Symbolum XXXI
Ampla item & sumptuosa Palatia, magnifico ornatu instructa; nóbilitas & claritas familiae; custodiæ Nationum; quarum fidelitas exploratior est splendor & amplitudo aulæ, aliaeque ostentationes public, existimationem pariunt potentiae Principis, & Majestatem addunt. Ejusdem indicant illustriores tituli statuum aut industria, aut hæreditate acquisitorum, qui eidem solenttribui. Sic Isajas sùpremi rerum omnium effectoris ac Principis Majestatem variis nominibus ac titulisa explicat. Hisce itaque studeat Seren. Vestra personam suam regiam illustriorem reddere: modotamen non ex levitate deferantur aut adulatione; sed ex universali omnium applause, fundato in vertute & vera animi fortitudine, quales fuére, quibus honorati sunt olim Seneritatis Vestræ Antecessores, Rex Ferdinandus Sanctus, Alphonsus Magnus, Sanctius Fortis, Jacobus Pugnator, Alphonsus Magnanimus, & alii.
Символ 31
Высокия же и иждивеныя полаты, бл[а]голепным украшением соделанныя: бл[а]городие и слава родства: кустодии [на]родов, их же верность известнейшая есть: светлость и велелепие дому, и инная хваления общая, мнение родят державы княжеский, и величество прилагают. Тогожде избрание показуют светлейшии титлы санов или бл[а]горазумием, или наследием полученных, яже томужде прилегатися обыкоша. Сице Исаия превышняго всех веще[й] создателя и вождоначалника величество и велелепие различными именами и титлами украшает, о сих бо да печется и величество в[а]ше ипостась свою царскую светлейшую сотворити: обаче токмо да не от худости возносится или ласкания: но от общияго всех похваления. Положи основание во добродетели и правом с[е]рдца мужестве, каковы бяху, имже ублажахуся некогда величества вашего праотци, царь Фердинанд П[е]п[о]д[о]бный, Алфонс Велики[й], Санктий Крепкий, Иаков Возбранный, Алфонс Великодушний.
*Quemadmodum autem* prisci Imperatores Persici & magnitudine [P. 147] Regnorum, & virium potentia prae multis aliis Orientis Regibus eminebant, pari ratione & peculiari capitis insigni ab aliis Regibus sese distinguisse deprehendimus. <...> *illud Persarum Imperatoribus* fuit Tiara, *quae & Κυρβασία,* propriove nomine Citaris seu Cidaris dictum fuit <...> *doctissimus in Antiquitatibus Persicis* Brissonius, *ex Hesychio* probatum dedit.
** отмеченный текст отсутствует в переводе
Персицкие мона[р]хи древние величеством своего Г[о]с[у]д[а]р[с]тва и силами были о[т]менны о[т] протчих восточных стран владетелеи того ради знамения мона[р]шеская о[т]менная о[т] них на главах своих носили *и собственным образом деланы были,* и назывались собственным званием, тиара, или цыдара, *то есть клобук или камилавка* по свидетелству *многих историков а наипаче* бри[с]сония.
** отмеченный текст отсутствует в оригинале
§45.
Wenn viele Familien ihre Kräfte mit einander in eine einzige Kraft vereinigen; so entstehet daraus der politische Staat; und der Gebrauch dieser gesammten Kraft ist dasjenige, was man die oberste Gewalt im Staate nennet (§25). Diese oberste Gewalt ist eben dasjenige, was man durch die Majestät, Majestätsrechte, oberherrliche Gewalt, Landeshoheit, und dergleichen Begriffe ausdrücket; und ein jedes Volk, das frey und unabhänglich ist, und mithin über den Gebrauch seiner vereinigten Kräfte ohne Einrede eines andern Verfügungen machen kann, besitzet die Majestät, oder die Majestätsrechte. Dieser Begriff gehet gar nicht auf die Macht des Staats, oder auf die Würde seines Regenten, sondern lediglich auf die Unabhänglichkeit und den freyen Gebrauch der vereinigten Kraft des Volkes.
§45.
