La Puissance étant une des Choses les plus nécessaires à la Grandeur des Rois, & au Bonheur de leur Gouvernement ; ceux qui ont la principale Conduite d’un Etat sont particuliérement obligez de ne rien obmettre, qui puisse contribuer à rendre leur Maître p. 65] si Autorisé, qu’il soit par ce moyen consideré de tout le Monde.
Понеже могущество есть вещь наинужнейшая великости Государей и благополучию их правления, то имеющие главное начальство в государстве, обязаны особливо ничего не пропускать, чтоб могло способствовать к приведению Государя своего в такую знатность, чтоб он тем средством был в почтении у всего света.
<...> si les Princes & leurs Ministres ne sont si attachez au Gouvernement de l’Etat, que n’obmettant aucune chose de ce à quoi leur Charge les astreint, ils n’abusent pas de leur Puissance.
<…> ежели государи и их министры не будут прилежны в правлении государственном, пропустят что из того, к чему их должность обязывает, и не будут воздержаны от превратнаго употребления своей власти.
<...> l’Or & l’Argent son tune des principales & plus nécessaires Puissances de l'Etat : met en avant de rendre Puissant ce Royaume en ce genre : fait voir quel est son Revenu présent, & quel il peut ёtre à l’avenir, en déchargeant le Peuple des trois Quarts du Faix qui l’accable maintenant.
<…> золото и серебро суть главныя и нужнейшия силы государства, и представляет способы учинить достаточным сие Королевство во оных вещах; дает видеть, какой доход ныне оно имеет, и какой впредь оно получать можеть, облехча народ тремя четвертыми бремя, которое его тяготит ныне.
Il s'éleve du fond de notre cœur une secrete fierté & un orgueil d'autant plus dangereux qu'il est plus subtil & plus délicat, qui nous révolte contre le crédit & l'autorité : ce n'est point l'amour de la Justice qui nous anime, c'est la haine de la faveur. On regarde ces jours éclatants où l'on voit les plus hautes Puissances abbatues, consternées, captives sous le joug de la Justice, comme le triomphe de la Magistrature. C'est alors que le Magistrat recueille avec plaisir les louanges d'un Peuple grossier, qui ne lui applaudit que parce qu'il croit que l'injustice est la compagnie inséparable de la faveur ; & goûtant avec encore plus de satisfaction les reproches des Grands qu'il a sacrifiés à sa gloire, il se flatte du faux honneur de mépriser les menaces de la Fortune irritée, dans le temps qu'il ne devroit songer qu'à appaiser la Justice.
Из глубины сердца нашего возстает тайная гордыня, тем паче опасная, чем она проницательнее, возмущаюшая нас противу силы и власти: не любовь к правосудию побуждает нас, но ненависть к лицеприятию. Торжественными для судейства почитают те звучные дни, в кои зрят наисильнейшие власти устрашенны, низверженны и порабощенны правосудию. Тогда-то судья в веселии собирает похвалы, приносимыя ему от невежественнаго народа, [который для того [с. 19] единственно хвалит его, что почитает лицеприятие сопряженно с неправосудием], и с вящшим [sic!] еще удовольствием вкушая укорения вельмож, пожертвованных от него славе своей, ласкает себя ложною честью презирать угрозы раздраженнаго щастия, в то время, когда б он долженствовал помышлять токмо о укрощении правосудия.
<…> n'être sensible ni à la fausse gloire de s'élever au-dessus de la plus redoutable puissance, ni à la fausse honte de paroître succomber à son crédit ; & se charger volontairement des apparences odieuses de l'iniquité, pour servir la Justice au prix de toute sa réputation, par une constante & glorieuse infamie <…>
<…> Не быть чувственну ни к ложной славе, превзойти наистрашнейшую власть; ни к ложному стыду, казаться покоряющимся ея силе, и охотно принять на себя гнусный вид несправедливости, дабы с потерянием всей славы своей, чрез постоянное и знаменитое претерпение поношения, [с. 20] услужить правосудию.
Les Perses sont une des plus anciennes nations. Du temps même d’Abraham, selon les érudits, ils faisoient déjà une puissance. Mais ils ne devinrent célèbres & vraiment formidables que sous Cyrus. Son regne est une grande époque. <…> La Cyropédie de Xénophon est évidemment l’ouvrage d’un philosophe, plutôt que d’un [p. 137] historien ; sorte de roman moral & politique, composé pour l’instruction des princes & des hommes d’état. On ne laisse pas d’en tirer le fond d’une histoire <…>.
