Une experience continuelle a pu faire connoitre en Europe qu’un Prince qui a un million de Sujets, ne peut, sans se détruire lui-même, entretenir plus de dix mille hommes de troupes : il n’y a donc que les grandes Nations qui ayent des Armées.
Il n’en étoit pas de même dans les anciennes Républiques ; car cette proportion des Soldats au reste du Peuple qui est aujourd’hui comme d’un à cent, y pouvoit être à peu près comme d’un à huit.
Искуство подтверждает, что Европейский владетель имея один только милион подданных, не может без разорения своего содержать болше десяти тысяч войска; и так толко многочисленныя народы могут иметь армию.
В древних обшествах было совсем иное; ибо число солдат досталной части народа, которая ныне содержит как одна до ста, а тогда содержалась как одна до осмя.
Lors qu’on voit deux grands Peuples se faire une guerre longue et opiniâtre, c’est souvent une movaise Politique de penser qu’on peut demeurer Spectateur tranquille; car celui des deux Peuples qui est le Vainqueur [p. 44] entreprend d’abord de nouvelles guerres, & et une Nation de Soldats va combattre contre les Peuples qui ne sont que Citoyens.
Когда между двумя великими народами произходила долговременная и упрямая война, то часто разсуждали по неосторожной политике, что можно при сем быть Зрителями спокойными, ибо один из оных народов тот, который победитель, предпринимает тотчас новыя войны, и воины идут биться не против воинов, но против граждан.
Les chefs n’ont point de semblable regle, & ne sont réellement tenus envers le peuple qu’à ce qu’ils lui ont promis de faire, & dont il est en droit d’exiger l’exécution. Une autre différence plus importante encore, c’est que les enfans n’ayant rien que ce qu’ils reçoivent du pere, il est évident que tous les droits de propriété lui appartiennent, ou émanent de lui ; c’est tout le contraire dans la grande famille, où l’administration générale n’est établie que pour assûrer la propriété particuliere qui lui est antérieure.
Правители подобнаго сему правила не имеют и перед народом обязаны только в том, что делать обещались, котораго сей и требовать от них имеет право. А как уважения достойное несходство есть и то, что дети не имеют ничего собственнаго сверх получаемаго от родителей, то из того заключается, что всякое право имущества принадлежит родителям или от них доставляется: но в целом государстве совсем противное сему примечено; ибо правление учреждено для безопасности всякаго особеннаго имущества, [c. 4] которое есть древнее его.
Je prie mes lecteurs de bien distinguer encore l’économie publique dont j’ai à parler, & que j’appelle gouvernement, de l’autorité suprème que j’appelle souveraineté ; distinction qui consiste en ce que l’une a le droit législatif, & oblige en certains cas le corps même de la nation, tandis que l’autre n’a que la puissance exécutrice, & ne peut obliger que les particuliers.
Прошу читателей всенародную экономию, которая теперь нашим предметом и инако называема правлением, отличать от верховной власти или державства. Различие состоит в том что одна имеет право законодания и в случаях может народ обще к чему обязывать, когда другая же имеет только одну силу исполнительную и только частным побуждением.
Il est important de remarquer que cette regle de justice, sûre par rapport à tous les citoyens, peut être fautive avec les étrangers ; & la raison de ceci est évidente : c’est qu’alors la volonté de l’état, quoique générale par rapport à ses membres, ne l’est plus par rapport aux autres états & à leurs membres, mais devient pour eux une volonté particuliere & individuelle, qui a sa regle de justice dans la loi de nature, ce qui rentre également dans le principe établi : car alors la grande ville du monde devient le corps politique dont la loi de nature est toûjours la volonté générale, & dont les états & peuples divers ne sont que des membres individuels.
