<…> d'autres ont parlé du Droit Naturel que chacun a de conserver ce qui lui appartient, sans expliquer ce qu'ils entendoient par appartenir ; d'autres donnant d'abord au plus fort l'autorité sur le plus foible, ont aussitôt fait naître le Gouvernement, sans songer au temps qui dut s'écouler avant que le sens des mots d'autorité, & de gouvernement pût exister parmi les Hommes : Enfin [p. 5] tous, parlant sans cesse de besoin, d'avidité, d'oppression, de desirs, & d'orgueil, ont transporté à l'état de Nature, des idées qu'ils avoient prises dans la société ; Ils parloient de l'Homme Sauvage, & ils peignoient l'homme Civil.
<…> другие говорили о праве естественном, которое всякой имеет к сохранению того, что ему принадлежит, не истолковав, что разумели они через слово принадлежать; иные дая вдруг сильным власть над слабыми, тотчас установляли правление, не мысля о времени долженствующем протечь прежде нежели, и смысл сих слов, власть или правление мог быть между людьми: наконец, все говоря непрестанно о нужде, жадности, притеснении, желании и высокомерии, приложили к состоянию природы понятия взятыя ими из состояния общества, и говоря о человеке диком, изображали они гражданина; <…>.
Telle est la glorieuse nécessité que la Justice impose au [p. 67] Magistrat, lorsqu’elle imprime sur son front le sacré caractere de son autorité. Image vivante de la loi, il faut qu'il marche toujours, comme elle, entre deux extrémités opposées ; & que s'ouvrant un chemin difficile entre les écueils qui environnent sa profession, il craigne de s’aller briser contre l'un, en voulant éviter l'autre.
Такова есть знаменитая должность, кою правосудие возлагает на судью, начершая на челе [с. 15] его священное знаменование своея власти. Представляя живый образ закона, долженствует он подобно оному шествовать между двух сопротивных крайностей; и отверзая себе трудный путь посреди окружающих звание его пучин, да страшится он низвергнуться в едину, желая избежать другия.
Il s'éleve du fond de notre cœur une secrete fierté & un orgueil d'autant plus dangereux qu'il est plus subtil & plus délicat, qui nous révolte contre le crédit & l'autorité : ce n'est point l'amour de la Justice qui nous anime, c'est la haine de la faveur. On regarde ces jours éclatants où l'on voit les plus hautes Puissances abbatues, consternées, captives sous le joug de la Justice, comme le triomphe de la Magistrature. C'est alors que le Magistrat recueille avec plaisir les louanges d'un Peuple grossier, qui ne lui applaudit que parce qu'il croit que l'injustice est la compagnie inséparable de la faveur ; & goûtant avec encore plus de satisfaction les reproches des Grands qu'il a sacrifiés à sa gloire, il se flatte du faux honneur de mépriser les menaces de la Fortune irritée, dans le temps qu'il ne devroit songer qu'à appaiser la Justice.
Из глубины сердца нашего возстает тайная гордыня, тем паче опасная, чем она проницательнее, возмущаюшая нас противу силы и власти: не любовь к правосудию побуждает нас, но ненависть к лицеприятию. Торжественными для судейства почитают те звучные дни, в кои зрят наисильнейшие власти устрашенны, низверженны и порабощенны правосудию. Тогда-то судья в веселии собирает похвалы, приносимыя ему от невежественнаго народа, [который для того [с. 19] единственно хвалит его, что почитает лицеприятие сопряженно с неправосудием], и с вящшим [sic!] еще удовольствием вкушая укорения вельмож, пожертвованных от него славе своей, ласкает себя ложною честью презирать угрозы раздраженнаго щастия, в то время, когда б он долженствовал помышлять токмо о укрощении правосудия.
