Anklägern und Verleumdern gab er kein Gehör; und die Angeber neuer Auflagen, verachtete er zugleich mit allen erpresseten Einkünften. Denen Landpflegern befahl er alle die aufs härteste zu straffen, welche von jemand etwas über die Gebühr forderten. Kurtz, alle Völcker lebten unter seinem käyserlichen, und mächtigen Regiment, so frey als in einer Republick.
Наговорщиков и клеветников никогда и отнюдь сей Цесарь не слушивал; а прибыльщиков, как народных раззорителей, со всеми их вымученными зборами презирал и ненавидел. Губернаторам, Воеводам, и другим гражданским правителям имянными своими указами повелевал, тех людей отнятием имения, а временем и на теле жестко наказывать, которые у народа что нибудь сверьх положеннаго требовали, и без Цесарскаго указа с деревенских обывателей збирали.
Одним словом сказать, что все Римской [с. 79] области народы, под его Цесарским сильным и державным владением, так свободно, как в Республике жили.
§ 2
Tous les Ministres publics, sur-tout ceux du premier et second ordre, doivent être accompagnés par un Secretaire d’Ambassade, ou de Légation. [P. 319] C’est, après le Ministre même, le premier personnage de l’Ambassade, sur lequel roule la plus grande partie de l’ouvrage, qui est initié dans le secret, qui a le chiffre, et qui devient, pour ainsi dire, le conseiller du Négociateur. C’est un abus de remettre au Ministre qui part, le soin de se pourvoir lui-même d’un Secretaire d’Ambassade: le département des affaires étrangeres doit le lui donner de la part du Souverain, et faire choix, pour un employ d’aussi grande confiance, d’un Sujet habile, laborieux, et fidele à toute épreuve. Le Ministre, de son côte, doit l’envisager, non pas comme un domestique, mais comme un serviteur de leur Maître commun, le traiter avec politesse, ne point se donner des airs de hauteur avec lui. Mais se mettre toujours devant les yeux que, pour être son chef, il n’a pas l’autorité de lui commander comme à une personne qui lui appartient.
§ 2
При всяком народном министре а особливо первого и второго степени должно быть одному секретарю посольства. Он первый по министре, от котораго зависит почти все дело, он ведает тайны, имеет ключ к тайным письмам, и так сказати, советник при министре. Отъезжающему министру не следует самому для себя выбирать секретаря посольства. [Л. 3] Коллегии иностранных дел надлежит его определять к нему именем Государевым, выбрав к сей должности требующей толь великой доверенности человека из подданных, искуснаго, трудолюбиваго, и испытаннаго в верности. Министр со своей стороны должен содержать его не как домашняго своего но как слугу общаго их Государя, поступать с ним учтиво и не высокомерно, всегда памятуя, что ему, будучи его шефом, нет власти им повелевать как собственно ему принадлежащим человеком.
Und der Ausgang hat uns gelehret, daß die Unterthanen, nachdem sie die ungereimte und unziemende Dinge wahrgenommen, welche aus ihren eignen Verfahren entstanden, diejenige Gewalt, so sie durch ihren Auffruhr an sich gebracht, damit aber nicht umbzugehen gewust, ihren rechten Besitzer wiedergeben müssen, ehe sie ihnen zum Untergang gereichet; denn eine unumschränckte Freyheit reibet sich selbst auff.
Ihr müsset auch dieses wissen, daß die Endabsichten des gemeinen Volcks, wenn sie unter auffrührischer Freyheit verborgen liegen, von dem Zweck Souverainer Printzen weit unterschieden sind.
Dem menschlichen Geschlecht ist hoch und viel daran gelegen, daß es dasjenige unterstütze, so desselben eigne Sicherheit angehet, und solche Künste zernichte, wodurch über seinen Untergang gerathschlaget wird.
Euren Fürsten untherthänig seyn, ist eure Schuldigkeit, und auff seine Güthe ein gutes Vertrauen setzen, wird eurer Klugheit gemäß seyn.
