droit

N'allons pas surtout conclure avec Hobbes que pour n'avoir aucune idée de la bonté, l'homme soit naturellement méchant, qu'il soit vicieux parce qu'il ne connoît pas la vertu, qu'il refuse toujours à ses semblables des services qu'il ne croit pas leur devoir, ni qu'en vertu du droit qu'il s'attribue avec raison aux choses dont il a besoin, il s'imagine follement être le seul propriétaire de tout l'Univers. Hobbes a très bien vû le défaut de toutes les définitions modernes du droit Naturel : mais les conséquences qu'il [p. 66] tire de la sienne, montrent qu'il la prend dans un sens, qui n'est pas moins faux. En raisonnant sur les principes qu'il établit, cet Auteur devoit dire que l'état de Nature étant celui où le soin de nôtre conservation est le moins préjudiciable à celle d'autrui, cet état étoit par conséquent le plus propre à la Paix, & le plus convenable au Genre-humain. Il dit précisément le contraire, pour avoir fait entrer mal à propos dans le soin de la conservation de l'homme Sauvage, le besoin de satisfaire une multitude de passions qui sont l'ouvrage de la Société, & qui ont rendu les Loix nécessaires.

Особливо не надлежит нам заключать с Гобесием бутто бы по неимению какого либо понятия о благости, человек зол естественно, будто он порочен, потому что не знает добродетели, будто отрекается от услуг своим собратиям щитая себя им ничем необязанным, и будто в силу того права, которое он себе не без причины присвояет на вещи ему нужныя, воображает он буйно себя единым обладателем вселенной. Гобесий весьма изрядно усмотрел недостаток всех нынешних определений права естественнаго: но следствия, которыя он выводит из своего тому определения, показывают, что он приемлет его не менее в ложном разуме. Разсуждая по основаниям от него полагаемым, сей сочинитель долженствовал бы сказать, что как естественное состояние есть такое, в котором попечение о сохранении себя отнюдь непредосудительно сохранению ближняго, то сие состояние было гораздо способнейшее в тишине, и самое приличное для человеческаго рода. Но он говорит точно сему противное для того, что он с попечением о самосохранении дикаго человека, не к стати соединил надобность удовольствования множества страстей, которыя произошли уже от общества, и через которыя законы зделались нужными.

Que dans le premier cas, le Droit de conquête n'étant point un Droit n'en a pu fonder aucun autre, le Conquérant & les Peuples conquis restant toujours entre eux dans l'état de Guerre, à moins que la Nation remise en pleine liberté ne choisisse volontairement son Vainqueur pour son Chef. Jusques-là, quelques capitulations qu'on ait faites, comme elles n'ont été fondées que sur la violence, & que par conséquent elles sont nulles par le fait même, il ne peut y avoir dans cette hypothése ni veritable Société, ni Corps Politique, ni d'autre Loi que celle du plus fort. 

Что в первом случае, право завоевания, не будучи правом, не могло основать никакого другаго права; поелику победители и побежденный народ остались всегда между собою в войне; разве когда народ возвратя полную вольность свою, избрал бы самопроизвольно победителя своего себе главою. А до того какие бы договоры ни сочинялись, как оные не могли основаны быть на ином чем, кроме насильства, и следственно, ничто суть в самом веществе; то не могло быть в таком положении ни подлиннаго общества, ни собрания политическаго, ни инаго какого закона, кроме закона сильнейшаго <…>.

En continuant d'examiner ainsi les faits par le Droit, on ne trouveroit pas plus de solidité que de vérité dans l'établissement volontaire de la Tyrannie, & il seroit difficile de montrer la validité d'un contract qui n'obligeroit qu'une des parties, où l'on mettroit tout d'un côté & rien de l'autre, & qui ne tourneroit qu'au préjudice de celui qui s'engage. Ce Systême odieux est bien éloigné d’être même aujourd'hui celui des Sages & [p. 152] bons Monarques, & surtout des Rois de France, comme on peut le voir en divers endroits de leurs Edits & en particulier dans le passage suivant d'un Ecrit célebre, publié en 1667. au nom & par les ordres de Louïs XIV. 

