой скупости вельмож, которые мня что все им принадлежит, не сумняся на жертву предают пользы общества своим особливым прибыткам. Он опасался от прямаго народнаго правления своевольства черни всегда слепыя, всегда необузданныя в желаниях своих, осуждающия с яростию за утро то, что сего дни с возхищением выхваляла.
La Loi nous [p. 76] prescriroit à nous autres Athéniens la police la plus sage dans nos délibérations publiques, pour nous empêcher d'être inconsidérés, & nous forcer de peser & d’examiner avec maturité les intérêts de la Patrie; que si nous devenions prudens, ce seroit pour l’intérêt de nos passions, & non pour celui de la République.
Tout Législateur qui ignore sur quelles vertus la justice, la prudence & le courage doivent être, pour ainsi dire, entés; tout Législateur qui ne sait pas préparer les hommes à les aimer & les pratiquer, verra que ses loix inutiles n’auront fait aucun bien à la Société.
Нам Афинянам [с. 91] закон предписывал бы самой мудрой порядок в собраниях народных, дабы воздержать нас от неразсудности, и принудить к зрелому уважению и разсматриванию польз отечества; и ежели мы от того сделаемся умнее, будет сие в пользу страстей наших, а не для республики.
Всякой законодавец неведущий на каких добродетелях правосудие, мудрость и храбрость должны быть, так сказать, привиты; всякой законодавец, которой не умеет приготовить людей к тому, чтоб они законы любили и исполняли, увидит, что напрасные его законы никакого добра обществу не сделали.
Mais les Dieux se sont réservés à eux seuls cette connoissance ; & puisque le [p. 110] privilége de juger nos pensées & nos intentions, s’il étoit accordé à un homme, établiroit sa tyrannie; puisqu’il ouvriroit une porte libre aux passions du Magistrat, peut-être plus funestes à la societé que celles du Citoyen; je voudrois que tous les hommes sussent persuadés de cette vérité importante, que la Providence, qui gouverne le monde, & qui voit les mouvemens les plus secrets de notre ame, punira le vice, & récompensera la vertu dans une autre vie.
Но боги такое знание соблюли для себя самих; а как дозволение судить наши мысли и намерения наши, ежелиб дано то было человеку одному, [c. 132] установилоб его тиранство; тем что отворилсяб тогда свободной путь страстям градоначальника, может быть бедственнейшим для общества, нежели страсти какого либо гражданина; для того желал бы я, чтоб все человеки удостоверены были о важной той истине, что Проведение, миром управляющее и видящее тайныя все души нашей движения, накажет за порок и наградит за добродетель в будущей жизни.
Comment s’est-il pû faire que des hommes, qui renoncerent à leur indépendance, & formerent des sociétés, parce qu’ils sentirent le besoin qu’ils avoient les uns des autres, n’ayent pas vû que les sociétés ont les mêmes besoins de s’aider, de se secourir, de s’aimer, & n’en ayent pas conclu sur le champ qu’elles devoient observer entre elles les mêmes régles d’ordre, d’union & de bienveillance, que les Citoyens d’une même bourgade ont entre eux? <…>. Excusons nos premieres Républiques de n’avoir connu pendant long-temps d’autre droit que celui de la force.
Как могло сделаться, что люди отрекшиеся от своей независимости и составившие общества, для того что почувствовали свои потребности каковы одни в других имели, не усмотрели, что общества такияж имеют потребности одно другому помогать, одно другое любить, и из того тотчас не заключили, что должны они между собой наблюдать равныя правила порядка, соединения и благоволения, как и граждане между собою одного какого нибудь селения? <…>. Извиним прежния наши республики, что долговременно не знали они инаго права, как токмо право силы.
Le Citoyen peut, à la rigueur, se passer d’amis, & ne pas craindre des ennemis, puisqu’il est sous la protection des Loix, & que le Magistrat est toujours à portée d’aller à son secours. En est-il de même d’une République? Tout ce que les passions produisent chaque jour d’absurdités, d’injustices & de violences entre les différens Peuples, ne prouve-t-il pas combien le droit des Nations est une sauve-garde peu sûre pour chaque société en particulier? L’Histoire n’est pleine que de révolutions aussi subites que bizarres.
