Ista ambitionis incommoda creare solet abusus nimius dominationis, quae sic ferè comparata est, ut omnia ad suam referat utilitatem. Quia in re [p. 316] oportet, ut Principes sese ipsi triumphent, & rationi obtemperent; licèt difficile illud fit: nam * innumerabiles sunt, qui populos, qui urbes habuêre im potestate, paucissimi, quise. Illa victoria à viribus est, & robore; haec à ratióne, & animo. Fortitudo non in eo consistit, quòd hostem prælio quis suderit, sed quòd cupiditates suas habeat domitas. Subditos modestos reddunt obedientia, & necessitas; Principes contrà potestas & jurisdictio suprema superbè efferunt. Plura regna superbia pessundedit, quàm gladius. Principes plures per seipsos perierunt, quàm per alios. Remiedium ei rei est sui ipsius cógnitio, ut Princeps in semetipsum cogitatione descendat, & cum animo suo reputet, licèt ipse sceptro ab aliis differat, multos tamen esse, qui eximiis animi dotibus longè eo, ejusque dignitate superiores sint.
[* Seneca. Ex.4.6.c.]
Помянутая же властолюбия бедства обычно происходят от излишнего высокоумия, ему же свойственно есть вся на свою токмо ползу обращати. Подобает убо да началници самых себе побеждают, и да послушивают разума, аще и не всячески удобно сие есть; якоже добре гл[агол]ет Сенека: безчисленныи [л.116об] рече суть, иже народы и грады имеях в своей власти, мало же иже самыми собою владети возмогоша. Обаче оная победа от силы и крепости есть, сия же от д[у]ха и разума. Мужество не в том содержится, да кто супостата победит, но да похоти своя укротит. Простых людей учит кротости повиновение и нужда. Князей же вопреки, началство и власть излишняя в гордыню возносит. Множайшия же Царствия гордыни, нежели меч погуби. И множайший Ц[а]рие от самых себе, нежели от иных попранны суть. На сей бо вред врачество есть: себе самаго познание; си есть, да всякий вл[а]дчествующий разсуждением внутрь себе самого вниидет, и с помыслом своим да беседует: яко аще и един он токмо разнствиит от прочих державою, обаче мнози суть, иже его м[у]др[ос]тию и разумом превосходят <…>.
§. 7. Qui consilio suo rectoribus civitatum adsistunt, in omnes reip[ublicae] partes aciem mentis convertant; quae ex usu reip[ublicae] videbuntur esse dextre, & fideliter citra affectus ac pravos respectus ex ponant; salutem reip[ublicae] in omnibus consiliis pro scopo habeant, non proprias opes, aut potentia; pravis affectibus principum adulando non velificentur; factionibus & coitionibus illicitis abstineant: nihil quod dici oportet dissimulent, nihil quod taceri oportet eliminent: exterorum corruptionibus impenetrabiles sese præbeant; privatis suis negotiis aut voluptatibus publica negotia non posthabeant.
7. Которые В СОВЕТАХ при правителех града пребывают, должни на все части общества разсуждати: и что полезное по искусству в обществе увидят, тое прямо и верно без пристрастия, и злых намерений да предлагают: Целость общества во всех советах своих, за един термин пред очима всегда да имеют, а не собственныя богатства или силу: злым пристрастиям началников, своим похлебством да не помоществуют: согласия единственных и собрании возброненных да воздерживаются: что не надлежит [с. 532] глаголати да не открывают, от внешних закуплены да не будут: собственныя своя нужды и роскоши, паче общих дел да не предпочитают.
<…> общество, повинующееся обетом слепаго послушания одному безпремерному начальнику, не может по законам доброй Политики быть уполномочено в таком государстве, которому всякое сильное зборище опасно.
