Symbolum VII
Ita Rex Henricus Quartus consueverat; immo beneficiorum collatorum in alios ne meminisse quidem solebat; contra, quae ipse accepisset, è memorià effluere nunquam finebat, in id unicè intentus, ut gratiam, quasi debitum esset, quam primum exsolveret. Ne sibi imaginetur Princeps, beneficium, quod largirur, mancipii velut notam esse in eo, qui illud accipit. Non ego eam munisicentiam dixerim, sed tyrannidem potius, & quendam quasi mercatum, quo voluntates, haud fecus ac mancipia servilia in Guineæ littoribus, gratiarum pretio Princeps mercaretur. Qui dat beneficium, existimare non debet obligationem se imponere. Is qui accipit obstrictum se credit. Princeps Deum Potiùs imitetur, qui dat omnibws affluenter, donon improperat.
Символ 7
Тако ц[а]рь Генрик д҃ . [IV] творяше: н[и] убо бл[а]годеяний инным сотворенных ниже воспоминаше когда, противно же, яже сам приях, от памяти изийти не попусти, сему единому прилежа, дабы бл[а]годать, аки долженство, первее всего возвратил. Да не разумеет ц[а]рь бл[а]годеяния, еже дарует, работи быти знамение на том, иже приемлет. Не щедроту убо сие, гл[агол]ю, но паче томителство, и некую аки куплю, сю же с[е]рдца не инако, якоже рабов служащих, ценою бл[а]годати ц[а]рь купует. Иже дар дает, да не мнит, яко долженством облагает. Сий же, иже его приемлет, связанна себе быти да разумеет. Князь Б[о]гу да подражает, иже дает всем изобылно, не прирекающи.
Il n‘est point de jurisconsulte en Europe, il n’est pas même d’esclave qui ne sente toute l’horreur de cette injustice barbare. Le premier crime de cet infortuné était d’avoir représenté respectueusement les droits de sa patrie à la tête de six gentils-hommes livoniens, députés de tout l’état: condamné pour avoir rempli le premier des devoirs, celui de servir son pays selon les lois, cette sentence inique l’avait mis dans le plein droit naturel qu’ont tous les hommes de se choisir une patrie. Devenit ambassadeur d’un des plus grands monarques du monde, sa personne était sacrée. Le droit du plus fort viola en lui le droit de la nature et celui des nations. Autrefois l’éclat de la gloire couvrait de telles cruautés, aujourd’hui elles le ternissent.
Нет такова в свете юриста, нет и самаго таковаго раба, который бы, чувствуя, не ужаснулся толь варварскаго правосудия. Первая нещастнаго сего министра вина та была, что он с своею свитою, состоящею из шести Лифляндских дворян и всего владения депутатов, с почтением о правах своего отечества представил. Он лишен живота за то, что самую первейшую должность исправил, должность служить своему отечеству по законам. Сей неправедной приговор привел в полное естественное право, котораго часть все люди избирают. Он принял должность посла одново из величайших в свете Государей, имел на себе священный вид. Право силнаго и храбраго Г[осу]д[а]ря превозмогло в нем естественное и народное право. До того времени сияние славы прикрывало такия безчеловечия, а ныне оное помрачает их.
Гл. 6. <…> достойно и праведно есть рабу господина, а подданному Государя, и самодержца своего знать <…>.
F. Wer sind denn diejenigen, die dazu das Recht haben?
A. Könige und Fürsten können ihren Unterthanen, Eltern ihren Kindern, und Herrschaften, ihrem Gesinde Gesetze vorschreiben.
F. Können aber auch wohl solche Gesetze gegeben werden, die wider das Recht der Natur sind und wider die göttlichen Gesetze laufen?
A. Niemals, weil alle Gesetze mit einander harmonieren und übereinstimmen müssen.
C’est beaucoup que d’avoir fait régner l’ordre & la paix dans toutes les parties de la république ; c’est beaucoup que l’état soit tranquille & la loi respectée mais si l’on ne fait rien de plus, il y aura dans tout cela plus d’apparence que de réalité, & le gouvernement se fera difficilement obéir s’il se borne à l’obéissance. S’il est bon de savoir employer les hommes tels qu’ils sont, il vaut beaucoup mieux encore les rendre tels qu’on a besoin qu’ils soient ; l’autorité la plus absolue est celle qui pénetre jusqu’à l’intérieur de l’homme, & ne s’exerce pas moins sur la volonté que sur les actions. Il est certain que les peuples sont à la longue ce que le gouvernement les fait être. Guerriers, citoyens, hommes, quand il le veut ; populace & canaille quand il lui plaît : & tout prince qui méprise ses sujets se deshonore lui-même en montrant qu’il n’a pas su les rendre estimables. Formez donc des hommes si vous voulez commander à des hommes ; si vous voulez qu’on obéisse aux lois, faites qu’on les aime, & que pour faire ce qu’on doit, il suffise de songer qu’on le doit faire. C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens. Mais nos gouvernemens modernes qui croyent avoir tout fait quand ils ont tiré de l’argent, n’imaginent pas même qu’il soit nécessaire ou possible d’aller jusque-là.