Когда многие роды силы свои вообще в одну соединяют; то происходит из сего политическая область, и употребление сея совокупны силы, есть то, что верьховною властию государства называется. (§25) Сия верьховная власть есть самое то, что величеством, правами онаго, господственною властию, высочеством и другими сему подобными понятиями изображается; и каждой вольной и ни от кого независящей народ, употребляющей соединенные свои силы без приговору другаго, имеет величество свое и свои права. Сие понятие не касается ни мало до государственнаго могущества, и до достоинства правителей, но просто до независимости и свободнаго употребления соединенных сил народа.
§46.
Durch diese Vereinigung vieler einzeln Kräfte in eine einzige Kraft entstehet diejenige oberste Gewalt, diejenige Majestät, die allemal bey einem freyen Volke beruhet, und die niemals aufhöret, weil sie der Grund aller Gewalt im Staate ist.
§46.
От сего соединения многих одинаких сил в одну силу происходит та верьховная власть, то величество, которое всегда бывает у вольнаго народа, и никогда не престает, быв основанием всякия власти в государстве.
Combien voyons-nous de Magistrats se flatter de devenir grands en brigant avec avidité le frivole, le dangereux honneur de vivre avec les Grands! Pour parvenir à cette fausse grandeur, ils arrachent les bornes que la sagesse de nos Peres avoient établies ; ils confondent les limites de deux Professions dont les mœurs sont absolument incompatibles <…>
Колико судей видим мы ласкающихся соделать себя великими чрез алчное снискание суетныя и опасныя чести обращаться с вельможами! Для достижения до сего ложнаго величества разрушают они преграды, постановленные мудростию предков наших; не различают пределы двух знаний, коих нравы совсем не общительны <…>
The oath of supremacy is principally calculated as a renunciation of the pope’s pretended authority; and the oath of abjuration, introduced in the reign of king William,(g) very amply supplies the loose and general texture of the oath of allegiance; it recognising the right of his majesty, derived under the act of settlement; engaging to support him to the utmost of the juror’s power <…>.
Присяга в верьховности Королевской наибольше зделана для отрицания верьховности Папежской. И присяга такого отрицания, введенная в царствование Короля Вильгельма, совершенно дополняет оное слабое и неподробное содержание присяги верноподданства, а именно: сия присяга отрицания Папежской власти утверждает право, Величеству принадлежащее по Акту установления Парламентскому; обязывает всякого присягающаго стоять за Государя всесильно <…>.
L’on peut demontrer par là le prix qu'on a attaché toûjours a ces héros qui se sont distingués dans la guerre. Des génies bornés ou preoccupés n'en seront point convaincus, s’imaginant que l'état de héros emmene indispensablement la ruine des provinces, des contrées devastées, des peuples ruinés, des ruisseaux de sang versés ; non ce ne sont pas les victoires par elles mêmes, ce ne sont pas les trophées qui méritent le triomphe & la [p. 17] couronne de laurier ; la valeur, une fermeté inebranlable dans tous les revers ; des ressources continuelles pour pouvoir réparer les malheurs qui lui sont arrivés, une présence d'esprit de savoir d'abord prendre son parti au milieu des dangers dont il est entouré ; c'est ce qui le rend grand & voila un acheminement pour la véritable grandeur. L'utile qui en rejaillit sur nous c'est que de la conduite d'un héros, le bonheur de toute une province, de tout un état dépend quelquefois ; combien ne faut il donc pas d'attention pour ne pas manquer ce but & combien ne lui devons nous pas d'obligation, s'il delivre des peuples entiers, par un dessein sagement premedité & vivement exécuté.
Сим можно доказать цену, приписываемую действиям героев отличившихся в сражениях. Люди ограниченнаго разума и зараженные предразсуждениями почтут за героя токмо того, кто опустошал страны, разорял народ и проливал реками кровь ; нет, сии не суть настоящия [с. 30] победы, сии не суть трофеи достойныя лавроваго венца; мужество, непоколебимая твердость в несчастии всегдашнее обилие способов заглаждать то, что учинено злоключениями, такое присутствие духа, которое научает нас среди окружающих несчастий избирать средства к спасению себя; вот что единственно соделывает великим и ведет к пути истиннаго величества. От таковаго то героя зависит счастие областей, [с. 31] а иногда и целаго государства. Сколь много должен стараться *воспаленный ревностию к отечеству соединить в себе достоинств*, и сколь должны мы быть обязаны, если таковый избавляет своею храбростию и благоразумием целые народы!