Ein Fürst thue was er wolle, so ist davor zu halten, daß es aus erheblichen Ursachen [S.26] geschehen; wenn er etwas befiehlet, so ist jedermann verbunden zu glauben, daß er es zu befehlen guten Fug und Recht habe: Seine Handlungen sind offenbahr, aber seine Gedanken sind verborgen: Es ist unsere Schuldigkeit das eine zuertragen, und wieder das andere nicht zu murren: Denn der Könige Bücher sind mit dunckeln Zeichen geschrieben, welche wenig Leute aufflösen können, und ihre Verrichtungen sind tieffen Flüssen gleich, wovon wir zwar den Lauff des Strohms sehen, die Quelle aber oder den Grund davon nicht wissen.
Самая практика не однократно уже показала, как подданные начавши Богу противныя и опасныя дела увидели, [С. 15] что им в безумных своих начинаниях устоять, а возмущением похищенной власти удержать и править невозможно; то принуждены были оную законному и от Бога поставленному своему владетелю назад отдать: ведая, что тело без головы стоять не может, а неопределенная вольность сама себя съедает. Ведай себе, что в неспокойстве тлящиеся замыслы подлаго народа, от намерения самовластных Государей так различны, как песок от золота; а далеки, как земля от неба. Сие роду человеческому нужняе всего, дабы то всеми силами содержать и подкреплять, что до собственной его безопасности касается; а все те хитрости разрушать, которыми на его падение умышляют. Верным подданным Государю своему быть, то твоя должность: а на милость его уповать, в том особливая мудрость состоит. Что бы Монарх ни делал; то надобно думать, что он сие для важных причин делает. Чтоб [c. 16] Государь ни приказал, о том всякому должно верить, что владетель справедливо и законно повелевает. Дела повелителя явны, а мысли его весьма тайны. То наша должность, чтоб Монаршей воли повиноваться; а на дела его отнюдь не роптать. Царския книги такими темными литерами писаны, что немногие их читать могут: а дела их подобны глубокой реке. Всяк на реку и на быстрое течение оныя смотрит; а дна у реки никто не видит, и глубины ея знать не может.
Dans la grande famille dont tous les membres sont naturellement égaux, l’autorité politique purement arbitraire quant à son institution, ne peut être fondée que sur des conventions, ni le magistrat commander aux autres qu’en vertu des lois.
Une autre différence plus importante encore, c’est que les enfans n’ayant rien que ce qu’ils reçoivent du pere, il est évident que tous les droits de propriété lui appartiennent, ou émanent de lui ; c’est tout le contraire dans la grande famille, où l’administration générale n’est établie que pour assûrer la propriété particuliere qui lui est antérieure.
В великом же обществе члены природно суть все равны, власть народная, будучи произвольна в разсуждении ея постановления, не может инако быть, как основана на согласиях, ниже правление повелевать другими, кроме силою [с. 5] законов.
Другая разность наиважнейшая еще есть та. Дети не имеют ничево, кроме что получают от отца, из чего ясно видно, что все права собственности ему принадлежат, или от него происходят; в великом же обществе совсем напротив. В нем общее правление учреждено для утверждения всякому участному человеку его собственности, преждебытной правлению.
Par plusieurs raisons tirées de la nature de la chose, le pere doit commander dans la famille. Premierement, l’autorité ne doit pas être égale entre le pere & la mere ; mais il faut que le gouvernement soit un, & que dans les partages d’avis il y ait une voix prépondérante qui décide.
По многим доказательствам, выведенным из самой природы, отец должен повелевать [c. 6] в доме. Во-первых, власть не должна быть ровна у отца с матерью, а надобно чтобы правление было одного и в разнствующих мыслях, был бы голос перетягивающий к решению.
La femme qui n’a rien de semblable à craindre, n’a pas le même droit sur le mari.
Je ne parle point de l’esclavage ; parce qu’il est contraire à la nature, & qu’aucun droit ne peut l’autoriser.
Il n’y a rien de tout cela dans la société politique. Loin que le chef ait un intérêt naturel au bonheur des particuliers, il ne lui est pas rare de chercher le sien dans leur misere. La magistrature est-elle héréditaire, c’est souvent un enfant qui commande à des hommes : <…>.