Великое дело, восстановить порядок и тишину во всех частях правления; великое [c. 20] дело, чтоб общество было покойно и закон почитаем; но ежели ничево больше не сделано, во всем еще этом будет более видимого, нежели вещественного: и всегда будут худо слушаться правления, ежели оно то только наблюдать станет, чтоб его слушались. Ежели уметь людей употребить таковыми, каковы они суть, хорошо, еще больше того стоет уметь сделать каковыми нужно, чтоб они были; власть наивсемощнейшая та, которая проницает до внутренности человека и не меньше над волями, нежели над деяниями господствует. Известно, что народы со временем становятся такими, каковыми правление их делает; воинами, гражданами, людьми, ежели оно хочет; простолюдинами, подлыми, когда ему угодно: и всякий Государь, презирающий своих подданных безчестит самого себя, показывая, что он не умел их сделать достойными почтения; делай же людей, ежели ты хочешь повелевать людьми. Ежели хочешь, чтоб повиновались законам, сделай, чтоб их любили, и чтоб для исполнения должного довольно было вспомнить, что должно. В сем то состояла великая хитрость правления древних в те отдаленныя времена, когда Философы давали законы народам и власть свою на то лишь употребляли, чтоб сделать их разумными и благополучными. Оттуда произошло столько законов ограничивающих роскошь и сластолюбие, столько учреждений, касающихся до нравоучения, столько правил народных, принятых и отмененных с величайшим [с. 21] старанием. Самые тираны не забывали сея нужныя части правления, они такою же прилежностию старались портить нравы своих рабов, сколько правители изправлять своих сограждан: но наши нынешния правления, думая, что уже все сделали, когда собрали несколько денег, и не воображают, чтобы нужно или можно было дойти до тех пор.
Une expérience continuelle a pu faire connoître en Europe qu’un Prince qui a un million de Sujets, ne peut, sans se détruire lui-même, entretenir plus de dix mille hommes de troupe : il n’y a donc que les grandes Nations qui aient des armées.
<…>
Les Fondateurs des anciennes Républiques avoient également partagé [p. 26] les terres : cela seul faisoit un Peuple puissant, c’est-à-dire, une Société bien réglée : cela faisoit aussi une bonne armée, chacun ayant un égal intérêt, & très grand, à défendre sa patrie.
Quand les lois n’étoient plus rigidement observées, les choses revenoient au point où elles sont à présent parmi nous : l’avarice de quelques particuliers, & la prodigalité des autres, faisoient passer les fonds de terre dans peu de mains ; & d’abord les arts s’introduisoient pour les besoins mutuels des riches & des pauvres. Cela faisoit qu’il n’y avoit presque plus de Citoyens ni de Soldats ; car les fonds de terre destinés auparavant à l’entretien de ces derniers étoient employés à celui des Esclaves & des Artisans, instruments du luxe des nouveaux possesseurs : sans quoi l’Etat, qui malgré son déréglement doit subsister, auroit péri.
Ежедневное искуство научает нас, что в Европе имеющий миллион подданных [с. 26] князь не может без конечнаго своего разорения содержать больше 10000 войска: следственно одни только великие народы имеют настоящее войско.
<…>
Основатели древних республик равно разделили земли; сие одно делало сильный народ, то есть благоустроенное общество; сие так же делало храбрых воинов, понеже каждый имел равную пользу, и весьма великую, защищать свое отечество.
Когда законы не были больше строго наблюдаемы, дела приходили в такое состояние, в каком они теперь у нас находятся: от сребролюбия иных, а других разточения земли перешли в немногия руки; и вскоре начили художетсва заводиться для взаимных богатых и убогих нужд. Сие было причиною, что почти не стало больше ни граждан, ни воинов; ибо земли, определнныя прежде для содержания сих последних, употреблены после были на пропитание рабов и художников, служащих орудием [р. 27] к роскоши новых владельцов: без чего правление, которое не смотря на свою нестройность должно пребыть в целости, разрушилось бы.
