Tant s’en faut que les vertus [р. lxxxv] morales & chrétiennes soient exclues de la monarchie, que même la vertu politique ne l’est pas. <…>.
Enfin l’homme de bien, dont il est question dans le livre III, chapitre v, n’est pas l’homme de bien chrétien, mais l’homme de bien politique, qui a la vertu politique dont j’ai parlé. C’est l’homme qui aime les loix de son pays, & qui agit par l’amour des loix de son pays.
В таком же смысле надлежит понимать и о том, что по изключении нравственныя и Християнския добродетели из правления самодержавнаго, не останется в оном и самыя политическия добродетели. <…>.
На последок человек добродетельный о каком говорится третия книги в главе пятой, разумеется добродетельным не Християнски, но политически, имеющий ту политическую добродетель, о которой я говорил. Он есть такий человек, который любит законы своего отечества, и который действует по законам своея земли.
Pour l’intelligence des quatre premiers livres de cet ouvrage, il faut observer que ce que j’appelle la vertu dans la république, est l’amour de la patrie, c’est-à-dire, l’amour de l’égalité. Ce n’est point une vertu morale, ni une vertu chrétienne ; c’est la vertu politique ; & celle-ci est le ressort qui fait mouvoir le gouvernement républicain, comme l’honneur est le ressort qui fait mouvoir la monarchie.
Для разумения первых четырех книг сего сочинения надлежит примечать, что чрез то, что я назвал добродетелью в общенародной державе разумеется любовь к отечеству; то есть любовь к равенству. Она не значит ни нравственныя, ниже Христианския добродетели; но одну политическую, которая составляет пружину приводящую в движение правление в общенародной державе так, как честь составляет пружину самодержавнаго правления.