Продолжая испытывать таким образом действия чрез право, не найдется более твердости как и истинны в самоизвольном установлении тиранства, и трудно будет показать действительность такого договора, который обязывал бы только одну из двух сторон, в котором бы положено было все [с. 93] на одну сторону, а ничего на другую, и который обратился бы в предосуждение одного только обязавшагося. Сия ненавистная система весьма отдалена и ныне от премудрых и милостивых монархов, наипаче ж от Королей Французских, как то можно видеть в [с. 94] разных местах указов их, а особливо в следующем месте онаго славнаго сочинения обнародованнаго в 1667 году по повелению Людовика XIV.

Mais quand on pourroit aliéner sa liberté comme ses biens, la différence seroit très grande pour les Enfans qui ne jouissent des biens du Pere que par transmission de son droit, au-lieu que la liberté étant un don qu'ils tiennent de la Nature en qualité d'hommes, leurs Parens n'ont eu aucun Droit de les en dépoüiller ; de sorte que comme pour établir l'Esclavage, il a fallu  faire violence à la Nature, il a fallu la changer pour perpetuer ce Droit ; Et les Jurisconsultes qui ont gravement prononcé que [p. 156] l'enfant d'une Esclave naîtroit Esclave, ont decidé en d'autres termes qu'un homme ne naîtroit pas homme.

Il me paroît donc certain que non seulement les Gouvernemens n'ont point commencé par le Pouvoir Arbitraire, qui n'en est que la corruption, le terme extrême, & qui les raméne enfin à la seule Loi du plus fort dont ils furent d'abord le reméde, mais encore que quand même ils auroient ainsi commencé, ce pouvoir étant par sa Nature illégitime, n'a pu servir de fondement aux Droits de la Société, ni par conséquent à l'inégalité d'institution.

Sans entrer aujourd'hui dans les recherches qui sont encore à faire sur la Nature du Pacte fondamental de tout Gouvernement, je me borne en suivant l'opinion [p. 157] commune à considerer ici l'établissement du Corps Politique comme un vrai Contract entre le Peuple & les Chefs qu'ils se choisit ; Contract par lequel les deux Parties s'obligent à l'observation des Loix qui y sont stipulées & qui forment les liens de leur union. <…> [P. 158] Le Magistrat, de son côté, s'oblige à n'user du pouvoir qui lui est confié que selon l'intention des Commettans, à maintenir chacun dans la paisible jouissance de ce qui lui appartient, & à préferer en toute occasion l’utilité publique à son propre intérêt.

Но когда бы можно было отчуждать вольность свою так, как имение; то разность была бы крайне велика для детей, которые имением отца своего пользуются только по преданию его права; вместо что, как вольность есть дар, который они от природы как человеки получили: то родители их не имели никакого права лишить их оной; так что естьли для установления невольничества, надлежало причинить насильство природе, то надлежало ея переменить, дабы непрерывным было сие право; и Юрисконсюльты, которые с важностию изрекли, что младенец раждающийся от невольницы, сам невольник, изрекли то в других словах, что человек родится не человеком.

Таким образом, кажется мне весьма то подлинно, что не только правления не начались властию самопроизвольною, которая есть ни что иное, как только повреждение оных, крайнейший предел, и которая их приводит наконец к единому закону сильнейшаго, противу коего оныя были с начала защитою; но еще, когда бы и таковым образом оне начались, то сия власть будучи по своей естественности не законная, немогла служить основанием правам общества, и следовательно и неравенству установленному.

