Veut-on trouver des exemples de la protection que l’état doit à ses membres, & du respect qu’il doit à leurs personnes ? ce n’est que chez les plus illustres & les plus courageuses nations de la terre qu’il faut les chercher, & il n’y a guere que les peuples libres où l’on sache ce que vaut un homme. À Sparte, on fait en quelle perplexité se trouvoit toute la république lorsqu’il étoit question de punir un citoyen coupable. En Macédoine, la vie d’un homme étoit une affaire si importante, que dans toute la grandeur d’Alexandre, ce puissant monarque n’eut osé de sang froid faire mourir un Macédonien criminel, que l’accusé n’eût comparu pour se défendre devant ses concitoyens, & n’eût été condamné par eux. Mais les Romains se distinguerent au-dessus de tous les peuples de la terre par les égards du gouvernement pour les particuliers, & par son attention scrupuleuse à respecter les droits inviolables de tous les membres de l’état. Il n’y avoit rien de si sacré que la vie des simples citoyens ; il ne falloit pas moins que l’assemblée de tout le peuple pour en condamner un : le sénat même ni les consuls, dans toute leur majesté, n’en avoient pas le droit, & chez le plus puissant peuple du monde le crime & la peine d’un citoyen étoit une desolation publique ; <…>.
Хотят ли сыскать примеров колико общество членам обязано покровительством своим, и каким почтением оно должно к их особам? Сие только в наиславнейших и отважнейших народах на земли искать должно, и одни лишь вольные народы ведают, чего человек стоет. В Спарте известно в какой задумивости бывала республика, когда дела случались о наказании гражданина виновнаго. В Македонии, жизнь человеческая столь важным делом почиталася, что Александр во время пущаго своего величества столь властный государь, не смел с холодной кровию приказать умертвить Македонина виноватого, когда осужденный не защишался перед гражданами и не обвинен оными: но Римляне вознеслися паче всех народов земных почтением к участным людям, и прилежным [c. 30] наблюдением ненарушимых прав членов общества. Не было у них ничего освященнее жизни простого гражданина; и осуждение одного стоило собрания всего народа: самый Сенат и Консулы со всем их величеством не имели в том права, и у наисильнейшаго в свете народа, вина и наказание одного гражданина было огорчением всего народа; <…>.
Nous ne connoissons plus aujourd’hui ce que c’est que de subjuguer une nation libre <…>.
Теперь мы не можем знать, коликаго труда стоит покорить вольный народ.
VI. 14. <…> darinn die Holländer gäntzlich für ein freies Volck erkläret wurden <…>.
VI. 14. <…> Голландцы объявлены совершенно вольным народом <…>.
This disdainful and ignominious treatment was ill brooked by a free people, unaccustomed to crouch before the insolence of power; and the warmth of their just indignation was still more inflamed by the artful policy of Louis XI. who, jealous of the duke of Burgundy’s power, now entered into a defensive alliance with the eight cantons, in conjunction with the republics of Fribourg and Soleure, in order to counteract the dangerous designs of that ambitious prince.
Таковой недостойной и безчестной прием казался несносным вольному народу, мало привыкшему унижаться и страшиться тщеславия Принца, гордящагося своею властию, и справедливое негодование сего народа [с. 108] умножаемо было еще хитрою политикою Лудовика XI, которой завидуя власти Герцога Бургонскаго, заключил оборонительной союз с осьмью кантонами вместе с республиками Фрейбурга и Золотурна, чтобы противиться пагубным намерениям сего честолюбиваго Государя.
Controversia eorum quos nulla iuris civilis tenet communio, quales sunt & qui in gentem nondum coierunt, & qui inter se diversarum sunt gentium, tum privati, tum Reges ipsi, quique par Regibus ius obtinent, [p. 2] sive illi optimates sunt, sive populi liberi, aut ad belli, aut ad pacis tempora pertinent. Sed quia bellum pacis causa suscipitur, & nulla est controversia unde non bellum oriri possit, occasione bellici iuris, quaecunque tales incidere solent controversiae, recte tractabuntur: ipsum deinde nos bellum ad pacem, ut finem suum, deducet.
Зде[сь] описуютса прения тых, иже подобящим речи посполитой или града коею правом незастают, каковы суть иже ни закона ни правителя имеют ниже между собою ро[з]ных суть народов, ово По[с]политыи ово самый король, иже равную с королями имеют вла[с]ть, аще суть в Аристокрации и демокрации, аще народы волныи, аще до брани, аще и до мира належа[т], нопонеже бра[н] бывае[т] мира ради, и ниединого несть прения, о[т] него [же] [л. 2 об.] бы брань не могла быти. Яже прения до пра<ва> военнаго належат, зде о тых извесно глаголати будем. Потом о мире, иже есть конец брани речем.
Gravis hic difficultas oritur de usucapiendi iure. Namque id ius cum lege civili sit introductum <...> locum habere non potest, ut censet Vasquius, inter duos populos liberos, aut reges, populumve liberum & regem: imo ne inter regem quidem & privatum ipsi non subditum, nec inter duos diversorum regum aut populorum subditos. Quod verum videtur, nisi quatenus res vel actus tenetur territorii legibus.
Немалая зде тру[д]ность бывает оуставе употребляти древний устав ипреднейшии, ибо тот устав справом ри[м]ски[м] ащеже воведения неимать места (яко повествует Васквии) между двомя [л. 38 об.] народами волными, или королями, и людем волным и королем, ниже между двомя ра[з]ных королей или людей по[д]даными: что праведнее мнится быти. Кроме когда вещь или дело бывает по[д] правом и властию в которой стране.