Жена не имея ничего подобнаго опасаться, не имеет равного права мужу.
Я не говорю о рабстве, которое противно природе, и никакое право ево не уважает.
В сообществе ж народном этого ничего нет. Начальник не только обязан природою с благополучием участных, но нередко еще ищет своего в их бедности. Ежели правление наследственное? Часто ребенок повелевает людьми: <…>.
Le corps politique est donc aussi un être moral qui a une volonté ; & cette volonté générale, qui tend toûjours à la conservation & au bien-être du tout & de chaque partie, & qui est la source des lois, est pour tous les membres de l’état par rapport à eux & à lui, la regle du juste & de l’injuste ; vérité qui, pour le dire en passant, montre avec combien de sens tant d’écrivains ont traité de vol la subtilité prescrite aux enfans de Lacédémone, pour gagner leur frugal repas, comme si tout ce qu’ordonne la loi pouvoit ne pas être légitime. Voy. au mot Droit, la source de ce grand & lumineux principe, dont cet article est le développement.
И так тело народное есть существо, имеющее волю; сия воля общая, клонящаяся всегда к сохранению и благосостоянию всего и каждой части, будучи источник всех узаконений, есть для всех членов общества, в разсуждении их и его, правило справедливости и неправости: истинна сия, говоря об этом вскользь, показывает с каким разсудком хитрость, предписанная детям в Лакедемоне доставать себе обед столько писателей почитали кражею, как будто все, что закон повелевает, может быть несправедливо. См. слово право.
<…> d’employer au service de l’état les biens, les bras, & la vie même de tous ses membres, sans les contraindre & sans les consulter ? d’enchaîner leur volonté de leur propre aveu ? de faire valoir leur consentement contre leur refus, & de les forcer à se punir eux-mêmes, quand ils font ce qu’ils n’ont pas voulu ? Comment se peut-il faire qu’ils obéissent & que personne ne commande, qu’ils servent & n’ayent point de maître ; <…>.
Употребить в услуги общества имения, руки и самую жизнь всех членов, не принуждая и не спрашивая их? Обуздать их вольность с их собственного желания? Сделать, чтоб их согласие перетягивало их отговорки, и принудить чтоб они сами себя наказывали, когда сделают чего не хотели? Как могло сделаться, чтоб покорялися, и никто не повелевал, чтоб служили и никто не властвовал? <…>.
Ces prodiges sont l’ouvrage de la loi. C’est à la loi seule que les hommes doivent la justice & la liberté. C’est cet organe salutaire de la volonté de tous, qui rétablit dans le droit l’égalité naturelle entre les hommes. C’est cette voix céleste qui dicte à chaque citoyen les préceptes de la raison publique, & lui apprend à agir selon les maximes de son propre jugement, & à n’être pas en contradiction avec lui-même. C’est elle seule aussi que les chefs doivent faire parler quand ils commandent ; car si-tôt qu’indépendamment des lois, un homme en prétend soûmettre un autre à sa volonté privée, il sort à l’instant de l’état civil, & se met vis-à-vis de lui dans le pur état de nature où l’obéissance n’est jamais prescrite que par la nécessité.
Сии чудеса суть дела узаконения. Одному лишь узаконению должны люди правосудием и вольностию. А все спасительный глас воли общей возстанавливает в праве между людьми природное равенство человечества. Все глас сей небесный сказывает всякому гражданину правила нужды народной, научает его поступать по законам собственного своего разсудка, и не быть в противоречии самому с собою. Им одним должны говорить начальники, когда они повелевают. Кой бо час человек независимо от законов хочет покорить другаго своей воле, тот самый час он уже выходит из состояния гражданского и полагает себя против того в простой природе, в которой покорности нет, разве из нужды.