Не входя ныне в изыскания, какия нам еще осталось учинить о естественности договора основательнаго во всяком правительстве [с. 97], я ограничиваю себя, следуя общему мнению тем, что приемлю здесь установление общества политическаго, как подлинный договор между народом и начальниками им избранными; договор, по которому обе стороны обязываются к сохранению законов по общему условию учрежденных, и составляющих узы их соединения. <…> Начальники с своей стороны обязываются не иначе употреблять власть ему вверенную, как по намерению поручающих содержать каждаго в спокойном обладании ему принадлежащаго, и предпочитать во всяком случае пользу общества собственной своей корысти.

Le sort des esclaves méritoit la compassion d’un bon prince, & [p. 208] Servius l’adoucit en bon politique. Il sentoit, malgré la barbarie des moeurs, combine il étoit affreux que la servitude se transmît de pere en fils, sans que l’humanité pût jamais rentrer dans ses droits ; combine des esclaves réduits au désespoir devoient être nécessairement ennemis de leurs maîtres ; combine il seroit facile de les attacher à l'état, en leur saisant espérer d’en devenir membres. Touché de ces raisons, que le sénat eut peiné à goûter, il permit non-seulement de render la liberté aux esclaves, mais d’incorporer les affranchis au nombre des citoyens. Le nom d’affranchis, qu’ils conservoient, rappeloit des idées humiliantes : c’étoit néanmoins un grand bonheur d’échapper à la condition servile ; d’autant plus que les Romains ne mettoient guère de différence entre leurs esclaves & leurs bêtes. Les affranchis n’entrèrent que dans les quatre tribus de la ville, les moins considérable de toutes.

Жребий невольников заслуживал соболезнование разумнаго и добраго государя, и Сервий умягчил оной, как должно искусному политику. Он чувствовал, не взирая на варварские тогдашние обычаи, колико было ужасно, что рабство от отца переходило к сыну, и человечество [с. 226] не могло никогда войти в свои права; коликое число невольников приведенных к отчаянию, должествовали необходимо сделаться врагами своим господам; колико удобно было прилепить их к государству, обнадежив, что и они могут сделаться онаго членами. Тронутый сими причинами, которыя сенату не весьма приятны были, позволил отпускать не только на свободу невольников, но и включать уволенных в число сограждан. Имя отпущенников, оставшееся при них, приводило им на память унизительные понятия: однако почиталось за великое щастие избегнуть рабского состояния, паче тем, что Римляне не полагали никакого различия между невольниками своими и скотами. Уволенные вступали в первыя четыре гильдии города, самыя последния из всех.

Les magistratures curules, (ainsi nommées, parce qu’elles donnoient droit de se faire porter dans une chaise d’ivore,) étoient le consulat, la censure, la dictature, la préture, & cette nouvelle édilité. Elles transmettoient le titre de nobles aux descendans de ceux qui les avoient obtenues. Ainsi il y eut quelque différence entre noble & patricien. La vanité, toujours séconde en distinctions, distingua aussi les nobles patriciens des nobles plébéїens.

Курульския начальства (так называнныя потому, что оныя давали право приказывать носить себя в креслах слоновой кости) были консульство, цензура, диктаторство, претура, и сей новой эдилитет. Сии звания давали Титло благородства потомкам тех, которые носили на себе оныя. И так было некоторое различие между благородными и патрициями. Тщеславие, всегда плодовитое в отличении, отличило равномерно благородных патрициев от благородных разночинцов.

Il représenta fortement par lettres à l’empereur que les princes n’ont aucun droit sur les esprits ; que leur puissance est bornée à la police extérieure ; qu’ils ne peuvent punir que les [p. 290] perturbateurs de l’ordre public. Justin répondit que, sans gêner les consciences, il pouvoit employer à son service ceux qu’il jugeoit à propos ; que l’ordre public exigeoit l’uniformité du culte <…>.

Он сильно в письмах представил императору, что государи никакого права не имеют над разумами; что власть [с. 293] их ограничивается внешним правлением; что они могут наказывать токмо возмутителей народной тишины. Юстин ответствовал, что, не связуя совести, он мог употреблять в службу свою всех тех, кого ему угодно; что народное благоустройство требовало единообразия в богослужении <…>.

