ISTHMIENS Jeux
Le concours de peuple étoit si grand à ces jeux, qu’il n’y avoit que les principaux membres des villes de la Grece, qui pussent y être placés.
ИСТМИЙСКИЕ ИГРЫ
Стечение на сии подвиги народа, было столь велико, что только главнейшие особы греческих городов могли иметь место для седалища.
Alors s’érigeant une espèce de royauté Périclès maîtrisa tellement le peuple, que, sans avoir la même complaisance qu’autrefois pour ses caprices, il conserva toujours le même empire sur ses délibérations. Une haute réputation de probité fortifioit l’ascendant que lui donnoient l’éloquence & la politique.
Перикл тогда утвердив за собою некоторой род царской власти, так вел народ, что не снисходя по прежнему прихотям его, сохранил ту же власть в его собраниях и советах. Великая слава о его честности умножала влияние его красноречия и политики.
Les anciens philosophes regardent cet esprit de servitude comme une des causes de la ruine des Perses ; car de quel effort est capable un peuple auquel il ne reste pas même un sentiment de liberté ? Ces sages y ajoutent d’autres causes ; le luxe, principe corruption générale ; la mauvaise éducation des princes, sources des vices du gouvernement ; & le manque de bonne foi, d’où naissent l’adulation, la perfidie, & les crimes destructeurs de la société.
Древние философы почитают сей дух рабства главною причиной падения Персов; ибо, к чему способен тот народ, в котором нет уже и чувствования вольности? Сии мудрецы полагают еще и другие тому причины; роскошь начало всеобщего развращения; худое воспитание государей, источник пороков в правлении; и недоверенность, рождающая лесть, вероломство и злодейства разрушающие общество.
Il partagea le territoire en trois portions inégales, l’une pour le culte religieux, l’autre pour les besoins de l’état, la troisième pour les citoyens, qui eurent chacun environ deux arpens de terre. Ensuite, il établit un sénat composé de cent personnes, auquel il confia le soin de faire observer les lois, de délibérer sur le grandes affaires, & de porter les délibérations aux comices, ou aux assemblées du peuple. Le droit suprême de décider appartenoit au peuple, mais les décisions devoient être confirmées par le sénat. Le commandement des armées, la convocation des comices & du sénat, le jugement des causes les plus importantes, la dignité de souverain pontife, étoient le partage du roi.
Он разделил земли на три неравныя части: одну определил для религии и ея служителей, другую на государственныя потребности, а третию для граждан, из которых каждый имел около двух десятин. Наконец он учредил Сенат, из ста человек состоящий, которому поручил смотрение за наблюдением законов, решение великих дел и изложение разсуждений на сеймах, или в народных собраниях. Высшее право решения принадлежало народу, но его определения долженствовали быть подтверждены Сенатом. Начальство над войском, созыв сеймов и собрание Сената, суд важнейших дел, достоинство первосвященника были уделом Царя.
Servius Tullius
Servius ayant pris l’autorité sans le consentement du peuple & du sénat, quelque mérite qu’il eût d’ailleurs, ne pouvoir régner tranquillement sur un état libre, s’il ne suppléoit de quelque manière au défaut [p. 202] de droits légitimes. Il gagna le peuple, en payant lui-même les dettes des pauvres, en leur partageant les terres dont quelques citoyen s’étoient emparés, & en diminuant l’intervalle qui séparoit les deux ordres. Il se plaignit ensuite publiquement d’un complot, formé par les patrisiens*, contre sa vie : & demanda qu’on élut un roi, comme s’il eût été prêt à quitter le trône. Le peuple n’eût pas de peine à sa décider en sa faveur.
*Les sénateurs étoient appelles peres (patres), d’où venoit le nom de patriciens, qui distinguoit les familles nobles.
Сервий Туллий.
Сервий приняв власть без народного и сенатского на то согласия, какия бы он впрочем ни имел достоинства, не мог бы однако спокойно царствовать в вольном государстве, есть ли б не наградил каким нибудь образом недостатка в законных правах. Он привлек к себе народ, уплачивал сам долги за бедных, разделяя им те земли, какими некоторые граждане завладели и уменьшая промежуток, которой разделял оба состояния. Он публично жаловался на заговор против его жизни учиненной Патрициями (*) и требовал что бы избрали себе государя, яко бы он готов уже был оставить престол. Народ без всякого труда принял его сторону.