C’est alors qu’à la voix du devoir qui ne parle plus dans les cœurs, les chefs sont forcés de substituer le cri de la terreur ou le leurre d’un intérêt apparent dont ils trompent leurs créatures. C’est alors qu’il faut recourir à toutes les petites & méprisables ruses qu’ils appellent maximes d’état, & mystères du cabinet. Tout ce qui reste de vigueur au gouvernement est employé par ses membres à se perdre & supplanter l’un l’autre, tandis que les affaires demeurent abandonnées, ou ne se font qu’à mesure que l’intérêt personnel le demande, & selon qu’il les dirige. Enfin toute l’habileté de ces grands politiques est de fasciner tellement les yeux de ceux dont ils ont besoin, que chacun croye travailler pour son intérêt en travaillant pour le leur ; je dis le leur, si tant est qu’en effet le véritable intérêt des chefs soit d’anéantir les peuples pour les soûmettre, & de retirer leur propre bien pour s’en assûrer la possession.
Тогда то голос должности недействующей больше сердцами, начальники принуждены заменять криком угроз. Или блистанием мнимой какой не есть пользы, которую они обманывают тварей своих. Тогда то они имеют прибежище ко всем бездельным и презрительным хитростям, называя их правилами общества и тайностями кабинета. Вся остальная сила правления употребляется членами его на погибель взаимную, свергать друг друга, а дела останавливаются и лежать, или есть ли когда и делаются, так разве польза какая ни есть участная того требует, и как ей угодно. Наконец вся хитрость сих великих народоправителей состоит уметь так залепить глаза людей, в которых им нужда, дабы каждый думая работать для своей пользы, работал для их; говорю для их, ежели бы в самой вещи могла быть истинная польза начальников во унижении народов, для лучшего покорения, или в разточении их имений для вернейшего овладения самим оными.
Chefs ambitieux ! Un pâtre gouverne ses chiens & ses troupeaux, & n’est que le dernier des hommes. S’il est beau de commander, c’est quand ceux qui nous obéissent peuvent nous honorer : respectez donc vos concitoyens, & vous vous rendrez respectables ; respectez la liberté, & votre puissance augmentera tous les jours : ne passez jamais vos droits, & bien-tôt ils seront sans bornes.
Начальники высокомерные! Пастырь пасет стадо и собак и последнейший из людей; ежели хорошо повелевать, так тогда как повинующиеся нам могут почитати нас; почитайте же Ваших сограждан и вы будете почтенны: почитайте свободу и [c. 31] ваша власть умножаться будет во все дни: не выходите никогда из своих прав, и скоро границ им не будет.
Que la patrie se montre la mere commune des citoyens, que les avantages dont ils joüissent dans leurs pays le leur rende cher, que le gouvernement leur laisse assez de part à l’administration publique pour sentir qu’ils sont chez eux, & que les lois ne soient à leurs yeux que les garants de la commune liberté. Ces droits, tout beaux qu’ils sont, appartiennent à tous les hommes ; mais sans paroître les attaquer directement, la mauvaise volonté des chefs en réduit aisément l’effet à rien. La loi dont on abuse sert à la fois au puissant d’arme offensive, & de bouclier contre le foible, & le prétexte du bien public est toûjours le plus dangereux fléau du peuple. Ce qu’il y a de plus nécessaire, & peut-être de plus difficile dans le gouvernement, c’est une intégrité sévere à rendre justice à tous, & sur-tout à protéger le pauvre contre la tyrannie du riche.
Tels sont par conséquent les maux qu’on guérit difficilement quand ils se font sentir, mais qu’une sage administration doit prévenir, pour maintenir avec les bonnes mœurs le respect pour les lois, l’amour de la patrie, & la vigueur de la volonté générale.
Да кажется же отчество гражданам своим материею общею, да будет им любезно выгодами, коими они в своих землях пользуются, да оставит им правительство некоторое участие во учреждениях народных, дабы чувствовали, что они у себя, и законы да не будут в их глазах инаковым, как защитниками общия свободы. Сии права со всею красотою их принадлежат всем людям, и хотя худая воля начальников, кажется не прямо утесняет их, однако легко силу их уничтожает. Во зло употребляемый закон, сильному против беднаго служит вдруг оружием утесняющим и щитом оборонительным; и ложный вид добра народного есть наиопаснейший бич народу.
И так нужнейшее дел правления упреждать чрезвычайное неравенство в щастиях; [c. 32] не обирая сокровищ от имущих, но отимая способы присовокуплять оныя, ниже строя прибежища бедным, но не допуская граждан сделаться бедными.