<…> Mais elle a toujours regardé avec indignation ces Ministres infideles, qui considerent leur Dignité comme un bien qui leur appartient ; qui cherchent à jouir de leur élévation, comme s'ils étoient Juges pour eux mêmes, & non pour la République ; & qui veulent s'approprier une grandeur que la Patrie ne leur prête que pour les rendre esclaves de tous ceux qui réclament leur autorité.
<…> Нет, она всегда с негодованием взирала на тех неверных служителей, кои звание свое почитают благом, им принадлежащим; стараются наслаждаться возвышением своим, как будто б они были судьи собственно для себя, а не для республики, и желают присвоить себе величие, которое отечество дарует им, токмо для порабощения их всем тем, кои требуют от власти их помощи.
La simplicité de son cœur, l'égalité de son ame, l'uniformité de sa vie, sont des vertus que sa modestie ne sçauroit cacher. Une douce & majestueuse tranquillité, une autorité visible & reconnoissable l'accompagnent toujours ; sa propre grandeur le trahit, & le livre malgré lui aux louanges qu'il méprise.
Au-dessus de l'admiration des hommes, il n'exige pas même leur reconnoissance. Heureux s'il peut leur cacher le bien qu'il leur fait, & être l'auteur inconnu de la félicité publique !
Простосердечие его, равенство его души, единообразность жизни его суть добродетели, коих не может сокрыть скромность его. Приятное и величественное спокойствие, явная и признаваемая власть повсюду сопутствуют ему. Собственное его величие изменяет его, и против его воли предает похвалам, кои он презирает.
Будучи превыше удивления людскаго, не требует он от них и благодарности. Блажен, когда может сокрыть от них творимое им от него благо, и быть неведомым содетелем общественнаго благоденствия!
D’un autre côté, le peuple remuoit dans Athènes, & vouloit enlever aux riches le peu d’autorité que leur laissoit la démocratie.
С другой стороны, народ волновался в Афинах и хотел отнять у богатых последнюю власть, оставленную им демократиею.
Servius Tullius
Servius ayant pris l’autorité sans le consentement du peuple & du sénat, quelque mérite qu’il eût d’ailleurs, ne pouvoir régner tranquillement sur un état libre, s’il ne suppléoit de quelque manière au défaut [p. 202] de droits légitimes. Il gagna le peuple, en payant lui-même les dettes des pauvres, en leur partageant les terres dont quelques citoyen s’étoient emparés, & en diminuant l’intervalle qui séparoit les deux ordres. Il se plaignit ensuite publiquement d’un complot, formé par les patrisiens*, contre sa vie : & demanda qu’on élut un roi, comme s’il eût été prêt à quitter le trône. Le peuple n’eût pas de peine à sa décider en sa faveur.
*Les sénateurs étoient appelles peres (patres), d’où venoit le nom de patriciens, qui distinguoit les familles nobles.
Сервий Туллий.
Сервий приняв власть без народного и сенатского на то согласия, какия бы он впрочем ни имел достоинства, не мог бы однако спокойно царствовать в вольном государстве, есть ли б не наградил каким нибудь образом недостатка в законных правах. Он привлек к себе народ, уплачивал сам долги за бедных, разделяя им те земли, какими некоторые граждане завладели и уменьшая промежуток, которой разделял оба состояния. Он публично жаловался на заговор против его жизни учиненной Патрициями (*) и требовал что бы избрали себе государя, яко бы он готов уже был оставить престол. Народ без всякого труда принял его сторону.
(*) Сенаторы назывались отцами patres от того произошло имя Патрициев, которое различало благородных от простых.
Plein d’ardeur pour la réforme, & se croyant en droit d’employer tous les moyens d’autorité, à peine fut-il sur le trône de l’église, qu’il agit en maître absolu.
<…> ибо как скоро взошёл он на престол церкви, то, будучи наполнен горячностью к исправлению, и думая иметь право употребить все способы тогдашней своей власти, и зачал поступать на подобие самовластного государя.