Plein d’ardeur pour la réforme, & se croyant en droit d’employer tous les moyens d’autorité, à peine fut-il sur le trône de l’église, qu’il agit en maître absolu.

<…> ибо как скоро взошёл он на престол церкви, то, будучи наполнен горячностью к исправлению, и думая иметь право употребить все способы тогдашней своей власти, и зачал поступать на подобие самовластного государя.

La juridiction s’affoiblit à proportion. Les princes ecclésiastiques eurent la haute & la basse justice dans leurs terres ; & les princes séculiers ne souffrirent chez eux que le tribunal de l’empereur en personne. En un mot, les états s’emparèrent de tout le gouvernement public. Le droit qu’ils s’arrogèrent dans les diètes de déposer le souverain, prouve combien la souveraineté étoit foible.

Власть имперская в решении судов уменьшалась по соразмерности; ибо духовные князья рассматривали в своих областях как малые, так и большие дела; а светские сносили в своих владениях только имя имперского суда. Одним словом, государственные чины захватили в руки свои все общенародное правление; а присваиваемое от них на съездах право, чтоб свергать с престола и самого своего государя, и доказывает уже явно, сколько императорская власть была тогда мала <…>.

Je parle des communes & du gouvernement municipal. Ces communes étoient une association des bourgeois pour leur défense. Elles avoient le droit d’élire un maire & des échevins, de se gouverner, de prendre les armes ; à condition de fournir au prince un nombre d’hommes en cas de guerre, & de lui payer quelques redevances.

Здесь говорится о земских сословиях и о правлении вольном. Сии сословия были сообщества граждан, заведенные для собственного их защищения; да и имели они право выбирать себе старшину и его товарищей; судить себя взаимно и вооружаться под тем договором, чтоб в случае войны давать своему владетелю несколько воинов и платить ему некоторую подать.

Ce prince mérita le titre de législateur. Il établit solidement le droit d’appel aux justices royales, & ce fut un des meilleurs expédiens pour affoiblir l’extrême autorité des seigneurs. Il défendit absolument les guerres privées, que l’anarchie féodale avoit rendues légitimes. Il substitua les preuves juridiques au duel. Mais les désordres triomphèrent encore longtemps de la législation <…>.

Сей государь заслуживает быть назван законодателем; ибо учредил он постоянное право для отзыву в королевские суды, что и было самым лучшим средством к ослаблению чрезвычайной силы вельмож. Он запретил точным образом тайные войны, которые во время поместного безначалия почитались за законные; а вместо поединка приказал ведаться судом. Но [c. 274] над сим его узаконением закоренившиеся беспорядки будут еще торжествовать долгое время <…>.

Tous les grands fiefs, excepté le comté de Flandre, se trouvent réunis à la couronne. Son domaine est inaliénable : ce principe essentiel est déclaré loi fondamentale de la monarchie. On a de plus écarté les anciens inconvéniens des apanages. Les finances, la justice, la législation, le pouvoir militaire, résident dans le souverain. Il est donc pleinement monarque. Les états généraux n’ont pas même été convoqués une seule fois pendant le règne de François I pendant de guerres si longues & si ruineuses. L’unique objet de cette assemblée, incertaine de ses droits, manquant de principes & d’harmonie, presque toujours pleine de divisions, étoit de donner des [p. 210] secours extraordinaires. François se passa de tels secours ; Henri VIII lui-même en Anglettere, ni Charles-Quint en Espagne, n’avoient pas tant de pouvoir.