«Феодосий, говорил он в надменности своей, родился от преблагороднаго отца, так как и я; но платя мне дань, лишился он своего благородства [с. 243] и сделался моим рабом: не надлежит, чтоб он копал ров на погибель своему господину, как злонравный раб».
Je crois, mon cher Aristias, vous l’avoir [p. 135] dit, il y a quelques jours, l’ordre que l’Auteur de la nature a établi dans les choses humainés, ne permettra jamais que la fraude, l’injustice & la violence, qui ne sont entourées que d’ennemis ou d’esclaves, servent de fondement solide à la puissance d’un Etat.
Мне помнится, дорогой мой Арист, что за несколько дней я вам говорил, как порядок, Творцом естества установленный в делах человеческих, не допустит никогда, чтоб плутовство, неправосудие и насильство, окруженныя токмо или врагами, или невольными рабами, служили твердым основанием власти в государстве.
Mon cher Aristias, poursuivit Phocion, j’ai tâché de ramener à des principes fixes & certains, cette science qu’on nomme Politique, & dont les Sophistes nous avoient donné une idée bien fausse. Ils la regardent comme l’esclave ou l’instrument de nos passions; de-là l‘incertitude & l’instabilité de ses maximes; de-là ses erreurs, & les révolutions qui en sont le fruit. Pour moi, je fais de la politique le ministre de notre raison, & j’en vois résulter le bonheur des sociétés.
Дорогой мой Арист, продолжал Фокион, я старался по прежнему возстановить твердыя и надежныя начала той науки, которую называют политикою и о которой мудрецы дают нам понятие довольно ложное. Они [с. 165] признавают ее за рабыню или за орудие наших страстей; от того ненадежность и непостоянство в ея правилах; оттуда ея погрешности и премены, яко плоды оных; а я из политики делаю министра, то есть служителя нашего разума, и вижу от того произходящее благополучие обществ.
La [p. 151] loi qui permet qu’il se forme de grandes fortunes dans une République, condamne une foule de misérables à languir dans l’indigence, & la Cité n’est plus qu’un repaire de tyrans & d’esclaves jaloux & ennemis les uns des autres.
Закон дозволяющий делаться великим щастиям в республике осуждает премножество бедных стонать в нищете, а город тот не иное уже что есть, как вертеп тиранов и невольных рабов, которые друг другу завидуют и враждуют.
Quamobrem omnes virtutis amantes homines moneo, rogo atque obsecro, ut fideles servi esse non graventur, ut dominos cuncti benignos habere mereamur. Ita enim comparatum est, ut rebellem malus Princeps vasallum, et dominum servus rebellis tyrannum reddat. (Ac proinde) in manu magna ex parte subditorum est, ut boni malive sint praesides.
Того ради всех любящих добродетель увещеваю, прошу и молю, стараться, быть верными рабами; дабы все мы удостоились иметь [с. 282] милосердных Государей. Понеже обыкновенно бывает, что злой Государь подданнаго изменником, и непослушной раб господина делает тиранном; следовательно во власти подданных найпаче зависит, чтоб Государи их были добрые, или злые.
Si enim nulli fuissent peccatores, nullos futuros neque dominos, neque servos credibile est. Sed quamvis servitus generaliter in mundum intraverit per peccatum : dominationem tamen Principum divini mandati esse ajo. <...> [p. 119] Cum ab ipso Deo Principes ad rerum gubernacula positos esse constet; nostrum esse in omnibus et per omnia illis parere. Nulla enim capitalior reipublicae pestis est, quam obedientiam Principi debitam negare.
Понеже, естьли бы не имелось на каких грешников, то ни властелинов, ни рабов не былоб верно. Но хотя рабство вообще в целой свет ворвалось через грех; власть однакож Государей от божественной воли и определения зависит. <...> поелику известно, что сам Бог к правлению света устроил Государей, то мы обязаны им во всем неотложно повиноваться. Ибо нет зловреднейшей обществу язвы, как должнаго Государю не отдавать послушания.
Отечество не может соблюстися без вольности, ни вольность без добродетели, ни добродетель без граждан: и так стараться должно о сотворении граждан; в противном случае будут только одни негодные рабы, начиная с самых правителей государства.
XI. 17. Ihre RegierungsForm betreffend, so ist der Groß-Fürst, den sie in ihrer Sprach Czaar nennen, ein absoluter Monarch, der nach seinem eigenen Gutdüncken regieret, und dem seine Unterthanen ohne Maaß und Ziel gehorchen, auch sich nicht anders als Sclaven gegen ihn anschicken, inmassen auch ihr Naturell kein anderes Tractament erfordert. Und dienet dieser absolute Gehorsam der Unterthanen nicht wenig zu den Kräfften dieses Fürstens <…>.