Гражданин один может по строгости разсуждая обойтись без друзей, по тому что он находится под защитою законов, и что градоначальство всегда на [с. 153] помощь ему близко и готово. Но может ли тож быть с республикою? Толикия от страстей по все дни происходимые безумия, неправосудия и насильства, не доказывают ли сколь народныя права мало надежны для каждаго общества в особливости? История не наполнена, как пременами столь же скоропостижными, сколь и странными.
Mon cher Aristias, poursuivit Phocion, j’ai tâché de ramener à des principes fixes & certains, cette science qu’on nomme Politique, & dont les Sophistes nous avoient donné une idée bien fausse. Ils la regardent comme l’esclave ou l’instrument de nos passions; de-là l‘incertitude & l’instabilité de ses maximes; de-là ses erreurs, & les révolutions qui en sont le fruit. Pour moi, je fais de la politique le ministre de notre raison, & j’en vois résulter le bonheur des sociétés.
Дорогой мой Арист, продолжал Фокион, я старался по прежнему возстановить твердыя и надежныя начала той науки, которую называют политикою и о которой мудрецы дают нам понятие довольно ложное. Они [с. 165] признавают ее за рабыню или за орудие наших страстей; от того ненадежность и непостоянство в ея правилах; оттуда ея погрешности и премены, яко плоды оных; а я из политики делаю министра, то есть служителя нашего разума, и вижу от того произходящее благополучие обществ.
Non non, mon cher Aristias, lui, répondit Phocion, je le sçais, on n’est point un Tyran, quand on n’usurpe [p. 185] une autorité courte & passagere, que pour rétablir & affermir la liberté publique. Quand la Loi regne, tout Citoyen doit obéir ; mais quand par sa ruine la Société est dissoute, tout Citoyen devient Magistrat ; il est revêtu de tout le pouvoir que lui donne la justice, & le salut de la République doit être sa suprême Loi.
Нет, нет, дорогой мой Арист, ответствовал ему Фокион, ведаю я, что тот не тиранн, кто похищает краткую и временную власть, для того только, чтоб возстановить и утвердить вольность народную. Когда закон царствует, каждый гражданин должен повиноваться; но когда разорением онаго общество [с. 223] разрушается, в таком случае каждый гражданин становится градоначальником. Он вступает во всю силу, которую дает ему правосудие; а спасение республики должно ему быть высочайшим законом.
Когда политика упражняется внутрь области тем, чтоб бороться иногда с таким, иногда с другим пороком, и надобно обманывать или гражданина или правительство страха ради; тогда не в невозможности ли она бывает успевать по всем нуждам общества?
D. Voilà donc l’injustice toujours imminente & prête à troubler la société; quelle est sa défense contre cette invasion & ce désordre?
R. La loi.
D. Qu’entendez-vous par ce mot, la loi?
R. C’est l’ordre lui-même. C’est en effet le grand ordre seul qui fait & peut faire la loi des sociétés, comme celle des individus.
<…> [p. 119] ce boeuf est à moi parce que je l’ai acquis & nouri. Vous voulez le détourner & le joindre à votre troupeau, je crie à l’injustice, & je la prouve en prouvant que vous prenez ce qui est à moi, attendu que je l’ai acquis & nouri. Vous voyez bien que c’est l’ordre des avances qui appuye mon droit.
D. Fort bien: mais si je suis le plus fort, cette preuve, ni votre réclamation ne vous la feront pas rendre.
R. J’en conviens, & ceci nécessite une force dominante dans la société, qui veille au maintien de l’ordre & à l’observation de la loi, qui développe & promulgue la loi, & assigne les peines qui doivent être [p. 120] attachées à la transgression de la loi.
D. Fort bien! Je réclame en ce moment contre la force, & vous me renvoyez à la force?
R. Sans doute: car, contre la force, il n’y a de remède que la force. Mais la diférence est grande: car la force qui vous opprime est la force privée; & celle qui doit vous secourir est la force publique, instituée pour la sureté de tous. <…> [p. 121] que la sureté de l’un fait la sureté de l’autre, & que la sureté de tous fait la nôtre propre.
В. По етому неправда всегда опасна и возмутительна для общества: кто же будет защищать оное от сего ея нападения и возмущения?
О. Закон.
В. Что ты разумеешь чрез слово закон?
О. Закон есть тоже что и порядок: ибо действительно один только порядок всеобщий может учреждать законы обществу и членам онаго.
