тиран

Vous savez, lui dirent-ils, que nous n’avons pris les [p. 60] armes, que pour tirer le peuple de l’oppression <...>. Comment cependant, vous, qui comme notre Chef deviez le premier donner l’exemple еt observer plus religieusement que Personne le serment que vous nous avez fait faire, еt que vous avez fait vous même, de ne pardonner à aucun des ennemis de l’Etat, étes-vous le premier à rompre de si saints engagemens pour un vil interêt? Un peuple infini, par reconnoiſſance d’une si juste entreprise, offre au Ciel ses prieres pour nous; et vous êtes le seul, qui nous empêchez de porter notre projet à sa perfection, en vendant votre Protection aux Tyrans de la Patrie.

Вы знаете, говорили они ему, что мы восприяли оружие, дабы избавить народ от обид <...>. Однако как вы, которой как наш главный долженствовали другим быть примером, и хранить больше всех присягу, которую вы от нас взяли, и которую вы сами учинили, чтоб никому пощады не делать из неприятелей государству; там прежде всех нарушаете толь святое обязательство для бездельные корысти? бесчисленной народ, в возблагодарение за толь праведное предприятие, воссылает к Богу молитвы свои за нас, а вы токмо один препятствуете нам к совершению привесть намерение наше, подавая ваше покровительство тираннам отечества.

Quae terris funesta lues! o foedera mundi!
O Sceptra! o Regum cognata potentia coelo!
Qua tantum insanas volvit dementia gentes!
Scilicet ut vestra sedeant cervice tyranni,
Ah miseri! iustos amor est evertere fasces
In dominos saevire iuvat <…>. 

Кой пагубный сей вред! О! всех вещей уставы;
О! скиптры; О! Царей как Божески державы.
Безумство кое толь народы все слепит!
Не видят, как тиранн на шее их сидит!
[С. 33] Ах! бедны: свергнуть власть хотите вы природну;
А в ярости, возвесть желаете негодну <…>.

Qu’y a-t-il de plus merveilleux que de la voir toûjours subsister sur les mesmes fondemens dés les commencemens du monde, sans que ni l’Idolastrie et l’impieté qui l’environnoit de toutes parts, ni les Tyrans qui l’ont persecutée, ni les Hérétiques et les Infideles qui ont tasché de la corrompre, ni les lasches qui l’ont trahie, ni ses Sectateurs indignes qui l’ont deshonorée par leurs crimes ni enfin la longueur du temps qui seule suffit pour abbatre toutes les choses humaines ayent jamais esté capables, je ne dis pas de l’éteindre, mais de l’alterer ?

Есть ли что чудеснее сего, что она всегда пребывает на тех же основаниях от самаго начала мира, что ни идолослужение, ни безбожие окружающее ея со всех сторон,  ниже тиранны изгоняющие ея, ниже еретики и неверные, которые тщились повредить оную, ни робкие, кои от нея отступали, ниже  безделные раскольники бесчестящие ея своими беззакониями, ниже на конец долгота времени, которая однаб довольно была низложить все человеческия дела, не в силах были, не говорю угасить, но ниже истощить оную.

Diese Historie weidet, daß Tamerlan kein solcher Tyrann gewesen, als ihn wohl die Europaeischen Scribenten abmahlen <...>.

Сия история показывает, что Тамерлан не такий был тиранн, каковым его европейские писатели описывают <...>.

Mais on ne sait pas seulement quel roi régnoit alors à Babilone ; <…>.

On ne sait autre chose dans ces ténebres de l’histoire, sinon qu’il y avoit depuis très-longtems de vastes empires, & des tyrans dont la puissance étoit fondée sur la misere publique ; que la tyrannie étoit parvenue jusqu’à dépouiller les hommes de leur virilité, pour s’en servir à d’infames plaisirs au sortir de l’enfance, & pour les employer dans leur vieillesse à la garde des femmes ; que la superstition gouvernoit les hommes ; qu’un songe étoit regardé comme un avis du ciel, & qu’il décidoit de la paix & de la guerre, &c.