Не без уважения должно примечать, что сие великое правило справедливости в отношении ко всем гражданам, может быть ложно в разсуждении иноземных; причина сего явна, ибо воля государства хотя и общая в отношении к членам его, уже не общая в отношении к другим государствам и их членам; но в таком случае уже делается частною волею, которая имеет свое начало справедливости в естественном законе, который також участвует в положенном правиле; по тому что тогда великий град мира есть то политическое тело, котораго общая воля есть закон естества, государства же и разные народы суть особенные его члены.
Ainsi, il n’est pas impossible qu’une république bien gouvernée fasse une guerre injuste. Il ne l’est pas non plus que le conseil d’une démocratie passe de mauvais decrets & condamne les innocens : mais cela n’arrivera jamais, que le peuple ne soit séduit par des intérêts particuliers, qu’avec du crédit & de l’éloquence quelques hommes adroits sauront substituer aux siens. <…> Examinez avec soin ce qui se passe dans une délibération quelconque, & vous verrez que la volonté générale est toûjours pour le bien commun <…>.
Следовательно хотя невозможное дело, что бы республика хорошо управляемая начала несправедливую войну, совет народоначалия издал бы ложные приговоры и невинных осудил; но все сие случится, сколь скоро народ прельщен будет частными пользами, которыя хитрые люди доверенностию и красноречием своим обратят в общия его пользы. <…>. При тщательном разсматривании всего происходившаго при каком либо народном совете найдется что общая воля клонится всегда к общему благу <…>.
Il seroit donc à propos de diviser encore l’économie publique en populaire & tyrannique. La premiere est celle de tout état, où regne entre le peuple & les chefs unité d’intérêt & de volonté ; l’autre existera nécessairement par-tout où le gouvernement & le peuple auront des intérêts différens & par conséquent des volontés opposées. Les maximes de celle-ci sont inscrites au long dans les archives de l’histoire & dans les satyres de Machiavel. Les autres ne se trouvent que dans les écrits des philosophes qui osent reclamer les droits de l’humanité.
И так к стате еще разделить можно общую экономию на народную и владельческую. Перьвая есть всего государства, в которой и народ и правители имеют одинаковую пользу и волю; последняя же неотменно должна быть, когда правление и народ иметь будут разныя пользы и следственно противныя воли. Правила сей последней пространно описаны в бытописаниях и сатирах Махиавеля. Правила же перьвой находятся только в сочинениях философов осмелившихся возстановить права человечества.
Je conclus donc que comme le premier devoir du législateur est de conformer les lois à la volonté générale, la premiere regle de l’économie publique est que l’administration soit conforme aux lois. C’en sera même assez pour que l’état ne soit pas mal gouverné, si le legislateur a pourvû comme il le devoit à tout ce qu’exigeoient les lieux, le climat, le sol, les mœurs, le voisinage, & tous les rapports particuliers du peuple qu’il avoit à instituer.
Поелику же перьвая должность законодателя есть та, что бы законы соглашать с общею волею; то заключаю из сего что первое правило народной экономии или благоучреждения то, чтобы отправление должностей соответствовало законам. Дабы государство хорошо управляемо было, то довольно к тому и того, когда законодатель снабдит как должно всем потребным в разсуждении местоположения, климата, рода земли, обычаев, соседей и всех особенных народа отношений, которыя он должен учердить.
À la Chine, le prince a pour maxime constante de donner le tort à ses officiers dans toutes les altercations qui s’élevent entr’eux & le peuple. Le pain est-il cher dans une province ? l’intendant est mis en prison : se fait-il dans une autre une émeute ? le gouverneur est cassé <…>. L’on a rarement en cela quelque injustice à réparer ; & l’empereur persuadé que la clameur publique ne s’éleve jamais sans sujet, démêle toujours au-travers des cris séditieux qu’il punit, de justes griefs qu’il redresse.
В Китае, государи непременным себе правилом поставляют, обвинять государственных служителей во всяких их с народом раздорах. Ежели хлеб в которой области воздорожает; то главный управитель посажен бывает в темницу; а возстанет ли где какое возмущение, то правитель за то сменяется <…> Чрез такое поведение редко случается неправосудие; а Император будучи уверен, что народная жалоба бывает не без причины, всегда при возмутительных воплях, которые он без удовольствия не оставляет, проникает истинну притеснений, исправляет оныя.
