<...> il n’est que le defenseur des loix pour les faire regner. Il faut qu’il veille & qu’il travaille pour les maintenir. Il est l’homme le moins libre, & le moins tranquille de son Royaume. C’est un esclave qui sacrifie son repos & sa liberté, pour la liberté publique.
<...> ц[а]рь только хранитель есть законом, должен смотрети недреманным оком и трудитеся, чтоб законы были тверды. Ч[е]л[о]в[е]к невольной и непокойной паче всех невольник, которой предал свой покой и свою волю за народную волю.
Avant que de monter aux Charges, il fut élu quatre sois Maréchal de la Diète. On le regardoit comme le bouclier de la liberté; et il entra dans le Sénat pour y occuper la seconde place. Il fut Castellan de Cracovie. Ce Castellan, tout à fait hors de rang, est au-dessus des Palatins même [p. 160]. Dans la Pospolite, il a l’honneur de se mettre à la tête de la Noblesse, au préjudice du Palatin de Cracovie: récompense d’une victoire, où le Palatin prit la fuite, tandis que le Castellan, son Lieutenant, tint ferme, et vainquit. Il est aussi le premier Sénateur d’Epée <…>.
До вступления своего в государственную должность, избран он был четырежды земских послов маршалом, и почитаем за щит вольности; по том принят в сенат второю особою по королю, то есть, пожалован кастеляном Краковским. Сей кастелян отличен от прочих кастелянов и предпочитается самому воеводе. В собрании речи посполитой становится он к предосуждению воеводы Краковскаго перед дворянами, в награждение за некоторую победу: при котором случае обратился воевода в бегство, а кастелян и штатгалтер его устоял на месте и победил неприятеля. Он почитается за перваго светскаго сенатора <…>.
Au lieu que tant que cette [f. b3a] liberté si précieuse aux premiers Romains, avoit été sous la garde de la pauvreté & de la temperance, l’amour de la Patrie, la valeur, le courage, & toutes les vertus civiles & militaires, en avoient été inseparables.
Но естьли бы сия драгоценная первым Римлянам свобода сохранялась в скудости и умеренности, то любовь к отечеству, храбрость, смелость, все добродетели Гражданския и военныя, с ними были бы неразлучны <...>.
A peine cette Ville naissante fut-elle élevée au-dessus de ses fondemens, que ses premiers habitans se presserent de donner quelque forme au gouvernement. Leur principal objet fut de concilier la liberté avec l’Empire; & pour y parvenir, ils établirent une espece de Monarchie mixte, & partagerent la souveraine puissance entre le Chef ou le Prince de la Nation, un Sénat qui lui devoit servir de Conseil, & l’Assemblée du Peuple. Romulus le Fondateur de Rome en fut élu pour le premier Roi; il fut reconnu en même tems pour le Chef de la Religion, le souverain Magistrat de la Ville, & le General né de l’Etat. <...> [p. 6] Mais sous cet appareil de la Royauté, son pouvoir ne laissoit pas d’être resserré dans des bornes fort étroites; & il n’avoit guéres d’autre autorité que celle de convoquer le Sénat & les Assemblées du Peuple; d’y proposer les affaires; de marcher à la tête de l’armée quand la guerre avoit été resoluë par un Décret public, & d’ordonner de l’emploi des finances...
Les premiers soins du nouveau Prince furent d’établir différentes Loix par rapport à la Religion & au gouvernement civil, toutes également nécessaires pour entretenir la societé entre les hommes; mais qui ne furent cependant publiées qu’avec le consentement de tout le peuple Romain.
Едва сей город [Рим] начал созидаться, и уже первые его жители стремились установить там образ правления. Главный их предмет был, чтоб согласить вольность с самодержавием. К достижению онаго они вымыслили род некоторой [с. 6] смешенной монархии, то есть разделили самодержавную власть между главным или Государем народа, между Сенатом, который служил ему советом, и между народным обществом. Ромул, основатель Рима, был избран первым Царем, признан купно начальником богослужения, самодержавным судиею города и природным вождем сил государственных. <...> Но с сею царственною наружностью власть его весьма была ограничена; оная состояла только в том, что он мог созывать в собрание [с. 7] Сенат и народное общество, предлагать им о делах, предводить войско, когда война общим определением будет предпринята, и распоряжать употребление государственных доходов <...>.