Следственно, такия болезни, которыя трудно вылечить когда оне уже чувствуются, на кои разумное правление упреждать должно, для удержания при добрых нравах, почтения к законам, любви к отчеству и силы воли общей.
Quand une fois les fonds publics sont établis, les chefs de l’état en sont de droit les administrateurs ; car cette administration fait une partie du gouvernement, toûjours essentielle, quoique non toûjours également : son influence augmente à mesure que celle des autres ressorts diminue ; & l’on peut dire qu’un gouvernement est parvenu à son dernier degré de corruption, quand il n’a plus d’autre nerf que l’argent.
Когда один раз основание доходов народных учреждено, начальники в обществе по праву суть распорядители оных; потому что и сие распоряжение составляет часть правительства, всегда существительное хотя не всегда в одном состоянии пребывающее, и увеличивается столько, сколько другия подпоры уменьшаются; можно сказать, что правление при самом падении, ежели оно не имеет другого подкрепления кроме денег.
ROME, (Géog. anc.)
A peine cette ville naissante fut-elle élevée au-dessus de ses fondemens, que ses habitans se presserent de donner quelque forme au gouvernement ; leur principal objet fut de concilier la liberté avec l’empire, & pour y parvenir, ils établirent une espece de monarchie mixte, & partagerent la souveraine puissance entre le chef ou le prince de la nation, un sénat qui lui devoit servir de conseil, & l’assemblée du peuple. Romulus, le fondateur de Rome, en fut élu le premier roi ; il fut reconnu en même tems pour le chef de la religion, le souverain magistrat de la ville, & le général né de l’état.
ГЕОГРАФИЯ РИМ (древняя география)
Едва только насаждающейся сей город возвелся из своих оснований, как его обитатели спешили дать ему некоторый образ правления. Главной их предмет состоял в том, чтоб соединить вольность с начальством, и дабы того достигнуть, установили они роль смешенной Монархии, и разделили правительствующую власть между Начальником или Государем народа, Сенатом, которой должен был ему служить советом и собранием народа. Ромул, основатель Рима, был избран первым его Царем, и в самое то время объявлен Начальником закона, Самодержавным Судьею города и природным Полководцем государства.
Le plus pressant intérêt du chef, de même que son devoir le plus indispensable, est donc de veiller à l’observation des lois dont il est le ministre, & sur lesquelles est fondée toute son autorité. S’il doit les faire observer aux autres, à plus forte raison doit-il les observer lui-même qui jouit de toute leur faveur. Car son exemple est de telle force, que quand même le peuple voudroit bien souffrir qu’il s’affranchît du joug de la loi, il devroit se garder de profiter d’une si dangereuse prérogative, que d’autres s’efforceroient bien-tôt d’usurper à leur tour, & souvent à son préjudice. Au fond, comme tous les engagemens de la societé sont réciproques par leur [p. 340] nature, il n’est pas possible de se mettre au-dessus de la loi sans renoncer à ses avantages, & personne ne doit rien à quiconque pretend ne rien devoir à personne. Par la même raison nulle exemption de la loi ne sera jamais accordée à quelque titre que ce puisse être dans un gouvernement bien policé. Les citoyens mêmes qui ont bien mérité de la patrie doivent être récompensés par des honneurs & jamais par des privileges : car la république est à la veille de sa ruine, si-tôt que quelqu’un peut penser qu’il est beau de ne pas obéir aux lois. Mais si jamais la noblesse ou le militaire, ou quelqu’autre ordre de l’état, adoptoit une pareille maxime, tout seroit perdu sans ressource.
Нужнейшая польза начальника равно как и необходимый долг его смотреть, чтоб наблюдаемы были законы, которых он правитель, и на коих основана вся власть его. Ежели он должен стараться, чтоб другие наблюдали их, тем больше должен сам исполнять оные, когда он пользуется всеми их выгодами; его пример столько важен, что хотя бы сам народ хотел дозволить снять с себя иго закона, и тогда бы он должен был беречься пользоватися толь опасным преимуществом, которое другие тотчас бы устремились похитить в свою очередь и по большей части во вред ему. Как в самом деле все обязательства общества по существу своему суть взаимны, так и не можно выходить из под закона не отметая пользы его, и никто тому ничего не должен, кто думает быть сам никому ничем не должным; для сей то самой причины, никакое выключение из под закона, ни под каким видом никогда в правлении порядочным не дозволится. Самые заслужившие отечеству граждане должны получать в награду чести, а никогда преимущества: по тому как правление уже при самом упадке как скоро только кто ни есть может вздумать, что хорошо не повиноваться узаконению. Но ежели когда либо дворянство или воинство, или какой другой чин в обществе присвоит сие правило, тогда все погибло безповоротно.