[Выделенный * * фрагмент добавлен переводчиком].
La véritable grandeur consistant dans la façon supérieure de penser & d'agir il peut y avoir des grands hommes depuis la houlette jusqu'au trône. Nous sérions donc fort injustes si nous voulions pretendre, que ce n'est qu'en arrivant aux premieres charges dans un état, qu'on dévient grand. L'Histoire nous a démontré que souvent pour ne pas dire la [p. 28] plupart du tems, des intrigues, des favoris ou des corruptions subalternes ont été les seuls moyens pour arriver aux premieres charges. Il seroit donc a conclure de la qu'un homme, qui possede les vrais principes de la grandeur n'auroit jamais recherché ces voyes contraires à la façon de penser d'un homme d'honneur, & qué par conséquent ceux qui s'en sont servis & qui ont réussi d'attrapper de ces charges ont démontré un coeur méprisable, qui dans d'autres occasions seroient capables d'employer les mêmes moyens bas & vils. Ils n'auront cependant qu'une grandeur venale & par conséquent fausse dont ils en retireront encore le desavantage, qu'on découvrira plus aisément leur défauts, parcequ'ils sont plus exposés à la vuë du public. L'on ne sauroit les mieux les définir qu'en disant, que ce sont des marionettes en fait d'esprit & de cœur avec le masque d'un grand homme.
Как истинное величество состоит в превосходном образе мыслей и поступок, то оратай может быть толь же велик, как и Государь. Не справедливо те думают, что невозможно зделаться великим, не будучи знатным человеком. Опыты нам показывают, что нередко достигают знатных достоинств подлостию или покровительством, и смело сказать можно, что человек при истинном величестве [с. 54] никогда не будет снискивать пути к щастию безчестными средствами посрамляющими честнаго человека, и что напротив того те, которые употребляли сии средства для достижения знатности довольно изъявили, сколь подлое имеють они сердце и что и все прочия их дела исполнены пороками и развратностию. Великость их будет ложная и она легко быть может подвержена многим неудобствам; ибо чем более они обратят на себя зрение [с. 55] общества, тем более оное откроет их пороки. Словом, таковых людей всего лучше можно уподобить в разсуждении их сердца и разума выпускным куклам имеющим на себе одну токмо человеческую маску.
Ils dirent qu’en vertu de leur serment ils gardoient cette place pour sa majesté & ses succèsseurs ; qu’ils se croyoient obligés en conscience d’obéir à ses ordres signifiés par les deux chambres du parlement ; & qu’afin de s’y conformer ils étoient resolus, avec la grace de Dieu, de garder fidèlement Glocester.
Сказывали, что по силе присяги, сберегают жители сей город для его Величества собственно и его преемников; что обязаны в [с. 3] совести повиноваться велениям его насылаемым к ним обеими камерами Парламента; по чему и решилися с помощию Божиею подданнически охранять Глочестер.
Le respect & l’amour que tous les bons François ont toûjours conservé pour l’heureuse memoire du Roy Henry le Grand vostre ayeul, le rendent aussi present à leur souvenir comme s’il regnoit encore ; & la Renommée entretient l’éclat de ses belles actions [p. 2] dans le cœur & dans la bouche des hommes, aussi vif & aussi entier qu’il l’estoit du temps de ses triomphes. Mais on peut dire avec cela, lors que l’on considere Vostre Majesté, qu’il a repris une nouvelle vie en vostre personne, & qu’il se fait revoir aujourd’huy sous un visage encore plus auguste, & par des vertus qui paroissent aussi redoutables aux Ennemis de la France, qu’elles sont douces & charmantes à ses Peuples.
Почтение и любовь всегда сохраняемая в сердцах благомыслящих Французов к блаженной памяти Короля Генриха Великаго, вашего Предка, соделывают его столь присудственным их мысленным взорам, как будто бы он во дни наши еще царствует; а слава содержит во устах и сердцах всех [с. 2] людей звук знаменитых его деяний, толикоже сильно и совершенно, колико и во времена его торжеств раздавалось. Но разсматривая свойства Вашего Величества, можно притом сказать, что он возродился в Вашей Особе, и что он является нам во образе еще величественнейшем, и добродетелях толикоже страшных врагам Франции, колико приятных и прелестных Вашему Народу.