<…> однако, не известно, какой царь тогда государствовал в Вавилоне <…>.

Ничего другаго не известно в сей исторической тьме, кроме того, что издавна были пространные государства, что тираны утверждающие власть свою на бедствиях народных, коих мучительство простиралось до безчеловечия, для гнусных забав своих лишали мужей во младости мужественности их, а в старости употребляли к охранению жен, что суеверие владычествовало людьми, что сны были почитаемы за небесное предвещание, что ими возжигалися войны и постановлялся мир и проч.

C’est beaucoup que d’avoir fait régner l’ordre & la paix dans toutes les parties de la république ; c’est beaucoup que l’état soit tranquille & la loi respectée mais si l’on ne fait rien de plus, il y aura dans tout cela plus d’apparence que de réalité, & le gouvernement se fera difficilement obéir s’il se borne à l’obéissance. S’il est bon de savoir employer les hommes tels qu’ils sont, il vaut beaucoup mieux encore les rendre tels qu’on a besoin qu’ils soient ; l’autorité la plus absolue est celle qui pénetre jusqu’à l’intérieur de l’homme, & ne s’exerce pas moins sur la volonté que sur les actions. Il est certain que les peuples sont à la longue ce que le gouvernement les fait être. Guerriers, citoyens, hommes, quand il le veut ; populace & canaille quand il lui plaît : & tout prince qui méprise ses sujets se deshonore lui-même en montrant qu’il n’a pas su les rendre estimables. Formez donc des hommes si vous voulez commander à des hommes ; si vous voulez qu’on obéisse aux lois, faites qu’on les aime, & que pour faire ce qu’on doit, il suffise de songer qu’on le doit faire. C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens. Mais nos gouvernemens modernes qui croyent avoir tout fait quand ils ont tiré de l’argent, n’imaginent pas même qu’il soit nécessaire ou possible d’aller jusque-là.

Великое дело, восстановить порядок и тишину во всех частях правления; великое [c. 20] дело, чтоб общество было покойно и закон почитаем; но ежели ничево больше не сделано, во всем еще этом будет более видимого, нежели вещественного: и всегда будут худо слушаться правления, ежели оно то только наблюдать станет, чтоб его слушались. Ежели уметь людей употребить таковыми, каковы они суть, хорошо, еще больше того стоет уметь сделать каковыми нужно, чтоб они были; власть наивсемощнейшая та, которая проницает до внутренности человека и не меньше над волями, нежели над деяниями господствует. Известно, что народы со временем становятся такими, каковыми правление их делает; воинами, гражданами, людьми, ежели оно хочет; простолюдинами, подлыми, когда ему угодно: и всякий Государь, презирающий своих подданных безчестит самого себя, показывая, что он не умел их сделать достойными почтения; делай же людей, ежели ты хочешь повелевать людьми. Ежели хочешь, чтоб повиновались законам, сделай, чтоб их любили, и чтоб для исполнения должного довольно было вспомнить, что должно. В сем то состояла великая хитрость правления древних в те отдаленныя времена, когда Философы давали законы народам и власть свою на то лишь употребляли, чтоб сделать их разумными и благополучными. Оттуда произошло столько законов ограничивающих роскошь и сластолюбие, столько учреждений, касающихся до нравоучения, столько правил народных, принятых и отмененных с величайшим [с. 21] старанием. Самые тираны не забывали сея нужныя части правления, они такою же прилежностию старались портить нравы своих рабов, сколько правители изправлять своих сограждан: но наши нынешния правления, думая, что уже все сделали, когда собрали несколько денег, и не воображают, чтобы нужно или можно было дойти до тех пор.

<…> ce fut du tems de Pyrrhus que le tyran Nabis éleva des murs à cette ville.