Персы почитаются одним из самых древних народов. Во времена Авраамовы, они уже, по свидетельству ученых, составляли державу; но славными и страшными сделались при Кире. Царствование сего государя есть великая эпоха. <…> Киронаставления Ксенофонтово есть сочинения философа, а не Историка; род нравственнаго [с. 141] и политическаго Романа, писаннаго в наставление государям и государственными делами занятым людям. При всем том не преминули вывесть из онаго основания Истории.
Il représenta fortement par lettres à l’empereur que les princes n’ont aucun droit sur les esprits ; que leur puissance est bornée à la police extérieure ; qu’ils ne peuvent punir que les [p. 290] perturbateurs de l’ordre public. Justin répondit que, sans gêner les consciences, il pouvoit employer à son service ceux qu’il jugeoit à propos ; que l’ordre public exigeoit l’uniformité du culte <…>.
Он сильно в письмах представил императору, что государи никакого права не имеют над разумами; что власть [с. 293] их ограничивается внешним правлением; что они могут наказывать токмо возмутителей народной тишины. Юстин ответствовал, что, не связуя совести, он мог употреблять в службу свою всех тех, кого ему угодно; что народное благоустройство требовало единообразия в богослужении <…>.
Mais ce prince, d’un autre côté, gagna plus dans son propre royaume, qu’il n’auroit pu gagner par des conquêtes : s’il faut mesurer le bonheur des souverains au degré de pouvoir qu’ils ont sur les peuples. La valeur avec laquelle on l’avoit vu défendre Coppenhague contre Charles X, le rendoit cher à la nation, en même temps qu’on détestoit l’injustice de la noblesse & du sénat, dont la puissance étoit devenue tyrannique ; car ils rejetoient sur les autres le faix [sic] des impôts. Pour se venger de ces oppresseurs, on sacrifia au roi la liberté nationale. L’assemblée des états de 1660, rendit la couronne pleinement héréditaire [p. 350] dans la maison de Fréderic, & lui déféra l’autorité absolue, sans que les nobles s’y pussent opposer.
С другой стороны, сей государь получил гораздо больше прибыли в собственном своем государстве, против того, чтобы мог он завоевать; если только можно измерять благополучие государей по степеням их власти над своими народами. Ибо оказанная им в защищении от Шведского короля столичного города Копенгагена великая храбрость, учинила его чрезвычайно милым всем своим подданным [с. 420] в то время, когда ненавидели они неправосудие благородства и сената, которых власть учинилась уже мучительною; а чтоб отомстить угнетателям сим, то и пожертвовали они королю своему общенародной вольностью. Вследствие чего в 1660 году собрание государственных чинов учинило престол сего королевства в доме Фридериковом совершенно наследным, да и поручило ему самодержавную власть; чему благородные люди и не смели противиться.
<…> si Louis XIV avoit été véritablement sage, il auroit usé de sa puissance en prince modéré, en pere de son peuple, & en arbitre équitable des nations étrangères. Mais l’ivresse de la fortune & de la grandeur va le porter encore à de violentes démarches, qui, le rendant odieux, seront tôt ou tard une source de calamités publiques. J’insiste sur les fautes de ce monarque si célébré, parce qu’elles fournissent d’importantes leçons de sagesse.
Plusieurs domaines, autrefois dépendans des Trois-évêchés & de l’Alsace, étoient depuis long-tems possédés par différens princes d’Allemagne. On veut les réunir à la couronne. On établit pour cela deux chambres, l’une à Metz, l’autre à Brisac. Ces tribunaux prononcent les réunions, & le roi se fait ainsi justice à soi-même. [P. 3] Le parlement de Besançon réunit Montbéliard, comme fief de la Franche-Comté.
<…> если был он совершенно благоразумен, то бы употребил власть свою, как надлежит воздержному государю, отцу своего народа и правосудному посреднику иностранных областей. Но будучи упоен счастьем и великостью, употребил он паки насильственные поступки, которые, приведя его в ненависть, учинятся рано или поздно источником народных несчастий. Я останавливаюсь на проступках толь славного государя; для того что подают они нам самые важные наставления в благоразумии.