Mais quand les citoyens aiment leur devoir, & que les dépositaires de l’autorité publique s’appliquent sincérement à nourrir cet amour par leur exemple & par leurs soins, toutes les difficultés s’évanoüissent, l’administration prend une facilité qui la dispense de cet art ténébreux dont la noirceur fait tout le mystere. Ces esprits vastes, si dangereux & si admirés, tous ces grands ministres dont la gloire se confond avec les malheurs du peuple, ne sont plus regrettés : les mœurs publiques suppléent au génie des chefs ; & plus la vertu regne, moins les talens sont nécessaires. L’ambition même est mieux servie par le devoir que par l’usurpation : le peuple convaincu que ses chefs ne travaillent qu’à faire son bonheur, les dispense par sa déférence de travailler à affermir leur pouvoir ; & l’histoire nous montre en mille endroits que l’autorité qu’il accorde à ceux qu’il aime & dont il est aimé, est cent fois plus absolue que toute la tyrannie des usurpateurs. Ceci ne signifie pas que le gouvernement doive craindre d’user de son pouvoir, mais qu’il n’en doit user que d’une maniere légitime. On trouvera dans l’histoire mille exemples de chefs ambitieux ou pusillanimes, que la mollesse ou l’orgueil ont perdus, aucun qui se soit mal trouvé de n’être qu’équitable.
Но когда граждане любят свой долг, и преемники власти народной искренно прилежат питать ту любовь собственным своим примером и стараниями своими, все трудности исчезают сами собою, правление становится лехко, и освобождается от темнаго того искусства, котораго все таинство состоит в его мрачности. Все обширные разумы столь опасные и столь удивительные, все те великие правители, которых слава смешена с нещастиями народными не так сожаления достойны тогда бывают; нравы народные наравнивают разум начальников: и чем больше добродетель царствует, тем меньше нужды в дарованиях. Самому высокомерию услужнее должность, нежели нарушение: народ уверенный, что начальники трудятся единственно в его пользу, преданностью своею облегчает их от безпокойства утверждать власть свою; и История в тысящи местах нам показывает, что власть начальника любящаго народ и полученная от любви народной сто раз полномочнее всех утеснений похитителей оныя. Сие не значит, что правление власть свою употреблять боялось, но что оно должно употреблять ея всегда законным образом. Тысящу примеров найдется в Истории начальников высокомерных или слабодушных, погибших от сладострастия или гордости, а ни одного не сыщешь, который бы пропал от праводушия.
Lycurgue, fort différent de tant de médiocres législateurs,
<…> il voulut former des corps capables de soutenir les mœurs fortes qu’il vouloit donner ; c’étoit à l’éducation à inspirer & à conserver ces mœurs, elle fut ôtée aux peres, & confiée à l’état ; un magistrat présidoit à l’éducation générale, & il avoit sous lui des hommes connus par leur sagesse & par leur vertu.
Ликург, будучи совсем отменен от других незнатных законодателей <…> старался и тела их устроить так, чтоб они могли питать в себе суровый нрав, который он вложить в них хотел. Но как вперять и питать в них сии нравы есть дело возпитания; то оно отнято было у родителей и вверено государству. Один начальник смотрел за сим всеобщим возпитанием, и имел в своем ведомстве других людей известнаго благоразумения и добродетели.