Oüy, Sire, il vous a donné, aussibien qu’au Roy vostre ayeul, une ame genereuse, bonne & bienfaisante, un esprit élevé & capable des plus grandes choses, une memoire heureuse & facile, un courage Heroïque & Martial, un jugement net & solide, une forte & vigoureuse santé : Mais de plus il vous a donné un avantage que ce Grand Prince n’avoit pas ; c’est cette majestueuse presence, cet air & ce port presque divin, cette taille & cette beauté dignes de l’Empire de l’Univers, qui attirent les yeux & les respects de tout le monde, & qui sans la force des armes, sans l’autorité des commandemens, vous gagnent tous ceux à qui Vostre Majesté se veut faire voir.
Так, Государь, он вас одарил, как и Прадеда вашего, душею щедрою, доброю и благотворительною, разумом высоким и способным к важнейшим [с. 4] и величайшим делам, щастливою и острою памятию, героическою и непоколебимою твердостию, разсудком основательным и ясным, крепким и сильным сложением тела: но, сверх того, одарил он вас преимуществом, котораго сей великий Государь не имел; то есть сим величественным видом и осанкою почти божественною, станом и красотою достойною обладать вселенною, которые без помощи силы оружия, без власти повелительныя покаряют [так!] вам всех тех кому Ваше Величество себя являть благоволяете.
Vous ne pouvez pas, Sire, avec de si belles dispositions, avec tant de rares faveurs du Ciel, demeurer au dessous de la gloire & de la reputation de ce Grand Prince.
С столь хорошими расположениями, и с столь редкими дарованиями от Бога вам низпосланными, Ваше Величество не можете быть славою и честию, ниже сего великаго Государя.
Je ne puis dissimuler, Sire, la joye indicible que j’ay euë quelquefois, lors que j’ay entendu de la bouche de Vostre Majesté, qu’elle aimeroit mieux n’avoir jamais porté Couronne, que de ne pas gouverner elle-mesme, & de ressembler à ces Rois faineans de la premiere Race, qui, comme disent tous nos Historiens, ne servoient que d’Idoles à leurs Maires du Palais, & qui n’ont point eu de nom que pour marquer les années dans la Chronologie.
Mais c’est assez pour faire connoistre à la France combien Vostre Majesté condamne ce lethargique assoupissement, [p. 7] de dire qu’elle veut maintenant imiter son ayeul Henry le Grand, qui a esté le plus actif & le plus laborieux de tous nos Rois, qui s’est adonné avec plus de soin au maniement de ses affaires, & qui a cheri son Estat & son Peuple avec plus d’affection & plus de tendresse. N’est-ce pas declarer que Vostre Majesté a pris une ferme resolution de mettre la main à l’œuvre ; de connoistre le dedans & le dehors de son Royaume ; de presider dans ses Conseils ; d’y donner le mouvement & le poids aux resolutions ; d’avoir toûjours l’œil sur ses Finances, pour s’en faire rendre un compte net, exact, & fidele ; de soulager son pauvre Peuple, de distribuer les graces & les recompenses à ses creatures qui en seront dignes ; enfin de jouïr pleinement de son autorité ? C’est ainsi que faisoit l’incomparable Henry, que nous allons voir regner, non seulement en France par le droit du sang, mais encore sur toute l’Europe, par l’estime de sa vertu.
Я не могу Государь скрыть, неизреченнаго удовольствия мною по часту ощущаемаго, слыша из уст Вашего Величества, что вы лутче бы не хотели никогда иметь Державы, нежели имея оную не править ею самому, и уподобится [так!] сим празднолюбивым древним Государям, которые как повествуют наши Историки, были только истуканами первых своих Министров, и коих имена служили только для назначения течения лет Хронологии.