XI. 17. Что касается до образа их правления, то Великий Князь, котораго они на своем языке Царем называют, имеет безконечную власть и управляет по собственному своему благоизволению; ему же подданные повинуются во всем без всякаго разсудка и меры так, что они в разсуждении его не гражданами, но рабами быть кажутся [с. 459] да и по их свойству не инако поступать с ними можно. Сие слепое и рабское подданных повиновение весьма укрепляет и умножает силы сего Государя <…>.
Folglich kann kein vernünftiges und gesittetes Volk Sklaven haben, die Rechte der Natur und der Menschheit gröblich zu beleidigen <…>.
И так ни который разумный и благонравный народ, не нанося правам природы и человека несноснаго оскорбления, не может иметь рабов <…>.
Praeterea viros dicebant factiones instituere, seditiones movere, bella gerere, inimicitias exercere, arma ferre, sanguinem (humanum) effundere, et omnis generis turbas excitare ; quorum omnium foeminae sunt immunes. <...>. Quod cum ita sit; parere viros, a quibus minuitur civitas, aequius est, quam foeminas, quibus incrementa civitatis debentur. Nulla enim neque divina, neque humana lex virum stultum liberum, mulierem prudentem servam (subjectamque) esse jubet.
Сверьх того говорили они, что мужья возчинают мятежи, подымают бунты, творят брани, производят вражды, носят оружия, проливают человеческую кровь, и воздвигают всякия замешательства; напротив [с. 72] чего жены всему тому непричастны. <...> Когдаж сие так есть; то справедливее обязаны повиноваться мужья, от которых умаляется город, нежели жены, кои одолжают оной умножением народа. Ибо ни один, ни божеский, ни человеческий закон глупому мужу свободным; а мудрой жене рабою и подвластною быть не повелевает.
I have formerly observed(a) that pure and proper slavery does not, nay, cannot, subsist in England: such, I mean, whereby an absolute and unlimited power is given to the master over the life and fortune of the slave. And indeed it is repugnant to reason, and the principles of natural law, that such a state should subsist anywhere.
<…> рабство в точном его и собственном смысле не может и не должно существовать в Англии, то есть такое, чтоб господину дана была совершенная и неограниченная власть над жизнею и имением своего [с. 222] раба. Ибо то противно разуму и началам естественного закона, чтоб такое состояние где нибудь существовало.
Leur année sabbatique revenoit tous les sept ans. Alors les travaux de [p. 127] l’agriculture étoient suspendus <…> on rendoit la liberté aux esclave ; on remettoit les dettes aux Israélites. <…> Le desir de perpétuer les familles étoit le motif de cette loi, qu’on ne pourroit concilier, dans une grande & riche nation, avec le cours des affaires civiles.
Субботний их год начинался каждые седмь лет. Земледелие прерывалось <…> дарили вольностию рабов; и отпускали долги Израильтянам. <…> Желание, дабы не прекратилось семейство, было виною сего закона, котораго неможно в великом и богатом народе, согласить с течением гражданских дел.
C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens.
В сем-то состояло великое искусство древних правительств, в сии отдаленные времена, когда философы давали законы народам, и употребляли власть свою на учинение только их счастливыми и мудрыми. Оттуда толикое множество законов, учреждений нравов, и общенародных правил принятых или отверженных с величайшим старанием. Самые тираны не забывали сии нужныя части правления; и они старалися повреждать нравы своих рабов [с. 44] с толиким же тщанием, с каковым судьи исправляют нравы своих сограждан.
Denn, du seyst Vater oder Kind, Fürst oder Unterthan, Herr oder Knecht, verehlicht oder unverehlicht, ein Beamter oder Privatmann, hoch oder niedrig, reich oder arm, glücklich oder unglücklich, im Frieden oder im Streite, in Geschäften oder ruhiger Einsamkeit; deine Neigung oder Abneigung, Handlungsart oder Pflicht seyen was sie wollen; so wirst du doch allemale hier etwas finden, das zu deiner Leitung und deinem Besten nicht undienlich seyn dürfte.
Ибо ежели ты представишь себя умственно на месте отца или дитяти, Государя или подданнаго, господина или раба, женатаго или холостаго, чиновнаго или приватнаго, знатнаго или низкаго, богатаго или беднаго, счастливаго или несчастливаго, находящагося в тишине или несогласии, в трудах или спокойном уединении; то всегда найдешь здесь нечто такое, которое никогда не отречется тебe служить в сопутствовании к достижению полезнейшаго.