Во времена Пирровы тиран Навиз построил около онаго стены.

<…> le nom seul de la royauté leur fut odieux, & une de leurs villes opprimée par un tyran, devenoit en quelque sorte un affront pour tous les Grecs : ils s’associerent donc à la célebre ligue des Amphictions ; & voulant mettre leurs lois & leur liberté sous la sauve-garde d’un corps puissant & respectable, ils ne formerent qu’une seule république <…>.

<…> одно имя самодержавия им стало ненавистно, и тот город, который находился в руках какого нибуть тиранна, почитался срамом всей Греции. Для сего вступили они в славный Амфиктионский союз; и желая поручить свои законы и вольность защищению столь сильнаго и почтеннаго собрания, составили все одну только республику.

Pour obtenir le consentement du Peuple, on lui représenta dans une assemblée publique, que dans la nécessité de terminer ces dissentions domestiques, & de repousser en même temps les ennemis, il falloit donner à la République un seul Chef, au dessus même des Consuls, qui fût l’arbitre des Loix, & comme le Pere de la Patrie: & de peur qu’il ne s’en rendît le Tyran, & qu’il n’abusât de cette autorité suprême, qu’il ne falloit la lui confier que pour l’espace de six mois. 

 <...> представлено было в общем собрании, что как нужно было пресечь внутренния несогласия и отвратить неприятелей от города, то необходимо надлежало придать Республике Повелителя, вышшаго над самыми Консулами, который был бы самодатель законов и как отец отечества; в предосторожность же, дабы он не [с. 89] сделался тираном, и не употребил во зло сей высочайшей власти, представлено было вручить оную на шесть только месяцев.

Postquam augeri indies hominum numerus, et exacui magis magisque ingenia coeperunt; tyranni qui pauperes opprimebant; fures, qui divites spoliabant; turbulenti, qui perturbabant quietos; homicidae, qui pacis (et ocii) amantes trucidabant, et ociosi, qui sudoribus victitabant alienis, exorti sunt. Quo animadverso, viri virtute (et consilio) praestanti statuerunt, vinculo quodam societatis simul vivere, ut et conservari hac ratione boni, et ii, qui improbi esse voluissent, reprimi possent. <...> nimiam aviditatem et profundam avaritiam caussam praebuisse inveniendae inter homines reipublicae.

Когда же день от дня начал умножаться человеческой род, и разум час от часу стал поощряться; то появились в народе тиранны, которые утесняли убогих; тати, кои окрадали богатых; бунтовщики, которые возмущали спокойных; человекоубийцы, кои умерщвляли миролюбивых; и тунеядцы, кои чужим трудом питались. Что усмотря добродетельные и мудрые мужи, узаконили жить в месте некоторым союзом братства; дабы чрез то добрых сохранить, а злочинных укрощать было можно. <...> безмерная жадность, и глубокое корыстолюбие подали причину к изобретению между человеками общества.

Nullum faciunt Romani Historici modum querelarum, quod temporum varietas, Tyrannorum multitudo, et bellorum civilium perturbatio causam dederint, ut pessum iret antiqua illa Respubl[ica] Romana, et in locum illius novum vitiosumque vitae genus introduceretur. Sed nemini hoc mirum videri debet, cum in omnibus regnis nationibusque usu venire soleat, ut mutatis dominis, externa mox in subditis vitia pullulent.

Римские историки безмерно жалуются, что перемена времен, множество тираннов, и замешательства междоусобных браней возпричинствовали упадок древней республике Римской, и на место ее ввели новой и порочной род жизни. Но сему никто удивляться не должен, для того, что и во всех других царствах и народах обыкновенно, при перемене Государей, тот час в подданных странные прозябают пороки.