Довольно явить можно Франции, сколько Ваше Величество охуждаете сие безчувственное нерадение, обнародовав, что вы желаете подражать Вашему Прадеду Генриху Великому, которой был из числа трудолюбивейших и попечительнейших Монархов наших, старательнейший вникать в правление своих дел, и любящий свое [с. 9] Государство и Народ с величайшею привязанностию и горячностию. Не ясно ли то показывает что Ваше Величество приняли твердое намерение положить основание деяниям Вашим? Узнать внутреннее и внешнее состояние своего Государства; председать в своих советах; снабжать решения силою и исполнением; безпрестанно надзирать за государственными доходами, принимать верные оным отчеты; облегчать бедной свой Народ; разпределять милости и награждения возведенным Вами достойным людям; и наконец совершенно обладать своею властию. Сие то делал безпримерный Генрих, котораго узрим царствующа не только во Франции по праву рождения, но и во всей Европе, по почтению к его добродетели.
Lecteur, Cette Histoire du Roy Henry le Grand n’est que l’échantillon d’un Sommaire de l’Histoire generale de France, que j’ay composé par le commandement du Roy, & pour l’instruction de sa Majesté. Comme mon intention n’a esté que de recueillir tout ce qui peut servir à former un grand Prince, & à le rendre capable de bien regner : je n’ay point trouvé à propos d’entrer dans le détail des choses, & de raconter au long toutes les guerres & toutes les affaires, comme font les Historiens, qui doivent écrire pour toutes sortes de personnes.
Сия История Короля Генриха Великаго, благосклонный Читатель, есть ни что иное как частица содержания всеобщей истории Французской, сочиненной мною по повелению Короля, для наставления Его Величества. Как мое намерение состояло только в том, чтоб собрать все служащее, к соделанию Государя великим и к учинению его способным к доброму Государством управлению; то я не разсудил за благо входить в подробное описание вещей, и в пространное изображение всех военных действий, по примеру историков долженствующих писать для людей всякаго звания.
Il desira que l’Assemblée se tinst à Rouën dans la grande sale de l’Abbaye de Saint Ouën. Au milieu de laquelle il estoit assis dans une chaise élevée en forme de throsne sous un dais : à ses costez estoient les Prelats & Seigneurs ; derriere les quatre Secretaires d’Estat ; au dessous de luy les Premiers Presidens des Cours Souveraines, & les Deputez des Officiers de Judicature & de Finances. Il en fit l’ouverture par une harangue digne d’un veritable Roy, lequel doit croire que sa grandeur & son autorité ne consistent pas seulement en une puissance absoluë, mais au bien de son Estat & au salut de son peuple.
Si je faisois gloire, leur dit-il, de passer pour excellent Orateur, j’aurois apporté icy plus de belles paroles que de bonnes volontez : mais mon ambition tend à quelque chose de plus haut que de bien parler, j’aspire aux glorieux titres de Liberateur & de Restaurateur de la France.
Он желал чтоб собрание то было в Руане, в большой зале обители С. Уана, посреди которой он сидел на стуле возвышенном на подобие трона под балдахином; по сторонам его сидели знатное духовенство и вельможи, позади четыре Штатс Секретаря; ниже его первые председатели верховных судов, и поверенные от чиновных, как гражданских [с. 310] так и государственных казначейств. Он открыл совет речью достойною благомыслящаго Государя, которой уверен что величество его и могущество, состоит не в единой только неограниченной его власти, но в пользе Государства и благосостояния народа.
Естлиб я поставлял своею славою, говорил он им, являть себя красноречивым Витием, то поместил бы в моей речи больше краснословия, нежели доброй воли; но мое честолюбие стремится к высочайшему предмету, весьма превосходящему красноречие, я ревную приобресть славные титла избавителя и возстановителя Франции.
L. 275. Ces trois Ordres sont indépendans dans l’un de l’autre ; l’on attribue à chacun deux, un caractère qui les distingue et les désinit : au Roi, la majesté ; au Sénat, l’autorité, à l’Ordre Equestre, la liberté. Ils ne comptent le peuple, qu’avec le bétail de leurs terres, et voient, sans émotion, la [servitude] de dix millons d’hommes, autrefois pleus heureux, lorsqu’ils n’étoient que les Sarmates.