Le premier [édit] déclaroit infâme tout Magistrat qui auroit été déposé par le jugement du peuple. <...> [p. 394] Par la seconde Loi <...> il étoit ordonné que tout Magistrat qui auroit exilé un Citoyen Romain sans observer les formalitez prescrites par les Loix, seroit tenu d’en rendre compte devant l’Assemblée du Peuple. <...> Caïus par cet essai de son credit, se voyant en état de tout entreprendre, forma de plus grands desseins, & dont l’objet étoit de faire passer du Senat à l’Assemblée du Peuple, toute l’autorité du gouvernement. Ce fut dans cette vûe qu’il fit un nouvel Edit pour donner le droit [p. 395] de Bourgeoisie, & le titre de Citoyens Romains à tous les habitans du Latium, & il étendit depuis ce droit jusques aux Alpes. Il proposa en même tems que les Colonies qui seroient peuplées de Latins, eussent les mêmes priviléges que les Colonies Romaines <...>.
Первый [закон Каия Гракха], объявлял непотребным человеком всякаго Начальника, который будет низложен от своего Чина судом Народа. <...> Вторым Законом <…> предписано, что всякой Правитель, который учинит изгнание Римскаго Гражданина, без предписанных Законами судебных обрядов, долженствует дать в том ответ перед Народным Собранием. <...> [с. 492] Каий сим опытом своей силы увидел, что всякое его предприятие могло быть исполнено, по чему возымел боле великие намерении, кои стремились перевести из Сената в Народное Собрание всю власть Правительства. В сем виде он уставил новый Закон, который давал Право Мещанства, и название Римских Граждан всем жителям Латиума: и по том он разпространил сие право даже и на Альпинских обитателей. В то ж время предложил, чтоб и те места кои населены будут Латинянами имели [с. 493] равные преимуществы какими пользуются новопоселении Римлян.
24. Ihre Regierungs-Form belangend, so hat zwar Polen ein Haupt, so den Namen und Staat eines Königs führet. Aber wenn man dessen eingeschränckte Gewalt ansiehet, so ist er in der That nicht vielmehr als ein Princeps oder Ober-Regent einer freien Republick. Dieser wird allezeit durch freie Wahl, darbei ein jeder anwesender Edelmann sein Votum hat, angenommen. Und ob wohl die Polen gerne bey dem Königlichen Stamm geblieben, haben sie doch niemals bey des vorigen Königs Leben einen Successoren wehlen wollen, sondern lassen es allezeit auf ein Interregnum ankommen, weil sie meynen, selbiges sey die beste Zeit, die Mißbräuche, so bey voriger Regierung eingerissen seyn mögen, abzuschaffen, und die heimliche Wege, ihre Freiheit zu beschleichen, zu verstopffen. Jedoch damit bey den Interregnis nicht innerliche Verwirrung gemacht werde, wird die Justitz viel strenger, als sonsten, zu selbiger Zeit exerciret <…>.
X. 24. Что до образа правления касается, то Польша имеет начальника, которой как имя, так и штат королевский имеет. Но ежели на ограниченную его власть посмотреть, то он подлинно не больше, как начальник или главной правитель вольной республики. Возводят его всегда на престол вольным выбором, в которой всякой находящийся при том дворянин голос имеет. Хотя Поляки всегда из королевского колена его выбирали, однако при жизни Короля никогда не хотели избрать наследника. Они больше желают, чтоб было междуцарствие, ибо почитают оное за наилучшее время к уничтожению злоупотреблений, которые при прежнем правлении разпространились, и для прекращения тайных средств, которыя вольности их со временем ущерб могли бы причинить. А дабы во время междуцарствий не было внутренних мятежей, то поступают в то время по правилам гораздо [с. 407] строже, нежели как при Короле.
Eine jede Regierung setzet ein Oberhaupt und eine Gewalt voraus; und keine Regierung kann ohne eine solche Gewalt statt finden. Hieraus folget offenbar, daß die häusliche Gewalt durch die Verfassung der Republiken, weder aufgehoben wird, noch gehindert werden darf. Der Staat muß vielmehr von der guten Beschaffenheit und Ausübung dieser Gewalt seine hauptsächliche Wohlfarth erwarten, die mit der Wohlfarth der Familien in so genauem Zusammenhange stehet.
Всякое правление предполагает бытие начальника и власти; и ни какое правительство без таковаго могущества состояться не может. Отсюда же явствует, что устроение гражданских обществ не долженствует домашней власти ни уничтожать, ни обезсиливать: но государству надобно еще от изрядного состояния и произвождения сей власти главнейшаго ожидать себе благополучия, которое с благосостоянием семейств в крайне тесном пребывает союзе.