Ce prince mérita le titre de législateur. Il établit solidement le droit d’appel aux justices royales, & ce fut un des meilleurs expédiens pour affoiblir l’extrême autorité des seigneurs. Il défendit absolument les guerres privées, que l’anarchie féodale avoit rendues légitimes. Il substitua les preuves juridiques au duel. Mais les désordres triomphèrent encore longtemps de la législation <…>.
Сей государь заслуживает быть назван законодателем; ибо учредил он постоянное право для отзыву в королевские суды, что и было самым лучшим средством к ослаблению чрезвычайной силы вельмож. Он запретил точным образом тайные войны, которые во время поместного безначалия почитались за законные; а вместо поединка приказал ведаться судом. Но [c. 274] над сим его узаконением закоренившиеся беспорядки будут еще торжествовать долгое время <…>.
Si l’on réfléchit sur la force de l’autorité, & surtout de l’exemple d’un souverain absolu ; sur l’ascendant de son génie, soutenu par une fermeté invincible de caractère ; & sur les moyens que pouvoient fournir [p. 177] les connoissances répandues ailleurs ; on admirera le projet, & l’on attendra l’événement pour juger avec sagesse.
Но буде станет он рассуждать о беспредельной власти царя, а особливо о силе примера самовластного государя, о великом разуме, подкрепляемом непобедимою твердостью нрава, и о способах, которыми мог он приобресть рассеянные в прочих местах Европы различные познания: то и будет он удивляться сему предприятию, и чтоб рассудить о нем благоразумным образом, ожидать исполнение онаго.
“<...> Le pouvoir absolu, établi dans l’empire de Russie, n’est point soumis au jugement des sujets ; mais le souverain y a toute l’autorité”.
«<…> установленное в Российской империи самодержавие не подвержено рассуждению подданных, но имеет в том всю власть один только их государь».
Ce Prince, grand homme d'Etat, grand Capitaine & bon Citoyen, avoit des connoissances bien rares dans les personnes de son rang. […]
La Dynastie des Tcheou ayant commencé par des Princes si habiles, elle inspira le goût des Sciences & le favorisa en relevant & en multipliant les Ecoles dans toutes les Provinces de l'Empire. […] Les talens eclairés & echauffés par les rayons du Trône, prirent leur effor[t] fort haut, & conduisirent les Sciences & les beaux Arts dans les spheres les plus elevées de l'invention & du goût; mais dans la suite, les regnes des mauvais Princes, la diversité des opinions, l’apathie du luxe & l'amour de la nouveauté arrêterent en chemin les esprits médiocres. Le faux eclat des systêmes, le goût du merveilleux, de la frivolité & du rafinement, egarerent peu-à-peu la foule rampante des imitateurs; […] Les grands principes devinrent problématiques, la Morale perdit son autorité, les moeurs se corrompirent; & quand Confucius naquit, la vérité à demi eclipsée ne répandoit plus que des foibles lueurs.
Тшеу-Конг, великий вождь правительства, преславный военачальник и добрый гражданин, имел сведения, редкия в особах сана своего. […] Династия Тшеуская началась Государями учеными, возник к наукам вкус, вспомоществовал размножению училищ по областям государства. […] Дарования, освещаемыя и созреваемыя лучами от престола, стали руководителями их и свободных художеств; поднялись последния до самой возможной высоты изобретений и приманчивости. Но последовавшия царствования худых Государей, разность мнений, роскошь, равнодушие ко всякому учению, любовь к новизнам, остановили труды посредственных умов. Ложный блеск систем, вкус к чудесному, легкомыслие и ухищрение, мало по малу развратили ползающую толпу подражателей. […] коренныя правила учинились задачами, нравственная наука лишилась цены своей, испортилися нравы; [c. 62] святая истинна, до половины затмившаяся, слабое испускала сияние ... Родился Конфуций.
