Ubi enim est in Principe veritas, beneficentia et clementia ; nullus injustitiae et tyrannidi in Republica locus relinquitur. Ex adverso Quicunque Princeps tyrannidem cordi penitus infixam, os mendaciis plenum, manus immanitate cruentas, aures assentationibus pronas habet ; et ipse infelicissimus est, et multo magis populus ipsius subditus Imperio.
Ибо где в Государе истинна, щедроты и милосердие обретаются, там уже нет ни какого в государстве неправосудию и мучительству места. Напротив же того всякий Государь, в сердце коего глубочайше вкоренилося тиранство, котораго язык утопает в лести, бесчеловечием окровавлены руки, и открытыя к похлебствам уши, не токмо сам; но и найвящше подданной его народ безсчастен.
À la Chine, le prince a pour maxime constante de donner le tort à ses officiers dans toutes les altercations qui s’élevent entr’eux & le peuple. Le pain est-il cher dans une province ? l’intendant est mis en prison : se fait-il dans une autre une émeute ? le gouverneur est cassé <…>. L’on a rarement en cela quelque injustice à réparer ; & l’empereur persuadé que la clameur publique ne s’éleve jamais sans sujet, démêle toujours au-travers des cris séditieux qu’il punit, de justes griefs qu’il redresse.
В Китае, государи непременным себе правилом поставляют, обвинять государственных служителей во всяких их с народом раздорах. Ежели хлеб в которой области воздорожает; то главный управитель посажен бывает в темницу; а возстанет ли где какое возмущение, то правитель за то сменяется <…> Чрез такое поведение редко случается неправосудие; а Император будучи уверен, что народная жалоба бывает не без причины, всегда при возмутительных воплях, которые он без удовольствия не оставляет, проникает истинну притеснений, исправляет оныя.
Né pour la Patrie beaucoup plus que pour lui - même, depuis ce moment solemnel, où comme un esclave volontaire la République l’a chargé de chaînes honorables : il ne s'est plus considéré que comme une victime dévouée non-seulement à l'utilité, mais à l'injustice du Public.
Рожденный паче для отечества, нежели собственно для себя, в самыя те торжественныя минуты, в кои правление обременило его, подобно самопроизвольному невольнику, почтенными оковами, почитает он себя жертвою, посвященною не токмо пользе общества, но и неправосудию онаго.
Il s'éleve du fond de notre cœur une secrete fierté & un orgueil d'autant plus dangereux qu'il est plus subtil & plus délicat, qui nous révolte contre le crédit & l'autorité : ce n'est point l'amour de la Justice qui nous anime, c'est la haine de la faveur. On regarde ces jours éclatants où l'on voit les plus hautes Puissances abbatues, consternées, captives sous le joug de la Justice, comme le triomphe de la Magistrature. C'est alors que le Magistrat recueille avec plaisir les louanges d'un Peuple grossier, qui ne lui applaudit que parce qu'il croit que l'injustice est la compagnie inséparable de la faveur ; & goûtant avec encore plus de satisfaction les reproches des Grands qu'il a sacrifiés à sa gloire, il se flatte du faux honneur de mépriser les menaces de la Fortune irritée, dans le temps qu'il ne devroit songer qu'à appaiser la Justice.
Из глубины сердца нашего возстает тайная гордыня, тем паче опасная, чем она проницательнее, возмущаюшая нас противу силы и власти: не любовь к правосудию побуждает нас, но ненависть к лицеприятию. Торжественными для судейства почитают те звучные дни, в кои зрят наисильнейшие власти устрашенны, низверженны и порабощенны правосудию. Тогда-то судья в веселии собирает похвалы, приносимыя ему от невежественнаго народа, [который для того [с. 19] единственно хвалит его, что почитает лицеприятие сопряженно с неправосудием], и с вящшим [sic!] еще удовольствием вкушая укорения вельмож, пожертвованных от него славе своей, ласкает себя ложною честью презирать угрозы раздраженнаго щастия, в то время, когда б он долженствовал помышлять токмо о укрощении правосудия.
Mais ce prince, d’un autre côté, gagna plus dans son propre royaume, qu’il n’auroit pu gagner par des conquêtes : s’il faut mesurer le bonheur des souverains au degré de pouvoir qu’ils ont sur les peuples. La valeur avec laquelle on l’avoit vu défendre Coppenhague contre Charles X, le rendoit cher à la nation, en même temps qu’on détestoit l’injustice de la noblesse & du sénat, dont la puissance étoit devenue tyrannique ; car ils rejetoient sur les autres le faix [sic] des impôts. Pour se venger de ces oppresseurs, on sacrifia au roi la liberté nationale. L’assemblée des états de 1660, rendit la couronne pleinement héréditaire [p. 350] dans la maison de Fréderic, & lui déféra l’autorité absolue, sans que les nobles s’y pussent opposer.
С другой стороны, сей государь получил гораздо больше прибыли в собственном своем государстве, против того, чтобы мог он завоевать; если только можно измерять благополучие государей по степеням их власти над своими народами. Ибо оказанная им в защищении от Шведского короля столичного города Копенгагена великая храбрость, учинила его чрезвычайно милым всем своим подданным [с. 420] в то время, когда ненавидели они неправосудие благородства и сената, которых власть учинилась уже мучительною; а чтоб отомстить угнетателям сим, то и пожертвовали они королю своему общенародной вольностью. Вследствие чего в 1660 году собрание государственных чинов учинило престол сего королевства в доме Фридериковом совершенно наследным, да и поручило ему самодержавную власть; чему благородные люди и не смели противиться.
§VI. Comment il dégénere en tyrannie.
Mais si ce même Gouvernement qui doit tendre au bonheur des Peuples, s’éloigne de cette fin par les vices de son chef, Roi, ou Prince, s’il dirige ses opérations au seul profit de ce chef, sans égard à la félicité des membres qu’il rend au-contraire misérables & abattus sous le poids de l’injustice; des-lors il cesse de mériter le titre glorieux de Monarchie ; on lui donne justement le nom odieux de tyrannie, & son chef n’est plus un Tyran. Ce n’est pas que la qualité de Tyran emporte d’elle-même une signification odieuse; elle ne veut dire autre chose que chef du Gouvernement; mais, parce que ces sortes des chefs ont été souvent corrompus, & n’ont eu que leurs passions pour regle, ils ont tellement avili ce titre qu’il ne se prend plus qu’en mauvaise part ; & l’on traite de Tyran tout Prince qui se laisse aveugler par son amour-propre, au préjudice de ses Etats & de ses sujets.
Как монархия преобращается в тиранию.
Но естьли сие самое правление долженствующее клониться к благосостоянию народов, удалится от своего предмета чрез пороки начальника, когда оной начнет наклонять свои действия к единой своей корысти и не уважая благополучия своих подчиненных, доведет их до порабощения, будет утомлять под игом неправосудия; то с сего времени он престает заслуживать [л. 22] достопочтенное титло Монарха; и по справедливости приписуется ему ненавистное имя тирана. Не потому чтоб качество тирана имело в себе ненавистное знаменование; оно не другое что значит, как начальника правления; но как сего рода властелины часто бывали развращены и управляли по единым только страстям своим, то как унизили сие именование, что его иначе не принимают как в худую только сторону; всякаго Государя допускающаго себя ослеплять самолюбием в предосуждение Государства своего и подданных называют тираном.