Les contributions qui se levent sur le peuple sont de deux sortes ; les unes réelles, qui se perçoivent sur les choses ; les autres personnelles, qui se payent par tête. On donne aux unes & aux autres les noms d’impôts ou de subsides : quand le peuple fixe la somme qu’il accorde, elle s’appelle subside ; quand il accorde tout le produit d’une taxe, alors c’est un impôt. On trouve dans le livre de l’esprit des lois, que l’imposition par tête est plus propre à la servitude, & la taxe réelle plus convenable à la liberté.
Подати с народа собираются двоякаго рода; одни вещественныя собираемыя с вещей, другия же поголовныя, с числа людей. И те и другия называются налогами: вспоможение бывает когда народ означает число им сообщаемое, когда же он соглашается на все требуемое, то называется податью. В книге о Существе законов упоминается, что поголовные сборы свойственны рабству, а сборы с оценки вещей приличествуют вольности.
Quelqu’un m’objectera peut-être que ceux que Bodin appelle imposteurs, c’est-à-dire ceux qui imposent ou imaginent les taxes, étant dans la classe des riches, n’auront garde d’épargner les autres à leurs propres dépens, & de se charger eux-mêmes pour soulager les pauvres. Mais il faut rejetter de pareilles idées. Si dans chaque nation ceux à qui le souverain commet le gouvernement des peuples, en étoient les ennemis par état, ce ne seroit pas la peine de rechercher ce qu’ils doivent faire pour les rendre heureux.
Некоторые может быть скажут, что те, которых Бодин называет [с. 96] обманщиками, то есть, которые определяют или вымышляют подати, будучи сами из числа богатых, не помыслят об облегчении других к собственному своему ущербу, и не обременят сами себя к подкреплению бедных. Но подобных воображений держаться не должно. Ежели бы о всяком народе те, которым государь доверяет правление народов, были неприятели оных по определению состояния, то не для чего было бы испытывать, что они должны делать к благоденствию их.
En établissant la volonté générale pour premier principe de l’économie publique & regle fondamentale du gouvernement, je n’ai pas cru nécessaire d’examiner sérieusement si les magistrats appartiennent au peuple ou le peuple aux magistrats, & si dans les affaires publiques on doit consulter le bien de l’état ou celui des chefs.
Положив общую волю за первое правило народной Экономии и за правило правления, я не почитаю за нужное прилежно изследовать, правители ли принадлежат народу, или народ правителям; и в делах общенародных должно ли взирать более на благо государства или на благо начальников.
Il seroit donc à propos de diviser encore l’économie publique en populaire & tyrannique. La premiere est celle de tout état, où regne entre le peuple & les chefs unité d’intérêt & de volonté ; l’autre existera nécessairement par-tout où le gouvernement & le peuple auront des intérêts différens & par conséquent des volontés opposées.
И так нужно еще разделить Экономию общественную на народную и тираническую. Первая есть каждого государства, где между народом и начальниками царствует единообразность пользы и воли; а другая существует необходимо повсюду, где правительство и народ имет разыличныя пользы, и следовательно воли противоположенныя.
À la Chine, le prince a pour maxime constante de donner le tort à ses officiers dans toutes les altercations qui s’élevent entr’eux & le peuple. Le pain est-il cher dans une province ? l’intendant est mis en prison : se fait-il dans une autre une émeute ? le gouverneur est cassé, & chaque mandarin répond sur sa tête de tout le mal qui arrive dans son département. Ce n’est pas qu’on n’examine ensuite l’affaire dans un procès régulier ; mais une longue expérience en a fait prévenir ainsi le jugement. L’on a rarement en cela quelque injustice à réparer ; & l’empereur persuadé que la clameur publique ne s’éleve jamais sans sujet, démêle toujours au-travers des cris séditieux qu’il punit, de justes griefs qu’il redresse.