Ils élisent un chef dans les besoins : leurs vieillards forment une espèce de sénat ; ils y joignent des assemblées nationales pour l’intérêt commun.
Они во время нужных обстоятельств выбирают себе начальника, а старики их сочиняют некоторый род сената, к которому присовокупляют они для общественной пользы и собрание всего народа.
<…> nul peuple n’étoit moins soumis que les Ecossois à la puissance royale. Les montagnards, divisés en sept clans, ou tribus, faisoient comme une nation séparée, aussi indocile que barbare. Les habitans du plat-pays, [p. 356] où le gouvernement féodal subsistoit toujours, étoient fort attachés à leurs chefs, à leurs tribus, en qui ils mettoient leur confiance, & fort peu au prince, dont ils connoissoient la foiblesse.
До сего времени ни который народ не был меньше подвержен власти Государей своих, как Шотландцы. Нагорные жители разделенные на седьмь поколений, составляли как бы особую орду, столь же необузданную как и дикую. Жители же напольные, под существовавшим еще там феодальным правительством, слепо повиновалися начальникам [с. 474] крайне были союзны с соседьми и мало уважали Государя, коего разумели слабым.
Au reste, le politique établit ici un axiome très judicieux, savoir que se laisser pénétrer par autrui, et céder le droit d’en être absolument gouverné , c’est à peu près la même chose. Cette pénétration, bien mise en œuvre, est une voie presque sûre pour changer en quelque sorte la face des conditions dans le monde ; pour qu’un supérieur, quel qu’il soit, n’en ait plus que le fantôme et le nom, et que l’inférieur se substitue à toute l’autorité. Mais si l’homme qui en a compris un autre est en état de le dominer, l’homme aussi que personne ne peut approfondir reste toujours comme dans une région inaccessible à la dépendance.
Политики говорят весьма основательно и благоразумно, что попускать другому изведывать свои способности, значит тоже, что отдавать себя в совершенную его власть и управление . Изведывание качеств другаго, а особливо склонностей, властвующих умом какого б то ни было начальника, подкомандующим его удачно произведенное в действо, способствует и удобно вспомоществовать может оному переменять виды своего состояния, больше же всего в таком случае, когда вельможа, управляющий знатною должностию, ни в какия не входит дела, и бывает известен публике по одному своему имени; тогда подчиненный, узнав его слабость, найдется конечно в состоянии вступить во всю его силу и власть и действовать оною по воле и расположениям своим; словом, подчиненному, узнавшему подробно свойство начальника слабых качеств, верно не трудно будет воспользоваться властию его во всем. Тот же напротив того из командующих, котораго никто не может проникнуть, остается всегда самоуправляющим, и живет от всех независимым, как будто в области неприступной.
Откуду указ состоялся, да бы все того Королевства жители, и граждане присягою принуждены Иакова правилнаго своего Господина знали, и имели: Папа же власти не имать, да бы или королевство у Королей отнимал, или от должнаго послушания Началников, подданных освобождал.
Rebus in eum locum deductis, id scilicet reliquum esse videbatur, ut munerum ac Magistratuum constituendorum potestatem regi ademptam ad se Ordines transferrent. Plane ut jam in propatulo esse videretur Ordinum potestatis regiae abrogandae & Democratiae constituendae voluntas.
И уже вещи на тое преклонишася, яко всю власть поставляти началников, отнявши у Короля Чины при себе имели, такожде явно уже было яко Чины власть Королевскую отринувши, *Димократию утвердити хотяху.
*народоправительство
Res Polonica ab uno quidem administratur, qui & nomine & apparatu regios est insignis: caeterum si circumscriptur nimis imperium spectes, revera non multo majorem quam Princeps aliquis aut Praeses liberae Reip[ublicae] potestatem habere videtur.
Общество Польское един управляет, иже именем Королевским украшен: протчее аще владение разсмотривши прилежняе узриши, что вещию самою Король не много большую власть имать, аки бы и Князь некии или началник гражданства свободнаго.