D’ailleurs il seroit honteux, je ne dis pas à un Prince, mais en général à tout honneste homme, d’ignorer le genre humain, et les changemens memorables que la suite des temps a faits dans le monde. Si on n’apprend de l’Histoire à distinguer les temps, on representera les hommes sous la Loy de nature, ou sous la Loy écrite, tels qu’ils sont sous la Loy evangelique <...>.
Не говоря о Государях, вообще каждому честному человеку стыдно не знать о роде человеческом и о достопамятных переменах, происходивших в свете. Ежели кто не научится из истории знать времен различия: то будет почитать людей под законом естественным, или под законом писанным, таковымиже, какие под законом Евангельским <...>.
Si les politiques étoient moins aveuglés par leur ambition, ils verroient combien il est impossible qu’aucun établissement quel qu’il soit, puisse marcher selon l’esprit de son institution, s’il n’est dirigé selon la loi du devoir ; ils sentiroient que le plus [p. 341] grand ressort de l’autorité publique est dans le cœur des citoyens, & que rien ne peut suppléer aux mœurs pour le maintien du gouvernement. Non-seulement il n’y a que des gens de bien qui sachent administrer les lois, mais il n’y a dans le fond que d’honnêtes gens qui sachent leur obéir. Celui qui vient à bout de braver les remords, ne tardera pas à braver les supplices ; châtiment moins rigoureux, moins continuel, & auquel on a du moins l’espoir d’échapper ; & quelques précautions qu’on prenne, ceux qui n’attendent que l’impunité pour mal faire, ne manquent guere de moyens d’éluder la loi ou d’échapper à la peine. Alors comme tous les intérêts particuliers se réunissent contre l’intérêt général qui n’est plus celui de personne, les vices publics ont plus de force pour énerver les lois, que les lois n’en ont pour réprimer les vices ; & la corruption du peuple & des chefs s’étend enfin jusqu’au gouvernement, quelque sage qu’il puisse être : le pire de tous les abus est de n’obéir en apparence aux lois que pour les enfreindre en effet avec sureté. Bientôt les meilleures lois deviennent les plus funestes : <…>.
Ежели бы политики меньше были ослеплены своим высокомерием, они б увидели сколь невозможно, чтоб учреждение, каково бы ни было, шло по их намерению ежли оно неуправляемо законом должности; они б почувствовали, что наибольшая сила власти есть в сердцах гражданских, и ни что для удержания правления в его силе благонравия заменить не может. Не только надобно добрым людям быть, которые бы хорошо управляли законами: но в самой вещи одни только честные люди умеют и повиноваться оным. Кто уже мог одолеть собственные угрызения совести, тот конечно отважится вытерпить наказание, муку меньше жесткую, меньше продолжительную, [c. 22] и от которой он по крайней мере имеет надежду избавиться, какие бы предосторожности взяты не были, которыя люди ждут только свободного времени своим злодеяним, те конечно имеют способы перетолковывать закон или избавиться наказания. Тогда все пользы участныя совокупляются против пользы пользы общей, которая уже в то время становится ничье, и пороки народные имеют уже больше силы ослаблять законы, нежели законы изправлять их; изпорченность народа и начальников различается наконец на все правления, какое бы оно разумное быть ни могло: хуждшее из всех злоупотреблений, ежели когда лишь видимо покарются законам для того, чтоб в самой вещи тем свободнее пренебрегать оные. Скоро наилучшие законы становятся пагубнейшими: <…>.
Si les politiques étoient moins aveuglés par leur ambition, ils verroient combien il est impossible qu’aucun établissement quel qu’il soit, puisse marcher selon l’esprit de son institution, s’il n’est dirigé selon la loi du devoir ; ils sentiroient que le plus grand [p. 341] ressort de l’autorité publique est dans le cœur des citoyens, & que rien ne peut suppléer aux mœurs pour le maintien du gouvernement. Non-seulement il n’y a que des gens de bien qui sachent administrer les lois, mais il n’y a dans le fond que d’honnêtes gens qui sachent leur obéir.
Ежели бы политики честолюбием своим не так ослеплены были, то бы легко усмотрели сколь невозможное дело, что бы какое учреждение могло себя вести по разуму своего постановления, когда законом должности не будет управляемо; они бы уразумели тогда что главнейшая пружина народной власти находится в сердцах граждан, которая всего лучше способствует нравам к воздержанию правления. Не только одни богатые в силах наблюдать законы, но по основанию одни честные люди им повинуются.
La véritable grandeur consistant dans la façon supérieure de penser & d'agir il peut y avoir des grands hommes depuis la houlette jusqu'au trône. Nous sérions donc fort injustes si nous voulions pretendre, que ce n'est qu'en arrivant aux premieres charges dans un état, qu'on dévient grand. L'Histoire nous a démontré que souvent pour ne pas dire la [p. 28] plupart du tems, des intrigues, des favoris ou des corruptions subalternes ont été les seuls moyens pour arriver aux premieres charges. Il seroit donc a conclure de la qu'un homme, qui possede les vrais principes de la grandeur n'auroit jamais recherché ces voyes contraires à la façon de penser d'un homme d'honneur, & qué par conséquent ceux qui s'en sont servis & qui ont réussi d'attrapper de ces charges ont démontré un coeur méprisable, qui dans d'autres occasions seroient capables d'employer les mêmes moyens bas & vils. Ils n'auront cependant qu'une grandeur venale & par conséquent fausse dont ils en retireront encore le desavantage, qu'on découvrira plus aisément leur défauts, parcequ'ils sont plus exposés à la vuë du public. L'on ne sauroit les mieux les définir qu'en disant, que ce sont des marionettes en fait d'esprit & de cœur avec le masque d'un grand homme.
Как истинное величество состоит в превосходном образе мыслей и поступок, то оратай может быть толь же велик, как и Государь. Не справедливо те думают, что невозможно зделаться великим, не будучи знатным человеком. Опыты нам показывают, что нередко достигают знатных достоинств подлостию или покровительством, и смело сказать можно, что человек при истинном величестве [с. 54] никогда не будет снискивать пути к щастию безчестными средствами посрамляющими честнаго человека, и что напротив того те, которые употребляли сии средства для достижения знатности довольно изъявили, сколь подлое имеють они сердце и что и все прочия их дела исполнены пороками и развратностию. Великость их будет ложная и она легко быть может подвержена многим неудобствам; ибо чем более они обратят на себя зрение [с. 55] общества, тем более оное откроет их пороки. Словом, таковых людей всего лучше можно уподобить в разсуждении их сердца и разума выпускным куклам имеющим на себе одну токмо человеческую маску.
Da die Grossen meistens mehr Ansehen haben als Macht, so setzt sie ein verderblicher und fast zum Bedürfniß gewordener Aufwand, und immerfort in die Nothwendigkeit, nach Gunst zu betteln, und verhindert sie, einen ehrlichen Mann zu unterstützen, wenn es ihnen auch wirklich nicht an gutem Willen dazu fehlte.
Поелику вельможи имеют более знатности, нежели силы; то чрезмерныя издержки, необходимою надобностию сделавшияся, принуждают их искать покровителей, и чрез то препятствуют сим оказывать помощь честному человеку, хотя бы и имели к тому действительно доброе произволение.