<…> сей конь мне принадлежит по тому, что я его приобрел и я кормлю. То хочешь отогнать его из моего [с. 150] стада и в свое включить. Я кричу против неправды твоей и доказываю оную тем, что ты мне принадлежащее, то есть приобретенное и выкормленное мною, похищаешь и ты ясно видишь, что я право свое утверждаю на порядке запасов.
В. Очень изрядно: однако ежели я сильнее тебя, ни доказательство твое ни твой крик не возвратят тебе онаго?
О. Я в етом согласен: сие то и заставляет господствующую в обществе силу пещися о содержании порядка и о хранении законов, о истолковании и обнародовании оных, и купно о предписании наказаний, которыя должны быть сопряжены с законопреступлением.
[с. 151] В. Очень хорошо; я теперь кричу против силы и ты отсылаешь меня к силе?
О. Конечно: по тому что против силы другаго средства нет кроме силы. Однако есть великая разность между одною силою и другою; угнетающая тебя сила есть сила частная, а сила подающая тебе помощь есть общественная сила для каждаго безопасности установленная. <…> [с. 152] безопасность одного составляет безопасность другаго, а общая всех безопасность составляет нашу собственную.
Chapitre I. Du Gouvernement en général
§I. Nécessité d’avoir une idée juste de sa profession
Lorsque l’on n’a pas une notion juste & précise de la profession que l’on a embrassée, quelle qu’elle soit, il est impossible que l’on en gere convenablement les fonctions. Non seulement on ne peut en remplir la fin, on est encore exposé à faire des fautes сonsidérables, dont les suites sont d’autant plus dangereuses que cette profession a plus d’influence sur la société. On ne sauroit donc s’attacher avec trop de soin à bien connoître la nature de l’état auquel on se voue, & l’étendue des obligations qu’il impose : c’est l’unique moyen de s’en former une idée juste & vraie: cette connoissance est plus ou moins difficile, selon que cet état est plus ou moins relevé. Plus les différentes professions de la vie civile s’élevent les unes all-dessus des autres, plus leurs rapports se multiplient & se combinent, plus la connoissance & l’exercice en deviennent pénibles.
Глава I. О правлении вообще
Необходимо нужно иметь истинное понятие о своем звании
Не имея точнаго и вернаго сведения о принятом звании, какого бы рода оно ни было, не можно приличным образом выполнить возложенных должностей, без сего не толко не сохранена будет цель его, но возпоследуют опущения и ошибки коих следствия тем опаснее, чем более звание сие имеет втечения в общежительство. И так всевозможно надлежит стараться изведать обстоятельнее свойство предназначаемаго себе состояния, и пространство обязанностей, оным налагаемых: познание сие бывает затруднительно по мере важности звания, ибо чем оно знаменитее в обществе, тем отношения его обширнее и исполнение неудобовозможнее.
Nous vivons en société; il n’y a donc de véritablement bon pour nous que ce qui fait le bien de la société. Un solitaire sera sobre, pieux, Il sera revêtu d’un cilice; eh bien, il sera saint: mais je ne l’appellerai vertueux que quand il aura fait quelque acte de vertu dont les autres hommes auront profité.
Mais, me dites-vous, si un solitaire est gourmand, ivrogne, livré à une débauche secrète avec lui-même, il est vicieux; il est donc vertueux, s’il a les qualités contraires. C’est de quoi je ne puis convenir: c’est un très vilain homme s’il a les défauts dont vous parlez; mais il n’est point vicieux, méchant, punissable par rapport à la société, à qui ses infamies ne font aucun mal. Il est à présumer que, s’il rentre dans la société, il y fera du mal, qu’il y sera très vicieux; et il est même bien plus probable que ce sera un méchant homme, qu’il n’est sûr que l’autre solitaire tempérant et chaste sera un homme de bien; car dans la société les défauts augmentent, et les bonnes qualités diminuent.
