Là, ils demanderent par de grands cris, qu’on leur remît vif le véritable Vizir, aussi-bien que le Reis Effendi, et toutes les autres Créatures d’Ibraïm; et dirent, que, puisqu’Achmet n’avoit pas tenu ses promesses, et qu’il vouloit toujours en dépit des Loix proteger le Ministre qui avoit desolé l’Empire, il ne méritoit plus de regner, et qu’il faloit le détrôner pour mettre en sa place le Sultan Mahmoud, qu’ils avoient déja proclamé Empereur.
Так кричали они весьма, требуя чтоб им отдан был жив прямой везирь, также и Реис-Эффенди, и все другие временщики Ибраимовы, и говорили, что понеже Ахмет не устоял в своем обещании, и что он хочет противу законов защитить министра, которой роззорил Империю, то недостоин он больше государствовать, и что надлежит его свергнуть с престола, а посадить на его место султана Магмута, котораго уже они объявили императором.
Милостивый государь, ответствовал сей вероломный в виде постоянном и тихом, твое владение окончилось: подданные твои не хотят тебя больше признавать за императора.
Совет его состоял из таких особ, кои получали жалованье от императора Леопольда <…>.
L’Empereur, après avoir plaint son beau-frere d’être né sans talens pour le Trône, répondit qu’il plaignoit encore plus la République <…>.
Император изъявил соболезнование свое о том, что зять его рожден без таких качеств, которые нужны к правлению, сожалел паче еще о республике <…>.
Mais un Empereur qui n'éprouva jamais aucun revers, qui fut constamment comblé des faveurs de la fortune, n'eut pas les mêmes motifs. Il semble qu'il ne dût chercher qu'à étendre la puissance de celle qui lui prodiguoit tous les biens qu'elle peut donner. Il vit que [p. 53] tous ces biens n’étoient que des illusions.
Но Государь, которой не изпытал еще никакой перемены, и безперерывно снабжаем был благоприятством щастия, не имел таких побуждений. Кажется, что он должен был толко стараться о разпространении могущества щастия истощившаго на него все невозможныя благости: он видел, что все сии благости были одни толко привидения.
<…> будучи Резидентом в здешнем Королевстве, я должен быть прилежен в том, что касается до службы Императора двух морей и двух частей земли <…>.
Celui-ci trouva d’abord un rival dans Maxence, fils de Maximien, que Rome & les soldats proclamèrent empereur. Incapable de se soutenir par lui-même, Maxence invita son pere à reprendre l’autorité impériale.
Сей нашел немедленно соперника себе в Мексентии, сыне Максимиановом, которого Рим и воины провозгласили императором. Максентий, не в состоянии будучи устоять один сам с собою, просил отца своего принять паки императорскую власть.
Tandis que les généraux étoient occupés de vastes conquêtes, les matières de religion exerçoient toujours la vanité plutôt que le zèle de l’empereur. Il composoit des livres de théologie ; il décidoit en docteur de l’église, & le despotisme donnoit du poids à ses jugemens. Soyez de mon avis, dit-il un jour au pape Agapet, qui étoit allé à Constantinople, ou je vous reléguerai aux extrémités de l’empire. La plupart des évêques se soumettoient d’autant plus volontiers à ses sentimens, qu’il étendoit leur autorité sur les peuples.
В то время, когда полководцы занимались обширными завоеваниями, духовныя распри упражняли не столько ревность, как тщеславие сего императора. Он сочинил богословские книги; решил яко учитель церковный, и деспотство давало перевес его мнениям. Будь со мной согласен, говорит он некогда папе Агапиту, или я зашлю тебя на край империи. Большая часть епископов покорялись тем охотнее мнениям его, что он расширял власть их над народами.
Il acquitta sa parole, en traitant les Goths comme des Romains ; mais par une politique difficile à justifier, il s’assura de la personne du roi, & l’emmena à Constantinople. La jalousie de l’empereur, excitée par la méchanceté des courtisans, le rappeloit [p. 318] lui-même, sous prétexte de l’opposer à Chosroès, qui préparoit de nouvelles hostilités.
Он сдержал свое слово и обходился с Готами, как с Римлянами; но по политике, которую нелегко оправдать, задержал он у себя короля, и вывел его в Константинополь. Ревность императора, возбужденная злобою придворных, отзывала его самого под видом отправления его против Косроя, который приуготовлялся к новым неприятельским действиям.
Il représenta fortement par lettres à l’empereur que les princes n’ont aucun droit sur les esprits ; que leur puissance est bornée à la police extérieure ; qu’ils ne peuvent punir que les [p. 290] perturbateurs de l’ordre public. Justin répondit que, sans gêner les consciences, il pouvoit employer à son service ceux qu’il jugeoit à propos ; que l’ordre public exigeoit l’uniformité du culte <…>.
Он сильно в письмах представил императору, что государи никакого права не имеют над разумами; что власть [с. 293] их ограничивается внешним правлением; что они могут наказывать токмо возмутителей народной тишины. Юстин ответствовал, что, не связуя совести, он мог употреблять в службу свою всех тех, кого ему угодно; что народное благоустройство требовало единообразия в богослужении <…>.