Как многие области, зависящие от трех Алзасских епископов, находились уже издавна во владении различных Немецких князей: то и захотелось ему присовокупить их к своему государству. В следствие чего и учредил он два судилища: один в Меце, а другое в Бризахе, которые и объявили о присоединении оных, чем король и доставил себе мнимую справедливость сам собою. Парламент же Безансонский, почитая [c. 5] Монтбельярд за принадлежащий ко Франш-компту город, присовокупил и его также ко Франции.
Nous n'ajoutons plus qu'un mot: si les Lettrés de toutes les Dynasties se sont elevés avec tant de force contre les sectes idolâtriques des Tao-sée & de Foé, lors même que les Empereurs les environnoient de toute leur puissance (Voyez la collection Kou-ouen); si la Religion du Gouvernement est encore dans tout ce qui est de rit & solemnel celle des Tcheou, c'est-à-dire, un Déïsme mêlé de quelques superstitions, quoique les Tartares, qui sont sur le Trône, soient idolâtres; si la Doctrine de l'Empire & des Lettrés est fondée sur la croyance d'un Dieu qui gouverne & regle tout, quoique notre Nation soit presque toute idolâtre, & que les Lettrés qui parlent le plus eloquemment de la Divinité, aient la plupart des idoles dans leurs maisons & aillent au Miao; c'est au Chou-king qu’on en est redevable. Les Européens n'ont pas besoin de nos réflexions pour expliquer des contradictions si monstrueuses & si incroyables, ils en trouvent la solution chez eux.
Естьли ученые всех династий ополчалися высоким слогом и с толиким усилием противу последователей суемудренных Тао-Сея и Фоэа, когда сии последние были подкрепляемы всею властию Императоров [читай собрание разных сочинений Ку-Уэн]; естьли господствовавшая тогда вера правительства существует и ныне, по крайней мере внешностию, а умствование Тшеуэв, сиречь единобожие, с примесями суеверств; хотя на Престолах у нас Государи Татарскаго поколения, следовательно из народа идолопоклонническаго; естьли правила правительства и науки основываются на исповедании Бога, владычествующаго и содержащаго все, хотя Китайцы свойственно почти все суть идолослужители, и самые просвещеннейшие ученостию, столь витийственно проповедуя Божество, и большая их часть имеют истуканов в домах своих, ходят в Mиao: кому же всем оным должны мы? .... Шу-Кингу. .... Европейцам не нужны разсуждения наши, дабы обнажить противоречия, столь глупыя и невероятныя. Пусть посмотрять пристально сами на себя ..... Найдут во мраке сем свет.
Toutes ces Nations qui voient plus tard que nous le soleil cesser, chaque jour, d'eclairer le pays qu'elles habitent, tremblent aux seuls noms de Tchao-hoei & de Fou-té. Les unes m'envoient des Ambassadeurs, pour reconnoître mon autorité [p. 371] suprême & me rendre hommage; les autres, par la crainte de mes armes, se dispersent dans les pays lointains; les plus audacieuses s'attachent aux rebelles Eleuths, courent les mêmes périls, subissent un même sort, & sont domtées comme eux. Les plus distingués d'entre les coupables sont envoyés à Pe - king, pour y recevoir les châtimens dûs à leur crime; les autres sont rigoureusement punis dans les lieux respectifs par mes Généraux.
La Justice a dicté ses loix; j'ai tâché de la satisfaire: la clémence me sollicite; il est temps que je la produise avec tout son appareil de douceur. […] Je m'applique de tout [p. 372] mon pouvoir à chercher les moyens de les rendre heureux. N'en trouvant point de plus efficace que celui de les laisser vivre à leur maniere, je rétablis l'ancienne forme de leur Gouvernement. Avant la tyrannie de Kaldan-Tsêreng, qui, contre les droits les plus sacrés, osa réunir tous les Eleuths sous sa puissance, ces peuples etoient partagés en quatre grandes tribus, gouvernées chacune par un Prince particulier du nom de La-té.
