Das Land gefiel ihr nicht. Sie hatte einen Eckel und Abscheu an den Sitten und Gebräuchen der Leute, und die schwedische Sprache war ihren Ohren höchstunangenehm.
Государство ей столько не нравилось, что она имела омерзение к народным нравам и обыкновениям, так что и самой шведской язык был ей весьма противен.
Zur Zeit der rußischen Eroberung Ingermannlands im Anfange dieses Jahrhunderts bestanden die Einwohner des platten Landes aus einem finnischen Volk, welches in Sprache und Sitten etwas von den Karelischen Finnen abweicht und von dem Ischora, einem Flusse der linken Newaseite, Ischorki auch Ischorzi genennet ward. Ingermannland behielt, als die erste Eroberung Peters des Großen, nicht die schwedischen Privilegien Karelens, sondern ist vom Anfange nach rußischen Gesetzen eingerichtet und regieret worden. Die Ischorzi wurden nach der Landesweise zum Theil an rußische Herrschaften verschenckt und diese hatten die Verbindlichkeit, nicht hinlänglich bebauete Gebiete durch rußische Kolonisten gehörig zu besetzen, wodurch oft rußische und finnische Dörfer neben einander zu stehen kamen.
Как Россияны, в начале нынешняго столетия, покорили оружию своему Ингрию, то в селах и деревнях тамошних обитал: от Финнскаго же племени произшедший, Народ, который как языком, так и нравами отменен был несколько от Карельских Финнов, и по находящейся, в левой стороне Невы, реке Ижере, проименован Ижерцами. Ингрия, как самое первое победоноснаго оружия ПЕТРА ВЕЛИКАГО приобретение, сделанное в 1702 году, и трактатом, в Нейштате заключенным в 1721 году, утвержденное за Россиею, не оставлена при Шведских, в Карелии употреблявшихся, правах: но с начала уже, по Российским законам, учреждена и управлялась. Не малое число Ижерцов раздарено, по земскому обыкновению, Российским Господам, которые обязались при том, не довольно людныя, места заселить порядочно Российскими переведенцами; после чего и возпоследовало, что Российския деревни стали строить в смежности с Финнскими.
Hier entstehen Gesetze, Ordnung und gute Sitten; und die Staaten blühen und befestigen sich durch Fleiß und Tapferkeit. Dort erliegen Gesetze und Ordnung unter dem Uebergewichte der Laster; die Herrschsucht entspinnet Zerrüttungen und blutige Kriege; der Ueberfluß zeugt Schwelgerey, Weichlichkeit und Müßiggang; und die Wohlfahrt der Nation stürzt ein. Dort steigen Künste und Wissenschaften, und die Einsichten und Sitten des Volks verschönern sich. Hier lebt eine Nation, fern von den schönen Künsten und Wissenschaften; ihre Sitten sind rauh und wild, und ihre Weisheit ist Tapferkeit und Geiz nach Siegen.
Здесь происходят законы, порядок и добрые нравы; и государство процветает и укрепляется чрез прилежание и храбрость. Там уничтожаются законы [с. 11] и порядок под перевесом пороков; властолюбие производит смятения и кровавыя брани; излишество раждает роскошь, нежность и праздность; и благосостояние народов опровергается. Там восходят художества и науки, и проницания и нравы народа украшаются. Здесь живет народ отдаленной от свободных наук и знаний; их нравы суть грубы и дики, и их премудрость есть храбрость и жадность к победе.
Alle diese so verschiednen Schauspiele erhalten unsern Geist in derjenigen Geschäfftigkeit, die gleichsam sein Element ist. Er schließt, vergleicht, urtheilet, bewundert, haßt und liebt, gönnt das Glück den Guten, mißgönnt es den Bösen, erfreut sich, leidet mit der Unschuld, hilft das Laster bestrafen, erstaunt und zittert, ist überall in Erwartung, wird [S. 383] oft in derselben hintergangen, sieht die Sitten so vieler Nationen und ihre Gebräuche, ihr Genie und ihre Fehler, ihre Gesetze und Gottesdienste, ihre Helden und Belohnungen, ihre Weisen und ihre Anstalten, alles dieses sieht er; und überall, (welche hohe Aussicht!) erblickt er die Spuren einer weisen und allmächtigen Vorsehung, welche die Schicksale der Sterblichen im Verborgnen regieret, und sie durch diese Regierung aufmerksam auf ihren Willen machen will.
Все сии столь различныя зрелища содержат наш дух в таком упражнении, которое будто как его стихия. Он заключает, сравнивает, разсуждает, удивляется, ненавидит и любит, желает счастия добрым, не желает его злым, радуется, страждет с невинностию, помогает наказывать порок, изумляется и трепещет, везде есть в ожидании, часто в оном обманывается, видит нравы столь многих народов и их обряды, их природную остроту и их пороки, их законы и богослужения, их героев и их награды, их мудрых, и их приуготовления, все сие видит он; и везде, (какая высокая дально видность!) усматривает он следы Премудраго и Всемогущаго провидения, которое судьбою смертных в сокровенности правит, и чрез сие правление хочет сделать, чтоб они со тщанием разсуждали о его воле.