C’est à la foiblesse & à l’imprudence de ce prince, qu’on doit attribuer la plupart des maux qui infectèrent l’église, & qui refluoient nécessairement sur la société. Sous un sage empereur, ou les disputes auroient été moins violentes, ou du moins l’autorité suprême n’auroit pas été avilie.
Слабости и малоумию сего государя приписать должно большую часть зол, которыми заразилась церковь, и которыя обращались по необходимости на общество. Под правлением мудрого императора или распри были бы не столь сильны, или бы по крайней мере высочайшая власть не унизилась.
Ainsi Léopold remuoit l’empire contre la France, non par une autorité absolue, comme ses ancêtres, mais en exagérant les forces & le despotisme de Louis. Cependant on n’osoit encore prendre les armes, & l’empereur lui-même étoit menacé de voir ses états héréditaires entre les mains des musulmans.
Таким-то образом Леопольд поднимал всю империю на Францию не самовластием своим, как делывали то его предки; но предлагая о увеличении силы и самодержавия Людовика. Не взирая на сие, не осмелились еще принять оружия; да и сам император опасался чтоб, не попались наследные его области в руки магомеданцов.
Par ce traité, la Porte cède la Transilvanie à l’empereur. C’étoit une principauté reconnue indépendante, quoique sous la protection du Turc. On ne pouvoit donc, suivant M. l’abbé de Mably, ni la céder ni l’acquérir de la sorte. “Mais depuis, comme il l’observe, la cour de Vienne a acquis les droits les plus légitimes sur la Transilvanie ; cette province aime le gouvernement sous lequel elle vit, & a donné à ses maîtres des preuves non équivoques de ses sentimens”. (Droit public de l’Europe).
По сему миру порта уступила императору Трансильванию, или то княжество, которые признано независящим, хотя и находилось оно под покровительством Турецким: следственно, по мнению г. игумена Мабли, и нельзя было его таким образом ни уступить, ни достать себе во владение. «Но после, по его же примечанию, Венский двор приобрел над сею областью гораздо законнейшее право; ибо сия провинция возлюбила то правление, под коим она состояла, и подала своим государям несомнительные опыты своего усердия» (Право народное Европы).
Heureusement les vues pacifiques de la cour de Londres enchaînèrent l’ambition de ce général. Malgré l’empereur & les états-généraux, on signa enfin les préliminaires de la paix, par lesquels on assuroit une barrière aux alliés, la démolition de Dunkerque, &c.
По счастью миролюбные намерения Лондонского двора помешали честолюбию сего воителя; ибо наконец против воли императора и генеральных штатов были подписаны перемирные статьи, по которым обещано союзникам желаемая преграда, разорение Дюнкирхена и прочее.
L'empereur moscovite, enfin victorieux des Suédois sur mer et sur terre, et ayant aidé à les ehasser de la Pologne, y dominait à son tour: il s'était rendu médiateur entre la république et Auguste <...>.
В протчем российской император, над шведами на море и сухом пути победитель, способствовал к выгнанию их из Польши, сам вместо их тамо владычествовал, зделался посредником между республикою, и Августом <...>.
Un empereur des Turcs se donnait quelquefois le plaisir, et à toute sa cour, de se montrer sur un balcon. Il s’y promenait un jour, avec une espèce de billet à la main qu’il lisait, ou qu’il faisait semblant de lire : le vent emporta le billet qu’il tenait nonchalamment, et qu’il laissa peut-être tomber exprès, pour se divertir de ce qui en arriverait. Aussitôt les pages attentifs à considérer leur maître, ayant vu le billet qui voltigeait au gré du vent, firent à l’envi mille efforts pour l’attraper, et pour plaire à Sa Hautesse.
Некоторой Турецкой Император, желая некогда повеселиться со всем своим Двором, взошел на балкон, и прохаживаясь по оному, держал в руках своих письмо, которое он читал, или по крайней мере притворялся оное читающим. Но как он не крепко держал его в руках, то бумага, может быть и умышленно из рук пущенная, опустилась на землю. В ту же минуту полетели на низ не дремлющие и готовые к услугам своего Государя Пажи.
C’est-là l’écueil où se sont brisés, sans ressource, les Perses, les Macédoniens, l’état populaire d’Athenes, le gouvernement aristocratique de Lacédémone, tant de Capitaines Romains, et depuis, une foule d’Empereurs.
Вот подводный камень, о который разбились Персы, Македоняне, политическое состояние Афинян, Аристократическое правление Лакедемонян, столько полководцев Римских, и притом целая толпа Государей.
L. LVIII. C’est aussi la religion de l’empereur, des princes et des personnes les plus distinguées. Ces principes sont dérivés de la religion naturelle, établie à la Chine, longtems avant la naissance de ce philosophe <...>.
П. 58. Император исповедует сию же веру, равно как князья и все чиновные. Она основана на естественном законе, коего держались в Китае еще до рождения описуемаго мною философа <…>.