Первыя попечения сего Государя были, учредить разные законы касающиеся до веры и гражданскаго правления, равно полезные к человеческому сожитию: но сии законы выданы были с согласием всего Римскаго народа.
De tous les peuples du monde, le plus fier dès son origine, & le plus jaloux de sa liberté, a été le Peuple Romain. Ce dernier ordre, quoique formé pour la plûpart de pastres & d’esclaves, voulut avoir part dans le Gouvernement comme le premier. C’étoit lui qui autorisoit les Loix qui avoient été dirigées par le Roi & le Sénat; & il donnoit lui-même dans les assemblées, les ordres qu’il vouloit executer.
Ни один простый народ в свете не гордился столько своим происхождением и не любил столько своей вольности, как Римляне. Сия последняя часть общества, составленная хотя из беглецов и невольников, стремилась иметь равное участие в правлении как [с. 18] и перьвая. Она уполномочивала законы, кои были составляемы Царем и Сенатом. Народная оная часть сама давала в Собраниях повеления, кои желала исполнить.
Les Decemvirs representerent au peuple avec beaucoup de douceur, qu’ils croyoient n’avoir rien oublié de ce qui leur avoit paru necessaire pour la [p. 18] conservation de la liberté, & pour établir cette égalité si necessaire dans une République.
Децемвиры представили Народу с снисходительною кротостью, что хотя они употребили всевозможное внимание дабы не пропустить ни чего в Законах, что только могло служить к сохранению Римской вольности и к возстановлению в Республике нужнаго равенства <...>.
«Vous avez supprimé les Assemblées du Peuple, & les convocations du Senat. On ne parle plus d’élection, ni de Consuls, ni de Tribuns. Toutes les Magistratures annuelles sont abolies. Vous avez changé absolument l’ancien ordre du gouvernement pour élever sur ses ruines votre empire & votre domination particuliere. Mais sçachez que le sang de Valerius & d’Horatius qui chasserent autrefois les Tarquins de Rome, anime encore leurs descendans. Nous avons le même courage, & le même attachement pour la liberté de notre patrie».
[из речи Марка Горация Барбата] «Вы прекратили Народныя и Сенаторския Собрания; не избираете боле ни Консулов, ни Трибунов; все ежегодныя Властительствы уничтожены. Вы со всем переменили древний образ правления, дабы возвыситься упадком онаго и возставить ваше особенное владычество. Но ведайте, что кровь Валериев и Горациев не терпевших в Риме тиранства Тарквиниев, кровь и сердца их остаются всегда в потомках. Мы с равною смелостью и с равным усердием готовы защищать вольность нашего Отечества».
On confirma de nouveau la Loi Valeria touchant les appels devant l’Assemblée du Peuple, & on la fortifia d’une autre qui défendoit d’établir à l’avenir aucune Magistrature sans qu’il y eût appel de ses Ordonnances. <...> Ils [les Senateurs] voyoient avec douleur que deux Patriciens & deux Consuls, plus Plebeïens même que les Tribuns du peuple, sous prétexte d’assûrer sa liberté, ruinoient absolument l’autorité du Senat. Mais les plus équitables & les moins ambitieux de ce Corps, instruits par la conduite tyrannique des Decemvirs, aimoient mieux qu’on confiât au peuple le dépôt & la garde de la liberté publique, que d’en laisser le soin aux Grands, qui par leur autorité en pouvoient abuser.