Aucun Royaume n’a commencé par le despotisme. Le despotisme est le dernier période des accroissemens, ou plutôt de l'abus de l'autorité. Cette maxime de fait est encore plus vraie pour les premiers temps. […] Plus par conséquent on verra que l'autorité d'un ancien Prince a eté une autorité de préséance, de direction, de prépondérance, de bonté, de conciliation & de sagesse, comme celle du Chef d'une nombreuse famille, plus il est naturel d'en conclure qu'elle est peu eloignée de sa source. Or telle fut celle de Yao.
Никакое царство не началось управляемо быть самовластительски. Самовластительство есть [c. 228] последняя перемычка во временах крайней силы могущества Царей, или точнее назвать, злоупотребления их власти. Правило сие еще паче истинно в разсуждении времен первобытных. […] Поелику следует из того, что сан древних Князей разумелся только имеющим право председания, разпоряжения, старейшинства, благодетельства, примирения и благоразумия, право начальника многочисленной семьи; но столь же равномерно таковый сан близок от источника своего. Таков был Яo.
Il nous semble même qu'Aristote dit quelque part que les Rois proposoient au peuple ce qu'on avoit délibéré dans le Conseil. Quelle affreuse distance de l'autorité de Yao & de Chun, à celle des Kie, des Tcheou & des Tsin-chi-hoang opprimant leurs sujets, ecrasant le peuple d'impôts, prononçant des arrêts d'exil, de confiscation & de mort, au gré de leurs caprices.
Аристотель пишет негде, что Цари предлагали народу на разсуждение свои советы. Сколь ужасная разность власти Яoa и Шуна со властию Кіоэв, Tшеуэв и Тсин-Ши-Гоангов! Последние угнетали подданных, подавляли под игом податей, посылали их во изгнание, отнимали себе имения их, казнили смертию, все же то во удовлетворение своих прихотей!
Toutes ces Nations qui voient plus tard que nous le soleil cesser, chaque jour, d'eclairer le pays qu'elles habitent, tremblent aux seuls noms de Tchao-hoei & de Fou-té. Les unes m'envoient des Ambassadeurs, pour reconnoître mon autorité [p. 371] suprême & me rendre hommage; les autres, par la crainte de mes armes, se dispersent dans les pays lointains; les plus audacieuses s'attachent aux rebelles Eleuths, courent les mêmes périls, subissent un même sort, & sont domtées comme eux. Les plus distingués d'entre les coupables sont envoyés à Pe - king, pour y recevoir les châtimens dûs à leur crime; les autres sont rigoureusement punis dans les lieux respectifs par mes Généraux.
La Justice a dicté ses loix; j'ai tâché de la satisfaire: la clémence me sollicite; il est temps que je la produise avec tout son appareil de douceur. […] Je m'applique de tout [p. 372] mon pouvoir à chercher les moyens de les rendre heureux. N'en trouvant point de plus efficace que celui de les laisser vivre à leur maniere, je rétablis l'ancienne forme de leur Gouvernement. Avant la tyrannie de Kaldan-Tsêreng, qui, contre les droits les plus sacrés, osa réunir tous les Eleuths sous sa puissance, ces peuples etoient partagés en quatre grandes tribus, gouvernées chacune par un Prince particulier du nom de La-té.
Все такие народы видят позднее нас восходящее солнце и дневный свет. Трепещут от единых имен Тшао - Гоэиа и Фу-Теа. Некоторые шлют ко мне послов и просят подданство; прочих же ужас, оружием моим разлитый, загнал в самые отдаленнейшие краи. Есть и дерзновенные, предалися Элеутам; но ожидали уже их подобныя гибели, одинакие с ними жребии: стали равно побежденны. Знатнейшие между сими виновными уже привезены в Пекин вкусить заслуженную кару; другиe наказаны уже на местах со всею строгостию.
Приговоры их суть изречения самой справедливости: старался я удовлетворить оные; милосердиe ходатайствует предо мною. Время проявит то в полном сиянии кротости моей. […] Не упущу ничего [c. 130] к благоденствию их; особливо же позволяю жить, как они привыкли, и возстановлю древний образ правительства.