В Китае государь имеет за постоянное правило обвинять вельмож своих во всех ссорах, бываемых между ими и народом. Если дорог хлеб в какой Губернии, то сажают в тюрму имеющаго надзирание над оным: ежели зделается бунт, то сменяется правитель, и каждый Мандарин ответствует головою за все зло, случающееся в его правлении. Сие не потому, что бы не разбирали по том дела в порядочном суде; [с.41] но долговременной опыт поступать таким образом заставляет. Редко случается в сем какая нибудь несправедливость; и Император уверенный, что вопль народной никогда не произносится без причины, усматривает сквозь сии мятежные крики, истинну и оную возстанавливает.
C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens.
В сем-то состояло великое искусство древних правительств, в сии отдаленные времена, когда философы давали законы народам, и употребляли власть свою на учинение только их счастливыми и мудрыми. Оттуда толикое множество законов, учреждений нравов, и общенародных правил принятых или отверженных с величайшим старанием. Самые тираны не забывали сии нужныя части правления; и они старалися повреждать нравы своих рабов [с. 44] с толиким же тщанием, с каковым судьи исправляют нравы своих сограждан.
Mais quand les citoyens aiment leur devoir, & que les dépositaires de l’autorité publique s’appliquent sincérement à nourrir cet amour par leur exemple & par leurs soins, toutes les difficultés s’évanoüissent, l’administration prend une facilité qui la dispense de cet art ténébreux dont la noirceur fait tout le mystere. Ces esprits vastes, si dangereux & si admirés, tous ces grands ministres dont la gloire se confond avec les malheurs du peuple, ne sont plus regrettés : les mœurs publiques suppléent au génie des chefs ; & plus la vertu regne, moins les talens sont nécessaires. L’ambition même est mieux servie par le devoir que par l’usurpation : le peuple convaincu que ses chefs ne travaillent qu’à faire son bonheur, les dispense par sa déférence de travailler à affermir leur pouvoir ; & l’histoire nous montre en mille endroits que l’autorité qu’il accorde à ceux qu’il aime & dont il est aimé, est cent fois plus absolue que toute la tyrannie des usurpateurs. Ceci ne signifie pas que le gouvernement doive craindre d’user de son pouvoir, mais qu’il n’en doit user que d’une maniere légitime.
Но когда граждане любят свою должность, и когда блюстители народной власти чистосердечно стараютсь питать сию любовь [с. 50] своими примерами, и своими попечениями; тогда все затруднения исчезают, правление воспринимает некую удобность, которая избавляет оное от сего мрачнаго искуства, коего темность составляет всю его тайну. Сии великие умы стольже опасные, сколько удивительные, все сии великие Министры, коих слава соединена в нещастиями народов, уже более не сожалетельны: народные нравы заменяют разум начальников, и чем более добродетель царствует, тем менее нужны дарования. Само честолюбие, лучше бывает заслуживаемо должностию, нежели похищением: народ будучи убежден, что начальники их [с. 52] трудятся составлять их счастие, избавляют их труда укреплять могущество их; и история показывает нам на многих местах, что власть, порученная народом тем, которых он любит, и которыми он любим взаимно, есть во стократ не ограниченнее, нежели все тиранство похитителей. Сие не значит, что бы правительство перестало употреблять власть свою; но что оно долженствует употреблять оную образом законным.
Voulons-nous que les peuples soient vertueux ? commençons donc par leur faire aimer la patrie : mais comment l’aimeront-ils, si la patrie n’est rien de plus pour eux que pour des étrangers, & qu’elle ne leur accorde que ce qu’elle ne peut refuser à personne ? Ce seroit bien pis s’ils n’y joüissoient pas même de la sûreté civile, & que leurs biens, leur vie ou leur liberté fussent à la discrétion des hommes puissans, sans qu’il leur fût possible ou permis d’oser reclamer les lois. Alors soûmis aux devoirs de l’état civil, sans joüir même des droits de l’état de nature & sans pouvoir employer leurs forces pour se défendre, ils seroient par conséquent dans la pire condition où se puissent trouver des hommes libres, & le mot de patrie ne pourroit avoir pour eux qu’un sens odieux ou ridicule.