(*) Сенаторы назывались отцами patres от того произошло имя Патрициев, которое различало благородных от простых.
CHAPTITRE II.
Les plébéїens admis au consulat. – Etablissement de la préture & de l’édilité curule. – Affaires des Campaniens & des Latins, &c.
On vit un homme nouveau, le tribun Sextius, revêtu de la dignité consulaire. Malgré les préventions des nobles, c’étoit un bien pour l’état, que le mérite pût élever les plébéїens aux premiers honneurs. Camille obtint du peuple, comme en échange, la création d’une nouvelle charge réservée aux seuls patriciens, qu’on appela préture. Les consuls, souvent occupés à la guerre, ne pouvoient plus render la justice. Le préteur (il n’y en eut qu’on alors) fut charge de cette partie essentielle du gouvernement. On créa aussi deux édiles patriciens ou curules, pour avoir soin des temples, des théâtres, des jeux, des places publiques, des murs de la ville &c, &c.
ГЛАВА II.
Разночинцы допущены к консульству – Установление претуры и сельской полиции. – Дела у Латин с Кимпанскими жителями. и проч.
Трибун Секстий возведен на консульское достоинство. Невзирая на предупреждение дворянства, сие послужило ко благу республики, что заслуги могли возводить разночинцов на высочайший степень. Камилл выпрашивает у народа, как бы в замен, введения новаго чина, который бы предоставлен был токмо патрициям, и назван претурою. Консулы, часто занимавшиеся войною, не могли многих решить дел. Того ради на претора (в сие время был токмо один) возложена была сия существенная часть правления. Произведены также из патрициев два в эдилии или курулы, которые должны были иметь попечение о храмах, фсатрах, играх, публичных зданиях, городских стенах, и пр. и пр.
HUITIEME EPOQUE.
LES GRACQUES.
CORRUPTION DANS LA RÉPUBLIQUE.
Depuis l’an de Rome 620, jusqu’en 665.
CHAPITRE PREMIER.
Tribunat de Tibérius & de Caius Grachus, &c.
Les querelles entre le sénat & le peuple avoient été suspendues par les guerres étrangères ; mais le principe qui les avoit excitées subsistoit encore ; & quoique les plébéїens eussent remporté de grands avantages, quoique les deux consuls fussent même quelquefois tires de leur ordre, le petit peuple n’en étoit pas moins à plaindre. Une prodigieuse inégalité de fortune rompoit l’équilibre entre les citoyens ; les richesses [p. 47] des uns augmentoient la pauvreté des autres.
ОСЬМАЯ ЭПОХА
ГРАКХИ.
От создания Рима с 620, до 665 года.
ГЛАВА I.
Трибунство Тиберия и Кая Гракха.
Споры между сенатом и народом были остановлены внешними войнами; но источник оных еще не иссушился; и хотя разночинцы получили великие выгоды, хотя и по два консула иногда выбирали из них, однако чернь не менее достойна была жалости. Страшное неравенство имени разрывало равновесие между гражданами; богатства одних умножали бедность других.
Pendant la seconde guerre Punique, la loi Porcia avoit défendu de battre de verges un citoyen Romain. Cet adoucissement aux rigueurs des anciennes lois, devoit élever davantage [p. 38] les sentimens du peuple. Elle ne s’étendoit point aux armées, où les généraux conservèrent le droit de vie & de mort. Ainsi la discipline militaire se soutint dans toute sa vigueur, tandis qu’une législation plus douce ne fit qu’augmenter l’amour des citoyens pour la patrie. Soumis aux ordres absolus de ses généraux, le Romain avoit cette élévation d’âme qu’inspire la liberté. Rendu à ses soyers, il ne sentoit plus que l’empire bienfaisant des lois.
Во время второй пунической войны, закон Порциев запретил бить розгами Римского гражданина. Сие умягчение жестокости древних законов, долженствовало еще более возвысить чувствования народа. Оный не простирался на воинство, в котором полководцы сохранили право живота и смерти: таким образом военная наука пребывала во всей своей строгости, в то время, когда кротчайшее законодательство умножало в гражданах любовь к отечеству. Находясь под неограниченным начальством полководцев, Римлянин имел сию высокость души, которую внушает свобода. Возвращенный своему семейству, ничего не чувствовал, кроме благодетельной власти законов.