Прежде мучительства Калдан-Тшеренга, который противу наисвятейших прав дерзнул подклонить под власть свою всех Элеутов, народы сии бытствовали разделенно на небольшие участки, имея в каждом особаго владельца под названием Ла-Те.
12. Koung-ho. Le fils de Li-ouang, fut reconnu Empereur par les Grands & tous les Ordres de l'Etat la trente huitieme année du regne de son pere […] Mais comme son pere vivoit encore & qu’il s’etoit réfugié à Tché [...] pour eviter de tomber entre les mains de ses sujets rebelles. L'Histoire ne parle point du regne de Koung-ho. Du reste ces deux mots Koung-ho ne font pas un nom d’homme, ils signifient Union de plusieurs, parce que les deux Princes descendant l'un de Tcheou-koung, & l'autre de Tchao-koung, qui etoient Ministres sous Li-ouang, & qui l'avoient fait descendre du trône à cause de ses crimes, gouvernerent sous le nom du jeune Prince son fils, qui etoit alors très-jeune. La cinquante-unieme année de son regne, Li-ouang mourut. Alors les deux Ministres se démirent de toute autorité entre les mains du jeune Prince fils de Li-ouang. Ils le proclamerent de nouveau Empereur & le firent monter sur le trône. C'est celui qui est nommé dans l'Histoire Siuen-ouang. Toutes les années du regne de Koung-ho sont comptées comme etant du regne de Li-ouang.
12. Кунг-Го, сын Ли-Уанга, признан вельможами и всеми государственными чинами Императором на тридесять осьмом году царствования отца своего […] Но как отец его жил еще и после того, удалился в Тше […] дабы не попасть в руки к мятежникам: то Китайская история не упоминает о владычестве Кунг-Гоа; да и слово Кунг-Го не есть имя собственное какому либо лицу, а сложное, значущее соединение многих: ибо два Князя, потомки, один Тшеу-Кунгов, другой Тшао-Кунгов, были государственные деловцы при Ли-Уанге, коего за пороки низвергнули они с престола, и правительствовали оба совокупно чрез время малолетства сына его. По смерти Ли-Уанга сдали законную власть сему его сыну, и провозгласили его Императором под именем в истории Сиуэн-Уaнг. И для того правительство Кунг-Гоа сопричисляется к годам царствования Ли-Уанга.
12. Koung-ho. Le fils de Li-ouang, fut reconnu Empereur par les Grands & tous les Ordres de l'Etat la trente huitieme année du regne de son pere […] Mais comme son pere vivoit encore & qu’il s’etoit réfugié à Tché [...] pour eviter de tomber entre les mains de ses sujets rebelles. L'Histoire ne parle point du regne de Koung-ho. Du reste ces deux mots Koung-ho ne font pas un nom d’homme, ils signifient Union de plusieurs, parce que les deux Princes descendant l'un de Tcheou-koung, & l'autre de Tchao-koung, qui etoient Ministres sous Li-ouang, & qui l'avoient fait descendre du trône à cause de ses crimes, gouvernerent sous le nom du jeune Prince son fils, qui etoit alors très-jeune. La cinquante-unieme année de son regne, Li-ouang mourut. Alors les deux Ministres se démirent de toute autorité entre les mains du jeune Prince fils de Li-ouang. Ils le proclamerent de nouveau Empereur & le firent monter sur le trône. C'est celui qui est nommé dans l'Histoire Siuen-ouang. Toutes les années du regne de Koung-ho sont comptées comme etant du regne de Li-ouang.