И так если хотим, что бы народы были добродетельны, то начнем сие внушением им любви к отечеству; но как они любить его будут, если отечество [с. 59] для них то же есть, что и для чужестранцов, и дарует им только то, в чем никому отказать не может? еще было бы хуже, когда бы они не могли наслаждаться даже гражданскою безопасностию, и когда бы имение их, их жизнь, или свобода были во власти людей сильных, так что бы и не можно было им или не позволено прибегать к законам. Тогда будучи подчинены должностям правительства гражданскаго, не наслаждаясь даже правилами естественнаго правительства, и не будучи в состоянии употребить сил своих к своему защищению, они следственно были бы в худшем состоянии, в каком свободные люди находиться могли бы, слово отечество не имело бы для них инаго знаменования кроме ненавистнаго или смешнаго.
La sureté particuliere est tellement liée avec la confédération publique, que sans les égards que l’on doit à la foiblesse humaine, cette convention seroit dissoute par le droit, s’il périssoit dans l’état un seul citoyen qu’on eût pû secourir ; si l’on en retenoit à tort un seul en prison, & s’il se perdoit un seul procès avec une injustice évidente : car les conventions fondamentales étant enfreintes, on ne voit plus quel droit ni quel intérêt pourroit maintenir le peuple dans l’union sociale, à moins qu’il n’y fût retenu par la seule force qui fait la dissolution de l’état civil.
Частная безопасность есть так связана с общим договором, что ни приняв в разсуждение слабости человеческой, договор сей разрушился бы по праву, еслиб погиб в обществе один гражданин, коему помочь [c. 61] можно было, если бы кого нибудь неправедно содержали в темнице, и если бы кто потерял дело свое при видимой справедливости; ибо когда главные договоры будут нарушены, тогда не видно, какое право или какая выгода может содержать народ в общежительственном согласии: разве он будет воздержан единою силою, которая составляет разрыв гражданскаго общества.
Cette vérité, que les impôts ne peuvent être établis légitimement que du consentement du peuple ou de ses représentans, a été reconnue généralement de tous les philosophes & jurisconsultes qui se sont acquis quelque réputation dans les matieres de droit politique, sans excepter Bodin même.
Сия истина, что налоги не могут быть законными, как разве с согласия народа или его поверенных, признаки вообще от всех мудрецов и законоискусников, кои снискали себе некую славу в знании прав политических, не исключая и самого Бодина.
Les contributions qui se levent sur le peuple sont de deux sortes ; les unes réelles, qui se perçoivent sur les choses ; les autres personnelles, qui se payent par tête. On donne aux unes & aux autres les noms d’impôts ou de subsides : quand le peuple fixe la somme qu’il accorde, elle s’appelle subside ; quand il accorde tout le produit d’une taxe, alors c’est un impôt. On trouve dans le livre de l’esprit des lois, que l’imposition par tête est plus propre à la servitude, & la taxe réelle plus convenable à la liberté. Cela seroit incontestable, si les contingens par tête étoient égaux ; car il n’y auroit rien de plus disproportionne qu’une pareille taxe, & c’est sur-tout dans les proportions exactement observées, que consiste l’esprit de la liberté.
Сборы, получаемые с народа, суть двоякие; одни вещественные, которые берутся с вещей; другие личные, кои платятся по головно. Мы находим в книге разум законов. Что поголовный налог более приличествует рабству, а сбор с вещей сходственнее с вольностию. Сие было бы неоспоримо, ежели бы платящие все равны, ибо в точном наблюдении соразмерностей состоит наипаче вольность.