П. 263. Сии три стана не зависят один от другаго, и каждому из них присвояется характер его отличающий: Королю величество, Сенату власть, Рыцарскому стану вольность. Народ [или чернь] считают они за ничто, и без уважения смотрят на столько милионов людей, кои прежде гораздо были счастливее, когда были только Сарматами.
La mesme destinée arrive aux Monarchies entieres, lesquelles tombent dans le decry; lorsque le vice y prend la place de la vertu. Une Nation florissante & distinguée, tandis que la foy y règne, se rend l’horreur des autres Nations, en se livrant aux crimes estranges, que luy inspire son changement de religion. La fureur brutale de Rodrigue, bouleverse l’un des plus beaux Royaumes du monde, que la pieté de Pélage, & le zele de Ferdinand relevent après cela, de sa décadence honteuse. La grandeur de la Maison d’Autriche, s’est etablie sur la Religion & sur la bravoure de ses premiers fondateurs ; & cette grandeur subsistera, tant que ces deux fondements subsisteront.
Такаяж участь постигает иногда и целыя государства, когда оне приходят в безславие, по причине усилившихся в них пороков и развратностей. Цветущая и славящаяся силою своею нация наводит страх соседним народам до тех только пор, пока в ней ревностно соблюдается религия и благочестие; когда же она начнет предаваться развращению, а народ пустится в роскоши и пороки, тогда неминуемо должен обезсилеть и сделаться добычею храбрых и сильных соседей. Зверское Родригово бешенство не разстроило ли самое лучшее и самое благоучрежденное в свете государство, так что естьлиб благочестие Пелагия и горячность к вере Фердинанда не послужили к возстановлению онаго, то едва ли бы когда нибудь пришло оно опять в цветущее свое состояние. Величество Австрийскаго дома конечно утверждено на незыблемых началах веры и храбрости, которую показывали в себе первые его основатели, и сие величество без сомнения пребудет непоколебимым до тех пор, пока помянутыя два основания, поддерживающия силу и могущество сего великаго государства, не будут потрясены и разрушены развратностию нравов народных.
Primum ecce, da Imperitum Principem, qui par erit? qui non faciet recta curva? Item, da Ineptum in sermone, in gestu: quid nisi irrisui se exponit? Amplius, crebra haec ostentatio sui, & in populo locutio, nonne vulgat Principem, & detrahit maiestati? Quarto, vel severe iudicabit, et Odium pariet; vel remisse, & Ius violabit. Melius ergo res asperas, & sine bona gratia, in alios inclinari. Quinto denique, sunt nunc Curiae maiores minoresque, & cuique rei stata sua iudicia: quid Principem in novas curas arcessimus, [p. 137] varie & affatim distractum? Quin melius tutiusque nil novare, & siquid in iam statutis labat, firmare & vincire. Ista nec male, nec abs re prorsus dicuntur, fateor: sed responderi tamen potest, & iustitiae caussa, debet. Primum de Imperitia, dico; plurimum & principem, & quemcumque alium, natura duce in magnis aut enormibus caussis iudicare posse, nec opus grandi scientia (ad hanc rem) Iuris & Legum.
Первое, аще будет царь в суде неискусен, то пред ним винный удоб может оправдатися, невинный же осудитися. Второе, аще будет недоброречив или косноязычен, и во нравах неблаголепен, удоб посмеян будет. Третие, яко частое сообщение и беседа царя с народом повреждает честь и умаляет благоговение величества царскаго. Четвертое, аще будет грозно судити, то вскоре ненавидим будет. Аще же [л. 110] сострадателно и милостивно будет судити, то удобь правду повредит, убо лучше есть вины достойны жестокой казни иным попущати да судят. Пятое, суть ныне полаты судовые, или приказы болшие и меншие, и на всякий случай судовые книги: убо чесо ради имамы царю новыми попечениями стужати, который великими и безчисленными царственными делами всегда утружден есть. Сия вся добре и благоразумне вопреки мнению нашему предложенна суть: обаче мошно есть на вся та отвещати, и правды ради должно. Первое о неискустве царя; глаголю, яко многожды и царь, и кто-нибудь иный может самим естественным разумом великие и тяжкие вины добре разсудити; и не требе тамо великия мудрости и совершенного знания прав и законов.