<…> mea sic est sententia, quod quicunque Princeps ampliandorum regnorum et augendarum ditionum gratia causam praebuerit (labefactandi et) imminuendi cultus divini, non Rex a nobis legitime imperans; sed Tyrannus violenter agens vocandus sit. <...> Non est (profecto) major tyrannis, nec in alium tyranni nomen justius competit, quam in Principem aut dynastam, qui adversus deos suos irreligiosus est.

<…> по моему мнению каждаго Государя, который распространения ради царств и умножения областей, причинил упадок и уменьшение в божественном служении, не государем законно и правосудно повелевающим, но тиранном мучительски свирепствующим называть должно. <…> [с. 195] По истинне, нет большаго тиранства, и ни кому имя тиранна с вящшею справедливостию приписано быть не может, как державному Государю, или Князю богов своих непочитающему.

Quot populi et regna, quia justis Principum (et superiorum) imperiis parere noluerunt, violenta deinde saevorum pertulerunt tyrannorum imperia (et injurias atrocissimas ?) Aequissimum enim est, ut qui mitium sceptra (potentiamque) Principum contemsere, crudelium (et immanium) experiantur fl[a]gella tyrannorum.

Сколько царств и народов по той причине, что законным повелениям Государей своих послушны быть не восхотели, мучительную свирепых тираннов власть и жесточайшия понесли насилия. Ибо те, кои кротких Государей возгнушались Скиптром, терпеть бичь лютых тираннов весьма достойны.

Quamobrem omnes virtutis amantes homines moneo, rogo atque obsecro, ut fideles servi esse non graventur, ut dominos cuncti benignos habere mereamur. Ita enim comparatum est, ut rebellem malus Princeps vasallum, et dominum servus rebellis tyrannum reddat. (Ac proinde) in manu magna ex parte subditorum est, ut boni malive sint praesides.

Того ради всех любящих добродетель увещеваю, прошу и молю, стараться, быть верными рабами; дабы все мы удостоились иметь [с. 282] милосердных Государей. Понеже обыкновенно бывает, что злой Государь подданнаго изменником, и непослушной раб господина делает тиранном; следовательно во власти подданных найпаче зависит, чтоб Государи их были добрые, или злые.

L’ambition & l’interêt firent éclater le ressentiment des premiers de Rome. On reprocha publiquement à Tiberius qu’il ne vouloit attribuer au peuple la disposition du Royaume d’Attalus, que pour s’en faire mettre la Couronne sur la tête. On l’accusa même de se vouloir faire le tyran de son propre pays; & il y en avoit qui publioient qu’il s’étoit saisi par avance du bandeau Royal, & de la robe de pourpre d’Attalus. Mais ces bruits injurieux, & qui venoient de l’animosité des Grands, ne convenoient guéres au caractere de Tiberius. Jamais personne ne fut plus Républicain que ce Tribun. Tout ce qu’il avoit fait au sujet du partage des terres, n’avoit eu pour objet que de rapprocher la condition des pauvres citoyens de celle des riches, & d’établir une espece [p. 371] d’égalité entre tous les citoyens.

Властолюбие и жадность к богатству воздвигли мщение Первоначальных в Риме. Явно укоряли Тиверия, что он отдавал Народу разпределение [с. 462] Аталовых Областей единственно в том виде чтоб возложить на себя Корону. Его обвиняли к тому, что он желал соделаться тираном своей отечественной Области; и некоторые разглашали, что он заране похитил к себе Царской венец и порфиру Аталову. Но сии несправедливые слухи произошедшие от злобы Вельмож, ни мало не сходствовали со нравом Тиверия. Ни когда ни кто Республиканин не мог иметь большей любви к Республике, какую сей Трибун доказывал. Все что он произвел касаясь до раздела земель, имело едину только цель, чтоб приближить состояние бедных к состоянию богатых, и возставить некторое равенство между всеми Гражданами.

At judicum nostrorum in animadvertendo saevitiam minime probo, quae tanta est, ut tyranni potius, per vim necem afferentes, quam Censores justiciam exercentes vocandi jure videantur.