Depuis que les seigneurs s’étoient ruinés pour les croisades ; que les peuples avoient été affranchis de la servitude ; que l’appel aux justices royales étoit solidement établi ; que les parlemens composés de jurisconsultes suivoient des principes constans ; [p. 38] que les rois ordonnoient en législateurs, & recouvroient les principaux droits de la souveraineté; chaque jour l’anarchie féodale tomboit en ruine.
С того времени, как знатные господа разорились от крестовых походов; когда народы освобождены от рабства; когда отзыв к королевским судам утвержден постоянным образом; когда парламент, составленный из законоведцев, следовал постоянным правилам, когда короли повелевали так как законодатели, и приобретали главнейшие права самодержавия: то поместное безначалие непрестанно развивалось и упадало.
En 1282, on exclut la noblesse du gouvernement. Il fut remis à des marchands & des artisans, avec le titre de seigneurs. Ensuite on créa un gonfalonnier tiré du peuple, qui ayant des troupes à ses ordres, prêteroit main sorte à la seigneurie. La nouvelle administration produisit de nouveaux désordres. Pour contenir les nobles dans le devoir, on imagina un moyen tout propre à les révolter. Comme les témoins n’osoient déposer contre eux, on autorisa les magistrats à juger sur le bruit public. On ne voyoit pas que la licence devoit augmenter par une justice arbitraire.
В 1282 году все благородные люди были исключены из правления, а поручено оное купцам и ремесленникам, да и называли их господами. Потом выбранный из народа Гонфалоньер, который, имея в своем ведение все войска, снабжал сих новых господ как приставами, так и стражею; а новое сие правление произвело также новые и непорядки. Тогда для удержания благородных в их должности было выдумано такое средство, которому надлежало приводить их к возмущению; ибо как свидетели не осмеливались [c. 54] на них доказывать, то присутствующим и дозволялось судить их по одному только народному слуху, не рассудя того, что таковое самоизвольное судилище долженствовало прежнее своеволие умножить еще более.
Le dernier roi avoit supprimé la noblesse acquise par la seule possession des fiefs : Henri IV supprima encore celle que donnoit la seule profession des armes. Les priviléges, attachés à la qualité de noble, onéreux au peuple, ne doivent certainement être accordés qu’avec beaucoup de réserve.
Хотя уже бывший король и отрешил дворянское достоинство, которым пользовались только по владению каких-нибудь поместий, но Генрих IV не велел называться благородными и тем, кои получили сие название одною военною службою; ибо соединенные с сим достоинством тягостные прочему народу преимущества долженствуют быть раздаваемы не инако, как с величайшим рассмотрением и осторожностью.
Les pairs ayant rejeté ce bill affreux, on déclare que le peuple est la source de toute autorité légitime ; que par conséquent, les communes, choisies par le peuple qu’elles représentent, ont la supreme autorité de la nation, & que tout ce qu’elles jugent loi, à force de loi sans le consentement du roi & des pairs.
Но заседающие в нынешнем парламенте перы отвергли то ужасное определение, в котором заключалось, что народ есть источник всякой законной власти, и следственно выбранный народом и представляющий оный нижний парламент имеет над всем государством верховную власть, и что все то, что почтет он законом, должно признавать за закон, не требуя на то никакого согласия ни [с. 222] от короля, ни от перов.
Mais ce prince, d’un autre côté, gagna plus dans son propre royaume, qu’il n’auroit pu gagner par des conquêtes : s’il faut mesurer le bonheur des souverains au degré de pouvoir qu’ils ont sur les peuples. La valeur avec laquelle on l’avoit vu défendre Coppenhague contre Charles X, le rendoit cher à la nation, en même temps qu’on détestoit l’injustice de la noblesse & du sénat, dont la puissance étoit devenue tyrannique ; car ils rejetoient sur les autres le faix [sic] des impôts. Pour se venger de ces oppresseurs, on sacrifia au roi la liberté nationale. L’assemblée des états de 1660, rendit la couronne pleinement héréditaire [p. 350] dans la maison de Fréderic, & lui déféra l’autorité absolue, sans que les nobles s’y pussent opposer.