C’est beaucoup que d’avoir fait régner l’ordre & la paix dans toutes les parties de la république ; c’est beaucoup que l’état soit tranquille & la loi respectée mais si l’on ne fait rien de plus, il y aura dans tout cela plus d’apparence que de réalité, & le gouvernement se fera difficilement obéir s’il se borne à l’obéissance. S’il est bon de savoir employer les hommes tels qu’ils sont, il vaut beaucoup mieux encore les rendre tels qu’on a besoin qu’ils soient ; l’autorité la plus absolue est celle qui pénetre jusqu’à l’intérieur de l’homme, & ne s’exerce pas moins sur la volonté que sur les actions. Il est certain que les peuples sont à la longue ce que le gouvernement les fait être. Guerriers, citoyens, hommes, quand il le veut ; populace & canaille quand il lui plaît : & tout prince qui méprise ses sujets se deshonore lui-même en montrant qu’il n’a pas su les rendre estimables. Formez donc des hommes si vous voulez commander à des hommes ; si vous voulez qu’on obéisse aux lois, faites qu’on les aime, & que pour faire ce qu’on doit, il suffise de songer qu’on le doit faire. C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens. Mais nos gouvernemens modernes qui croyent avoir tout fait quand ils ont tiré de l’argent, n’imaginent pas même qu’il soit nécessaire ou possible d’aller jusque-là.
Великое дело, восстановить порядок и тишину во всех частях правления; великое [c. 20] дело, чтоб общество было покойно и закон почитаем; но ежели ничево больше не сделано, во всем еще этом будет более видимого, нежели вещественного: и всегда будут худо слушаться правления, ежели оно то только наблюдать станет, чтоб его слушались. Ежели уметь людей употребить таковыми, каковы они суть, хорошо, еще больше того стоет уметь сделать каковыми нужно, чтоб они были; власть наивсемощнейшая та, которая проницает до внутренности человека и не меньше над волями, нежели над деяниями господствует. Известно, что народы со временем становятся такими, каковыми правление их делает; воинами, гражданами, людьми, ежели оно хочет; простолюдинами, подлыми, когда ему угодно: и всякий Государь, презирающий своих подданных безчестит самого себя, показывая, что он не умел их сделать достойными почтения; делай же людей, ежели ты хочешь повелевать людьми. Ежели хочешь, чтоб повиновались законам, сделай, чтоб их любили, и чтоб для исполнения должного довольно было вспомнить, что должно. В сем то состояла великая хитрость правления древних в те отдаленныя времена, когда Философы давали законы народам и власть свою на то лишь употребляли, чтоб сделать их разумными и благополучными. Оттуда произошло столько законов ограничивающих роскошь и сластолюбие, столько учреждений, касающихся до нравоучения, столько правил народных, принятых и отмененных с величайшим [с. 21] старанием. Самые тираны не забывали сея нужныя части правления, они такою же прилежностию старались портить нравы своих рабов, сколько правители изправлять своих сограждан: но наши нынешния правления, думая, что уже все сделали, когда собрали несколько денег, и не воображают, чтобы нужно или можно было дойти до тех пор.
Chefs ambitieux ! Un pâtre gouverne ses chiens & ses troupeaux, & n’est que le dernier des hommes. S’il est beau de commander, c’est quand ceux qui nous obéissent peuvent nous honorer : respectez donc vos concitoyens, & vous vous rendrez respectables ; respectez la liberté, & votre puissance augmentera tous les jours : ne passez jamais vos droits, & bien-tôt ils seront sans bornes.
Начальники высокомерные! Пастырь пасет стадо и собак и последнейший из людей; ежели хорошо повелевать, так тогда как повинующиеся нам могут почитати нас; почитайте же Ваших сограждан и вы будете почтенны: почитайте свободу и [c. 31] ваша власть умножаться будет во все дни: не выходите никогда из своих прав, и скоро границ им не будет.
2. <…> in eine solche Regierung erwachsen, die Aristoteles ein Heroisches Reich genennet, so nichts anders ist, als eine Democratie mit einem sothanen vornehmen Bürger, der mehr Ansehen etwas zu rathen, als Macht, nach seinem Belieben zu befehlen, hatte. Es scheinet dieses die älteste Art von Republiquen zu seyn <…>.
2. <…> в правление, названное от Аристотеля Героическим, которое не что иное есть, как род Демократии, управляемой первым оным гражданином, имевщим тогда больше власти советовать, нежели повелевать по своему соизволению. Впрочем [с. 4] сей род правления был, как кажется, самой древней <…>.