Но вы мне скажете, что хотя пустинник обжора, пьяница и погружен в сокровенное с самим собой распутство; еднако он добродетелен, если имеет противные оным качества. На сие не могу я согласиться никак; он прескверной человек, если только подвержен слабостям, о которых вы [С. 54] говорите: но он не порочен, не зол, не достоин наказания в отношении общества, коему пороки его не делают никакого вреда. Можно полагать, что если бы он опять вступил в общество, то наделал бы в оном зла, и был бы весьма порочным; та притом гораздо вероятнее, что он зделался бы зловредным, нежели то подлинно, что другой пустинник трезвый и целомудренный был бы для общества добрым человеком; ибо в обществе слабости множаться, а добре качества уменшаются.
Tout le monde croit être homme d'Etat et des Siécles entiers ont fait effort pour en produire quelques uns. L'homme d'etat n'est rien [р. 13] en apparence et il est tout en réalité. Il n'est ni missionaire, ni ministre des autels, mais il sait que la religion est la prémiere legislation du monde, le lien le plus fort de toutes les societés, le pivot de tous les trônes, la consolation de tous les cœurs et le frein de toutes les passions; il la protége, la défend et la respecte.
Il n'est pas magistrat, il ne sait pas ce que les loix disent dans tous les cas, mais il sent ce qu'elles doivent dire. Il révère leur antiquité, il y touche avec circonspection, il administre par elles et par elles il prévient les délits au lieu de les punir. Il entretient l'harmonie du corps politique et sa justice vigilante veille continuellement à la sureté des personnes, à la propriété des choses et au bonheur de tous.
<…> Son génie expireroit dans les opérations matérielles du financier subalterne, mais législateur de la finance, il anime par elle le corps politique, multiplie ses forces et accroit sa puissance. Il veille egalement aux intérets du proprietaire, du commerçant, du créancier de l'Etat, du salarié et du pauvre.
<…> [P. 15] En un mot l'homme d'Etat livré à une seule passion qui fait taire toutes les autres, l'amour de la gloire, met son bonheur dans le bon heur public et sa récompense dans l'opinion de la postérité; soutenu par le sentiment de ce qu'il vaut, il oppose à la calomnie ses vertus et à l'envie ses succès; <…> il est la providence de son pays et le ministre de tous les siécles, car il répare le passé, gouverne le present et prepare l'avenir.
Всякой человек думает быть Министром, но целыя столетия старались произвесть токмо нескольких. Министр ничто с виду, но все в самом действии. Он ни проповедник, ни священнослужитель, но знает, что религия есть первой закон света, крепчайший союз всех обществ, основание всех престолов, утешение всех сердец и преграда всех страстей; он ее покровительствует, защищает и почитает.
Он не судья, но знает, что законы предписывают во всяком случае, но чувствует, что они повелевать должны. Он чтит их древность, с осторожностию прикасается к ним, управляет ими и предупреждает преступления вместо наказания их. Он сохраняет согласие в политическом корпусе и его бдительное правосудие беспрестанно печется о безопасности лиц, о собственности вещей и благополучии всех.
<…> [С. 24] Способность его пропала бы в вещественны трудах нижняго Казначея, но имея верховную власть в заборе государственных доходов, он ими возбуждает политической корпус, умножает его силы и распространяет власть. Он равно печется о пользе владельца, купца, заимодавца Государственнаго, живущаго на жалованье онаго и беднаго человека.
<…> [C. 27] Одним словом: Министр следуя единой страсти, заглушающей все прочия, любви к славе, поставляет все свое благополучие в благополучии общества и награду свою во мнении потомства; подкрепляем чувством своей цены, противопоставляет клевете свои добродетели, а зависти свои успехи; <…> он провидение Государства своего и служитель всех веков, поелику исправляет [с. 28] прошедшее, управляет настоящим и приготовляет будущее.
Le Tiers-Etat possédoit toutes les places lucratives. Il s'enrichissoit lorsque la Noblesse se ruinoit pour l'Etat, et des mariages réunissoient souvent ces deux Ordres, d'ailleurs confondus sans cesse dans la société. Le Tiers-Etat étoit véritablement le noviciat de la Noblesse.
Третье состояние имело все прибыльные места. Они обогащались когда дворянство разорялось для Государства и супружество часто соединяло оба сии чина, в прочем неразличаемые в обществе. Третье состояние было в самом деле приготовление к дворянству.
П. 37. Цейлан. Но как бы то ни было, не можно согласиться, чтоб сии разности не означали разумной полиции, и чтоб Королевство Кандийское не было единственная страна, подающая нам пример столь совершеннаго подчинения во всех частях общества.