Все бывшие поместья, исключая из того одного графа Фландрского, были присоединены к [c. 254] королевскому владению; да уже и не могли они выйти в другие руки, и сие важное правило включено в число коренных государственных законов. Сверх же того отвращены древние неспособности, которые происходили от разделения государства на многие господства; а откупы, правосудие, законоположение и власть военная, и принадлежали одному только государю, да и находились в собственной его власти. Что же следует до государственных чинов, то не были они во все царствование Франциска I созываемы ни единого разу, хотя и происходили тогда долговременные и разорительные войны. Ибо как сии незнающие истинных своих преимуществ и не имеющие никаких правил, ни согласия, а потому и находящиеся во всегдашних раздорах собрания, созываемы были только для получения от них в чрезвычайных обстоятельствах вспомоществования: то Франциск и без такового их пособия мог обойтись очень легко, хотя ни сам Генрик VIII в Англии, и Карл V в Испании, отнюдь не имели таковой власти, с какой владел он Францией.

Toutes ces Nations qui voient plus tard que nous le soleil cesser, chaque jour, d'eclairer le pays qu'elles habitent, tremblent aux seuls noms de Tchao-hoei & de Fou-té. Les unes m'envoient des Ambassadeurs, pour reconnoître mon autorité [p. 371] suprême & me rendre hommage; les autres, par la crainte de mes armes, se dispersent dans les pays lointains; les plus audacieuses s'attachent aux rebelles Eleuths, courent les mêmes périls, subissent un même sort, & sont domtées comme eux. Les plus distingués d'entre les coupables sont envoyés à Pe - king, pour y recevoir les châtimens dûs à leur crime; les autres sont rigoureusement punis dans les lieux respectifs par mes Généraux.

La Justice a dicté ses loix; j'ai tâché de la satisfaire: la clémence me sollicite; il est temps que je la produise avec tout son appareil de douceur. […] Je m'applique de tout [p. 372] mon pouvoir à chercher les moyens de les rendre heureux. N'en trouvant point de plus efficace que celui de les laisser vivre à leur maniere, je rétablis l'ancienne forme de leur Gouvernement.   Avant la tyrannie de Kaldan-Tsêreng, qui, contre les droits les plus sacrés, osa réunir tous les Eleuths sous sa puissance, ces peuples etoient partagés en quatre grandes tribus, gouvernées chacune par un Prince particulier du nom de La-té.

Все такие народы видят позднее нас восходящее солнце и дневный свет. Трепещут от единых имен Тшао - Гоэиа и Фу-Теа. Некоторые шлют ко мне послов и просят подданство; прочих же ужас, оружием моим разлитый, загнал в самые отдаленнейшие краи. Есть и дерзновенные, предалися Элеутам; но ожидали уже их подобныя гибели, одинакие с ними жребии: стали равно побежденны. Знатнейшие между сими  виновными уже привезены в Пекин вкусить заслуженную кару; другиe наказаны уже на   местах со всею строгостию.

Приговоры их суть изречения самой справедливости: старался я удовлетворить оные; милосердиe ходатайствует предо мною. Время проявит то в полном сиянии кротости моей. […] Не упущу ничего [c. 130] к благоденствию их; особливо же позволяю жить, как они привыкли, и возстановлю древний образ правительства.

Прежде мучительства Калдан-Тшеренга, который противу наисвятейших прав дерзнул подклонить под власть свою всех Элеутов, народы сии бытствовали разделенно на небольшие участки, имея в каждом особаго владельца под названием Ла-Те.

On vid courir par tout une quantité de Manifestes, & de Traitez pleins de raisons de Droict, de passages de l’Ecriture Sainte, d’autoritez des Peres & des Conciles, & d’exemples tirez de l’Histoire.

Cependant le Pape extremément offensé de cette réponse, fulmina une excommunication contre le Duc & le Senat de Venise, si dans vingt-quatre jours ils ne revoquoient leurs Decrets, & ne consignoient les deux prisonniers entre les mains du Nonce.

Повсюду разсыпались манифесты и разсуждения, наполненныя доводами светских законов и священнаго писания, постановления святых Отцов и соборов, и примеры извлеченные из истории.

Между тем Папа весьма оскорбленный сим ответом, обнародовал отвержение от церкви Герцога и Сената Венецианскаго, естли через дватцать четыре дни не будут отменены их указы, и не выданы будут его Нунциусу оба в неволе содержащиеся духовные.