В следствие того утвержден был вновь Закон Валериев, по которому дела могли быть переносимы перед Народное Собрание; к подкреплению же сего Закона выдан был другой, отрешающий впредь всякое Начальство не подсудное Народному Собранию. <...> они [Сенаторы] не могли видеть без огорчения, что два Патрикия и два Консула, угождая Плебеянам боле нежели самыя их Трибуны, под видом сохранения вольности, совершенно изтребляли власть Сената. Но боле [с. 118] справедливые из них и мене властолюбивые, испытав Тиранское Правление Децемвиров, желали лучше вверить Народу залог общаго благосостояния, нежели зависеть от попечения знатных особ, кои могут всегда во зло употреблять власть свою.
Il [Duillius] représenta aux deux Consuls, que la liberté étoit perduë si on laissoit les dignitez de la République plus d’un an dans les mêmes mains. Valerius & Horatius lui donnerent parole de n’accepter jamais aucune continuation dans le Consulat.
Он [Дуиллий] представил обоим Консулам, что вольность Римская должна погибнуть, естьли Достоинствы Республики будут оставаться в одних руках доле года. Валерий и Гораций дали ему слово никогда не принимать Консульства вторично в продолжение перваго.
<…> [Ciceron] représenta à cette auguste Compagnie combien les propositions du Tribun devoient être suspectes & odieuses à tous ceux qui aimoient sincerement la liberté & le repos de la République. Comme il avoit affaire à un Corps infiniment [p. 217] jaloux de son autorité, il leur fit sentir combien la création des Decemvirs avec un pouvoir si absolu dans toute l’étenduë de l’Empire, & pour un temps aussi considerable que celui de cinq ans, étoit préjudiciable à l’autorité du Senat: qu’il s’alloit élever une nouvelle Magistrature qui aneantiroit les anciennes <...>.
<…> [Цицерон] представил сему почтенному Обществу [т.е. Сенату], сколь вредны и противны Трибунския предложении, всякому кто любит чистосердечно вольность и спокойство Республики. И как он ведал, что Сенаторы безконечно любили свое властительство, он дал им возчувствовать, сколь опасно было для Сената установление Децемвиров, и наипаче с полною властью во всем пространстве Римской Области, еще же на толь долгое время как предписано в Законе; что из того произойдет новое Началовластительство, к уничтожению Начальств состоящих доселе <...>.
Les gens de bien comme Caton, Ciceron, Catulus & plusieurs autres, tous zélez Républicains, regardoient cette puissance excessive de quelques citoyens, leurs richesses immenses, & l’attachement particulier des armées pour leurs Generaux, comme la ruine de la liberté. Ils ne pouvoient souffrir que sous [p. 262] prétexte de servir leur patrie, ces Grands se perpetuassent dans des Charges dont l’autorité suprême les exposoit à la tentation de se rendre les maîtres.
Добродетельные люди, как Цицерон, Катон, Катул и многие другие ревностные Республикане, почитали сие чрезмерное великомощество некоторых Граждан, их неизчетныя богатствы, и особую привязанность войск к своим Полководцам, гибелью вольности. Они не могли сносить чтоб под видом принесения услуг своему Отечеству, сии Вельможи навсегда оставались в должностях, с которыми соединенная Высочайшая власть приводила их к безпрестанному покушению соделаться вечными Властителями.
Le Senat à son retour lui décerna des honneurs extraordinaires, & une autorité sans bornes, qui ne laissoit plus à la Republique qu’une ombre de liberté. On le nomma Consul pour dix ans, & Dictateur perpetuel. On lui donna le nom d’Empereur, le titre auguste de Pere de la Patrie. On déclara sa personne sacrée & inviolable. C’étoit réünir & perpetuer en sa personne la puissance & les priviléges annuels de toutes les dignitez de l’Etat.
Сенат, по его [Цесаря] возвращении, воздал ему отменные почести, и вручил ему неограниченную власть, которая оставляла в Республике едину только тень вольности. Он назван Консулом на десять лет, и Диктатором на всю жизнь. При том [с. 405] дан ему был титул Императора, то есть почтенной титул Отца Отечества. Особа его объявлена была священною и ненарушимою. А тем соединены и навсегда утверждены в его Особе, ежегодные Начальствы и преимуществы всех Властей Государственных.