[из письма М. Аврелия] <...> но не хвалю судей, которые в наказании с толикою жестокостию поступают, что тираннами паче, насильно людей убивающими, нежели Ценсорами, законно правосудие исполняющими, кажется, называть их достойно.

Mirari satis nequeo, Cincinnate, cur hostes, equitis Romani more, desieris oppugnare, et mercator, tanquam e plebe aliquis factus est! Vis tu relictis extraneis, male domesticis [p. 556] facere? Vis ei, qui vitam nobis dat, vitam adimere; et qui vita nos orbat, eum morte liberare? Vis turbulentis quietem dare; et quietos tranquillitate privare? Vis dare iis, qui nostra auferunt; et auferre iis; qui de suo nobis dant? Vis liberare condemnatos; et condemnare innoxios? Vis tuae tyrannus ​​​​esse reipublicae; non defensor patriae? His enim omnibus se obstringit, qui depositis armis mercaturae se tradit.

[из письма М. Аврелия] Не могу довольно надивиться, Цинциннат, для чего ты с неприятелями, по обычаю Римскаго Кавалера, ополчаться перестал, и купцом как некто из подлой черни сделался? Ты хочешь, оставя иноземных, вредить своих сограждан? Ты хочешь отнимать жизнь у того, который нам жизнь дает; и от смерти избавить того, который нас жизни лишает? Ты хочешь мятежникам давать покой, и миролюбивых лишать тишины? Ты хочешь одарять тех, кои собственное наше похищают, и похищать у тех, кои собственным своим нас одаряют? Ты хочешь освобождать осужденных, и осуждать неповинных? Ты желаешь быть тиранном ​​​​​​своего общества, а не защитником отечества? Поверь мне, тот ко всем сим действиям обязывается, кто отложа оружие в купечество предается.

Cependant il semble que l’Allemagne, la France, & l’Italie ayent consulté les Barbares & les Turcs, quand elles ont fait l’établissement de leurs Loix, qui regardent les femmes. Car qui ne sçait que ces Barbares, qu’on doit regarder comme des monstres dans la societé civile, ne se sont pas contentez de les exclure de toutes les affaires publiques, mais qu’ils les ont entiérement rendu esclaves ?

Между тем кажется, что Германия, Франция и Италия, учреждая законы, касающиеся до женщин, советовали с Варварами и Турками. Ибо кому не известно, что сии тиранны, которых должно почитать извергами общества гражданскаго, не довольствуясь тем, что изключили женский род [с. 6] от всех общественных дел, соделали еще оный совершенными своими невольницами?

<...> & publie <...> un Manifeste dans lequel il se plaint des malheurs où son frere le Protecteur avoit plongé le Royaume, & de l’esclavage où il l’avoit reduit : l’accusant de n’entretenir tant [p. 151] de Troupes étrangeres que pour se rendre le Tyran de l’Angleterre: & que c’étoit la raison qui l’avoit obligé, lui Amiral de prendre les armes pour deffendre la liberté du Roi & de la Nation.

<...> [Томас Сеймур] обнародовал манифест, которым жаловался на несчастии, в кои брат его погрузил государство, объявляя, что оно приведено им в рабство: обвиняя ж его тем, будто он содержал столь многочисленное чужестранное войско только для того, чтоб сделаться тиранном Англии; старался уверить, что сия-то причина побудила его адмирала приняться за оружие, для защищения вольности короля и всего народа.

L’Histoire est regardée comme l’école des Princes; elle peint à leur mémoire les regnes des Souverains qui ont été [p. 244] les Peres de la Patrie, et des Tyrans qui l’ont désolée : elle leur marque les causes de l’agrandiisement des Empires et celles de leur décadence <...>.

История почитается училищем Царей; она изображает в памяти их царства Монархов, бывших отцами отечества и тиранами, общества опустошавшими; она им открывает причины возстановления Империй и падения
оных <...>.