Все такие народы видят позднее нас восходящее солнце и дневный свет. Трепещут от единых имен Тшао - Гоэиа и Фу-Теа. Некоторые шлют ко мне послов и просят подданство; прочих же ужас, оружием моим разлитый, загнал в самые отдаленнейшие краи. Есть и дерзновенные, предалися Элеутам; но ожидали уже их подобныя гибели, одинакие с ними жребии: стали равно побежденны. Знатнейшие между сими виновными уже привезены в Пекин вкусить заслуженную кару; другиe наказаны уже на местах со всею строгостию.
Приговоры их суть изречения самой справедливости: старался я удовлетворить оные; милосердиe ходатайствует предо мною. Время проявит то в полном сиянии кротости моей. […] Не упущу ничего [c. 130] к благоденствию их; особливо же позволяю жить, как они привыкли, и возстановлю древний образ правительства.
Прежде мучительства Калдан-Тшеренга, который противу наисвятейших прав дерзнул подклонить под власть свою всех Элеутов, народы сии бытствовали разделенно на небольшие участки, имея в каждом особаго владельца под названием Ла-Те.
La bataille de Pultava causa une révolution dans les affaires de Pologne. Dès qu’on fut que Charles étoit prisonnier chez les Turcs, le Roi Auguste, soutenu de la puissance du Czar, ne fut pas longtems sans remonter sur le Trône, & Stanislas, son compétiteur, obligé de s’éloigner. Pierre se hâta de profiter de sa victoire : il se rendit à Varsovie ; il y reçut les remercimens d’un Roi auquel il rendoit ses Etats, & il fit un traité contre la Suede avec les Rois de Pologne, de Prusse & de Danemarck : il ne perdoit aucun instant.
Сия Полтавская победа произвела великую перемену в делах Польских. Как скоро узнали, что Карл находится пленником почти у Турков, то Король Август подкрепляемый могуществом Российскаго Героя, не умедлил паки взойти на престол, а Станислав его соперник принужден был удалиться. Петр Великий спешил пользоваться своею победою: приехав в Варшаву и получал там благодарение от Короля, которому он возвратил [с. 53] корону, заключил союз против Швеции, с Королями Польским, Прусским, и Датским.
Il desiroit reünir si parfaitement toute la Chrestienté, que ce ne fust qu’un corps, qui eust esté & se fust appellé la Republique Chrestienne. Pour cet effet il avoit determiné de la partager en quinze Dominations ou Estats, qui fussent le plus qu’il se pourroit d’égale force [p. 461] & puissance, & dont les limites fussent si bien specifiez, par le consentement universel de toutes les Quinze, qu’aucune ne les pust outrepasser.
Он желал столь совершенно соединить все христианския Державы, чтоб они составляли единое тело, которое бы называлось Христианскою Республикою. Чего ради определил он разделить оную на пятнатцать областей или [с. 262] Государств, которые бы сколько возможно были равны в силе и могуществе, и которых границы столь ясно бы были означены с общаго согласия, чтоб ни которая никак не могла преступить оныя.
La deuxième difficulté vient des préjugés de l’enfance, des maximes dans lesquelles on a été nourri, sur [p. 359] tout de la partialité des Auteurs, qui, parlant toujours de la vérité dont ils ne se soucient guère, ne songent qu’à leur intérêt dont ils ne parlent point. Or le peuple ne donne ni chaires, ni pensions, ni places d’Académies : qu’on juge comment ses droits doivent être établis par ces gens-là ! J’ai fait en sorte que cette difficulté fût encore nulle pour Emile. A peine sait-il ce que c’est que gouvernement ; la seule chose qui lui importe est de trouver le meilleur ; son objet n’est point de faire des livres ; & si jamais il en fait, ce ne sera point pour faire sa cour aux Puissances, mais pour établir droits de l’humanité.
Второе затруднение происходит от предразсудков младенчества [с. 394], от правил, в которых были воспитаны, особливо от пристрастия сочинителей, кои, говоря всегда об истине, о которой мало пекутся, помышляют только о своих выгодах, о которых не упоминают. И так, как народ не налагает ни уз, не делает награждений, не дает мест в Академиях; то пусть же судят, как права его должны быть устроены сими людьми! Я постарался еще сделать сие затруднение ничтожным для Эмиля. Едва знает он, что значит правление; единая важная для него вещь есть то, чтобы найти самое лучшее. Его намерение не книги писать; естьли он кoгда нибудь и напишет, то это не для того будет, чтоб льстить Государям, но для того, чтоб устроить права человеческия.