12. Кунг-Го, сын Ли-Уанга, признан вельможами и всеми государственными чинами Императором на тридесять осьмом году царствования отца своего […] Но как отец его жил еще и после того, удалился в Тше […] дабы не попасть в руки к мятежникам: то Китайская история не упоминает о владычестве Кунг-Гоа; да и слово Кунг-Го не есть имя собственное какому либо лицу, а сложное, значущее соединение многих: ибо два Князя, потомки, один Тшеу-Кунгов, другой Тшао-Кунгов, были государственные деловцы при Ли-Уанге, коего за пороки низвергнули они с престола, и правительствовали оба совокупно чрез время малолетства сына его. По смерти Ли-Уанга сдали законную власть сему его сыну, и провозгласили его Императором под именем в истории Сиуэн-Уaнг. И для того правительство Кунг-Гоа сопричисляется к годам царствования Ли-Уанга.
Or tandis qu’il cherchoit les occasions de le pouvoir faire avec seureté, il alla s’engager dans de nouveaux lacs, devenant passionné de la Dame de Sauves, femme d’un Secretaire d’Estat, qui estoit alors la plus belle de la Cour.
Cependant la Reine Mere, qui l’avoit retenu à la Cour avec tant de soins, eust esté bien aise qu’il s’en fust allé ; Car le Roy son cher fils commençoit à prendre quelque connoissance de ses affaires ; ce [p. 40] qui ne luy plaisoit point, pource qu’elle vouloit tout gouverner. Comme elle apprehendoit donc que prenant l’autorité en main, il ne diminuast la sienne, elle croyoit qu’il le faloit embarrasser par des factions & des guerres civiles, dont elle seule par maniere de dire eust la clef, en sorte qu’il ne peust du tout se passer d’elle.
И так приискивая случай исполнить оное с безопасностию, зашел он в новыя сети, влюбясь страстно в Госпожу де Сов, жену Статскаго Секретаря, первую при Дворе красавицу.
Королева Екатерина, хотя и весьма тщательно удерживала его при Дворе, тогда однакож была бы очень довольна естлиб он уехал; потому что Король любезный сын ея, начинал уже несколько входить в дела; что ей очень ненравилось, ибо она одна всем управлять хотела. И так опасаясь чтоб он восприяв правление не уничтожил ея власти, вздумала что должно его занять возмущениями и междоусобными войнами, которыя производить она одна имела дар, дабы через то [с. 52] принужден он был прибегать к ней.
Il desira que l’Assemblée se tinst à Rouën dans la grande sale de l’Abbaye de Saint Ouën. Au milieu de laquelle il estoit assis dans une chaise élevée en forme de throsne sous un dais : à ses costez estoient les Prelats & Seigneurs ; derriere les quatre Secretaires d’Estat ; au dessous de luy les Premiers Presidens des Cours Souveraines, & les Deputez des Officiers de Judicature & de Finances. Il en fit l’ouverture par une harangue digne d’un veritable Roy, lequel doit croire que sa grandeur & son autorité ne consistent pas seulement en une puissance absoluë, mais au bien de son Estat & au salut de son peuple.
Si je faisois gloire, leur dit-il, de passer pour excellent Orateur, j’aurois apporté icy plus de belles paroles que de bonnes volontez : mais mon ambition tend à quelque chose de plus haut que de bien parler, j’aspire aux glorieux titres de Liberateur & de Restaurateur de la France.
Он желал чтоб собрание то было в Руане, в большой зале обители С. Уана, посреди которой он сидел на стуле возвышенном на подобие трона под балдахином; по сторонам его сидели знатное духовенство и вельможи, позади четыре Штатс Секретаря; ниже его первые председатели верховных судов, и поверенные от чиновных, как гражданских [с. 310] так и государственных казначейств. Он открыл совет речью достойною благомыслящаго Государя, которой уверен что величество его и могущество, состоит не в единой только неограниченной его власти, но в пользе Государства и благосостояния народа.
Естлиб я поставлял своею славою, говорил он им, являть себя красноречивым Витием, то поместил бы в моей речи больше краснословия, нежели доброй воли; но мое честолюбие стремится к высочайшему предмету, весьма превосходящему красноречие, я ревную приобресть славные титла избавителя и возстановителя Франции.