Северныя страны тогда гораздо народнее были нежели ныне, ибо вера позволяла [л. 6. об.] на множество жен жителям свобода оставлялась, больше в государстве подданных населять <...>.
La Suède fut toujours libre jusqu’au milieu du quatorzième siècle. Dans ce long espace de temps, le gouvernement changea plus d'une fois; mais toutes les innovations furent en faveur de la liberté [P. 11]. Leur premier magistrat eut le nom de Roi, titre qui, en différens pays, se donne à des puissances bien différentes; car en France, en Espagne, il signifie un homme absolu; et en Pologne, en Suède, en Angleterre, l'homme de la république. Ce Roi ne pouvait rien sans le sénat, et le sénat dépendait des états-généraux que l'on convoquait souvent. Les représentans de la nation, dans ces grandes assemblées, étaient les gentilshommes, les évêques, les députés des villes, avec le temps on y admit les paysans même, portion du peuple injustement méprisée ailleurs, et esclave dans presque tout le Nord.
Швеция всегда была вольная, до половины XIV века, сим долгим временем правительство не однажды переменялось, но все новости были в пользу вольности, первой их судья имел имя королевское, которое весьма иным властям дается, ибо во Франции и Гишпании, оное значит самодержавшую особу; в Польши же Швеции и Англии, републическаго человека, сей король ничего без сената не может, а сенат зависит от генеральных штатов (чинов) которых часто созывают вместо всего народа, бывают при сих собраниях великих шляхтичи, епископы, депутаты от городов, а временем допускаются к тому и крестьяни, которые в других местах в презрении, да и во всем почти севере в неволе неправедно находятся.
Шляхетство и духовенство волность свою против короля защищает а протчаго народа оную отъемлет. Народ тамошный весь невольной.
Шляхетство о вольности своей завиствующее часто только голос свой подает <...>.
Le nouveau sultan, pour toute récompense d'une couronne qu'il devait aux ministres, aux généraux, aux officiers des janissaires, enfin à ceux qui avaient eu part à la révolution, les fit tous périr les uns après les autres, de peur qu'un jour ils n'en tentassent une seconde. Par le sacrifice de tant de braves gens il affaiblit les forces de l'empire; [p. 131] mais il affermit son trône, du moins pour quelques années. Il s'appliqua depuis à amasser des trésors. C'est le premier des Ottomans qui ait osé altérer un peu la monnaie, et établir de nouveaux impôts; mais il a été obligé de s'arrêter dans ces deux entreprises, de crainte d'un soulèvement; car la rapacité et la tyrannie du grand-seigneur ne s'étendent presque jamais que sur les officiers de l'empire, qui, quels qu'ils soient, sont esclaves domestiques du sultan; mais le reste des musulmans vit dans une sécurité profonde; sans craindre ni pour leurs vies, ni pour leurs fortunes, ni pour leur liberté.
Новой султан вместо должнаго министрам, генералом, янычарским офицерам, и наконец всем учасником онаго бунта за корону награждения, всех их одного за другим погубил; опасаясь чтоб они и вторичнаго такого ж покушения не зделали. Преданием на жертву толикаго числа храбрых людей он силы империи своей вослабление привел но престол свой утвердил. Потом он [л. 79. об.] старание положил о собрании сокровищ, он первой из салтанов осмелился было денежныя монеты несколько переменить и новые подати наложить; однако ж от обоих сих предприятии воздержатся принужден был, опасаясь бунту, ибо возможность и тиранство султанов почти никогда далее не роспростирается, как только на знатных в империи людей, которыя, каковы б ни были всегда, однако ж домашними султанскими невольниками суть; прочия ж турки в совершеннейшей надежности живут, не опасаясь ни о жизни ни о благополучии ниже о вольности своей.