С другой стороны, сей государь получил гораздо больше прибыли в собственном своем государстве, против того, чтобы мог он завоевать; если только можно измерять благополучие государей по степеням их власти над своими народами. Ибо оказанная им в защищении от Шведского короля столичного города Копенгагена великая храбрость, учинила его чрезвычайно милым всем своим подданным [с. 420] в то время, когда ненавидели они неправосудие благородства и сената, которых власть учинилась уже мучительною; а чтоб отомстить угнетателям сим, то и пожертвовали они королю своему общенародной вольностью. Вследствие чего в 1660 году собрание государственных чинов учинило престол сего королевства в доме Фридериковом совершенно наследным, да и поручило ему самодержавную власть; чему благородные люди и не смели противиться.
L’esclavage est la ressource du peuple. Cette nation guerrière, invincible du temps de Charlemagne, est en proie aux insultes des Normands, pirates sans discipline, sans honneur. On n’en sera point étonné, si l’on réfléchit sur les discords civiles, & sur les maux inséparables de l’anarchie. L’état de société étoit alors un état de guerre. Ce mot dit tout.
Что же следует до всего простонародия, то было все оно в невольничестве; почему сей военный и во время Карла великого непобедимый народ учинился добычей и предметом ругательства Норманнов, или такого народа, который был не иное что, как незнающие никакого порядка ни чести морские разбойники. Сему никто не удивится, если только рассудить о тогдашнем несогласии граждан, и о тех бедствиях, которые бывают с безначалием неразлучны; ибо как все общественное состояние было тогда состоянием военным, то сего самого уже и довольно к изъяснению прочего.
Le roi jouit d’une autorité absolue jusqu’à sa mort. Le duc d’York, sans prêter le serment du test, reprit sa charge de grand-amiral. La doctrine de l’obéissance passive, ou de la nonrésistance, parut établie sur les ruines des principes parlementaires. L’université d’Oxford condamna même ces propositions, parmi beaucoup d’autres : Toute autorité civile dérive originairement du peuple. La conservation de soi-même est la loi fondamentale de la nature, & arrête l’obligation des autres loix, lorsqu’elles lui sont opposées.
Король пользовался самодержавною властью до самой своей смерти; а герцог Йоркский, не делая тестовской клятвы, принял на себя чин великого адмирала: ибо казалось, будто на развалинах парламентских правил соорудилось учение о повиновении временном, или несопротивляющемся. Оксфордский же университет между многими предложениями обвинил и следующее: всякая гражданская власть происходит от народа; сохранение же самого себя должно почесть за первейший естественный закон, который и оставляет исполнение других установлений в то время, когда бывают они ему противными.
Les communes déclarent que “Jacques II s’étant efforcé de renverser la constitution du royaume, en rompant le contrat original entre le roi & le peuple ; ayant violé les lois fondamentales, par le conseil des jésuites & d’autres esprits pernicieux ; [p. 56] & s’étant évadé du royaume, a abdiqué le gouvernement, & qu’ainsi le trône est vacant”. Après de vives disputes dans la chambre-haute sur la réalité du contrat national, sur la violation de ce contrat, enfin sur la vacance du trône, la déclaration des communes fut reçue en son entier. Cet acte est un des plus mémorables de l’histoire.
<…> а нижний парламент и объявил, что «Иаков II старался опровергнуть все узаконения сего [с. 67] королевства, разорвал первоначальное обязательство государя с народом и по совету иезуитов и других вредных людей нарушил коренные законы, а потом убежал из королевства и оставил правление; почему и надлежит почитать престол его праздным». Таким образом после жарких споров в верхнем парламенте о действительности общенародного обязательства, о нарушении онаго и наконец о праздности престола, объявление нижнего парламента было принять во всей своей силе; почему и может оно почесться за самое достопамятное в истории.
<…> si Louis XIV avoit été véritablement sage, il auroit usé de sa puissance en prince modéré, en pere de son peuple, & en arbitre équitable des nations étrangères. Mais l’ivresse de la fortune & de la grandeur va le porter encore à de violentes démarches, qui, le rendant odieux, seront tôt ou tard une source de calamités publiques. J’insiste sur les fautes de ce monarque si célébré, parce qu’elles fournissent d’importantes leçons de sagesse.
Plusieurs domaines, autrefois dépendans des Trois-évêchés & de l’Alsace, étoient depuis long-tems possédés par différens princes d’Allemagne. On veut les réunir à la couronne. On établit pour cela deux chambres, l’une à Metz, l’autre à Brisac. Ces tribunaux prononcent les réunions, & le roi se fait ainsi justice à soi-même. [P. 3] Le parlement de Besançon réunit Montbéliard, comme fief de la Franche-Comté.
<…> если был он совершенно благоразумен, то бы употребил власть свою, как надлежит воздержному государю, отцу своего народа и правосудному посреднику иностранных областей. Но будучи упоен счастьем и великостью, употребил он паки насильственные поступки, которые, приведя его в ненависть, учинятся рано или поздно источником народных несчастий. Я останавливаюсь на проступках толь славного государя; для того что подают они нам самые важные наставления в благоразумии.
Как многие области, зависящие от трех Алзасских епископов, находились уже издавна во владении различных Немецких князей: то и захотелось ему присовокупить их к своему государству. В следствие чего и учредил он два судилища: один в Меце, а другое в Бризахе, которые и объявили о присоединении оных, чем король и доставил себе мнимую справедливость сам собою. Парламент же Безансонский, почитая [c. 5] Монтбельярд за принадлежащий ко Франш-компту город, присовокупил и его также ко Франции.
Последния статьи без сомнения замыкали в себе законы святаго Эдуарда, коих возстановления безпрестанно требовал народ. Приметно, что Бароны присоединяя виды польз своих к таковым же черни, заставили сами себя хранить правосудие и не утеснять маломощных.
La Princesse Sophie qui avoit un esprit aussi supérieur que dangereux, bien loin de se retirer dans un Couvent, comme c’étoit alors la coutume des filles des Czars, voulut profiter de la foiblesse de l’âge de Pierre, & conçut le dessein de se mettre à la tête de l’Empire. A-peine Fœdor fut-il expiré, que par ses intrigues elle excita dans le corps des Strelitz (1) une des plus terribles révoltes : car après qu’elle eut fait [p. 287] répandre le sang de quantité de Seigneurs, les Strelitz proclamerent Souverains les deux Princes Ivan & Pierre, & leur associerent Sophie en qualité de Corégente. Elle jouit aussi-tôt de tous les honneurs d’une Souveraine, sans être déclarée Czarine. Elle eut la premiere place au Conseil, signa toutes les expéditions, fit graver son image sur les monnoies ; en un mot elle s’arrogea la puissance suprême : cependant elle en partagea le fardeau avec le Prince Basile Galitzin, qu’elle fit Administrateur de l’Etat, & Garde des Sceaux, homme supérieur en tout genre à tout ce qui étoit alors dans cette Cour. Pendant qu’elle régnoit ainsi depuis plus de six ans, Pierre avoit atteint sa dix-septieme année, & se sentoit le courage de soutenir son droit ; il donnoit déja des signes de cette élévation de génie, qui le rendit le réformateur d’un peuple plongé jusques-là dans les ténebres de la barbarie, & qui fixa long-tems l’attention de toute l’Europe.
(1) Corps de milice à-peu-près semblable à celui des Janissaires en Turquie.
Царевна же [c. 5] София имела разум сколь тонкой, столь и опасной и весьма была далека от того, чтоб уединиться в монастырь, как в тогдашнее время был обычай у Царских дщерей. Она желала воспользоваться младостию лет Петровых и приняла намерение соделаться властительницею в государстве; по чему, как скоро Царь Феодор скончался, то она своими хитростями возбудила престрашный бунт в войске стрельцов, которое по приказанию ея пролив кровь многих знатных вельмож, всенародно объявили Государями обоих Царевичев Иоанна и Петра, присоединив к ним и Софию в качестве соправительницы. В следствие чего [с. 6] тотчас стала она употреблять все знаки сана самовластныя Государыни, небыв наименована Царицею, и занимала перьвое место в совете, подписывала все определения, приказывала на монетах изображать свою особу, словом: присвояла себе совершенно верховную власть; но бремя сие разделяла с Князем Васильем Голицыным, возложив на него чин опекуна правительства, хранителя Государственной печати, и главноначальника над всеми при дворе тогда находившимися.
Во время, как она таким образом державствовала более 6 лет, Петр достиг до 17 года своего возраста и почувствовал уже себя в силах [с. 7] воспользоваться своим правом. Великия его природныя дарования открывшияся свету, через которыя соделался он после просветителем народа своего погруженнаго во тьме невежества, удивляли всю Европу, устремлявшую на него особливое внимание, […]
Сей Великий Государь любил славу, но поставлял оную единственно в том, что бы подданных своих осыпать благодеяниями.