Tout le monde sçait que quelques Provinces des Pays-Bas, également touchées de l’amour de leur nouvelle Religion, & de celui de leur ancienne liberté, s’unirent en 1566, pour la conservation de l’une & de l’autre ; & bien-tôt après s’affranchirent du joug des Espagnols.
Il est vrai que les secours de la France, de l’Angleterre, & des Princes Protestans d’Allemagne, contribuerent à former & à soûtenir cette Republique naissante ; mais il n’est pas moins veritable, que sans les fonds inépuisables qu’elle trouva dans l’établissement d’un nouveau Commerce, les Troupes & les subsides de ses Alliez, ne l’eussent pû sauver des fers qu’elle n’avoit encore qu’à demi rompus.
Dès le commencement de la révolte, Philippe II. avoit bien interdit toute sorte de Commerce aux Confederez dans ses Etats <...>.
Всему свету сие известно; что некоторыя Нидерландския провинции будучи побуждены горящею любовию к новой своей вере и к древней вольности, в 1566м году для сохранения веры и вольности своей соединились, и вскоре после того от Гишпанскаго ига сами себя освободили.
Хотя помощь Француской и Великобританской короны, также Немецких протестантскаго исповедания Принцов, к содержанию и укреплению сея новой республики много поспешествовала, однакож бы войско и вспоможение союзников ея; без собственных и от единой комерции проистекающих бесчисленных скоровищ сея республики, от оков Гишпанскаго жестокаго владения, совершенно разрешить и вечной свободы даровать ей не могли.
С начала возмущения их: Филипп второй Король Гишпанской Голанцов в свои земли для купечества пускать запретил <...>.
Nam si armis milites concrepabunt, si superbia, vel furor, obsequium excutiet, longe illis pacis consilia, longe mens ducum, qui eos tumultibus arcendis coegerant.
Ибо ежели оружием воины застучат, ежели гордость или неистовство отымет у них послушание; то далеко от них бывают мирныя предприятия, далеко и намерение [c. 354] военачальников, которыи их для успокоения возмущений собрали.
Continebit hic terror cives in fide; amicitias, & hospitia externorum tam vetera firmabit, quam nova inveniet. Civiles enim motus, aut ambitu & coniuratione paucorum Optimatum inserpunt; aut, quod est rarius, uno consensu furentis vulgi constant. Nihil vero in utrumque hunc Reip[ublicae] morbum salubrius aut efficacius est eiusmodi armis. Sunt enim nobilium factiones in initiis, ac veluti cunis, timidae debilesque; Ut si in promptu, & sub pellibus miles sit, opprimi cum dignitate possit malum <...> Sin vero populari tumultu praecipitata insania (quod quia interdum aevo maiorum contigit, prudentibus semper timendum est) innumeras manus armabit in Regem; nihil in hoc incendium remedii, nisi firmas legiones & assuetas disciplinae monstro illi obiicias.
Сей страх удержит подданных в верности; a союз и дружбу в чужестранных не токмо старую подтвердит, но и новую себе найдет. Ибо междоусобныя смятения или от гордости, или от единоумышления не многих знатных производятся; или, но сие реже бывает, от общаго согласия неистовящагося народа востают. Но нет, на обе сии всего общества болезни, здоровее и действительнее такова всегдашняго ополчения. Ибо возмущения, [c. 347] от благородных людей происходящия, вначале, и как еще в пеленах, слабы и боязливы бывают, так что, если готовы будут военныи люди, пребывая и зимою в ставках; то зло истребиться достойным образом может <…>. Ежели ж народным бунтом устремленное неистовство (чего, понеже иногда в древния времена случалось, всегда благоразумным надлежит бояться) бесчисленными руками воружится на Царя; то нет же на сей пожар другаго лекарства, кроме добрых полков и привыкших к военным обрядам, коими б поражать сие страшилище.
Гл. 15. Так точно Монархи и Владетели, весьма справедливо поступают; что первых при дворе, и знатнейших в войске своем чинов, таким подданным не жалуют: которыя против [их законных Государей своих]*, несколько раз в бунтах, и возмущениях давно приличились.
[Примечание: фрагмент в квадратных скобках в оригинале отсутствует].
Du reste, ils vivoient presque sans aucune dépendance de la Cour, & même sans aucune union entr’eux, également incapables de société & de soumission, & plûtôt farouches & indociles, que libres.
Tant d’indépendance dans des Sujets, une autorité si bornée dans le Souverain, si peu d’union entre les differens ordres de l’Etat, tout cela avoit été cause que ce Royaume n’avoit presque jamais été sans quelque revolte & sans Guerres Civiles.
<…> они [мужики] жили почти без всякой зависимости от двора, и без всякаго союза между собою, и равно неспособны ни к сожитию человеческому, ниже к послушанию власти; и больше свирепы и невежи, нежели вольны были.
Такая независимость подданных от верховной власти, столь ограниченная власть государева, и так слабой союз между разными государственными чинами причиною были, что сие государство почти [с. 15] никогда не было без какого ни есть возмущения, или междоусобной войны.
Mais comme ces moyens étoient encore trop foibles pour contenir une Nation accoûtumée à une liberté excessive, & toujours prête à se revolter, cette Princesse travailla à se faire des créatures, & à former un parti dans le Royaume, qui fût capable de s’opposer aux revoltes & de maintenir son autorité.
Но как сии средства были весьма слабы к удержанию народа, приобыкшаго к чрезвычайной вольности, и всегда готоваго к возмущению; то сия государыня старалась сделать себе в сем государстве из фаворитов партию, котораяб могла противиться возмутителям и подкреплять ея власть.
Le Peuple au désespoir d’un Gouvernement si tyrannique, perdit la crainte avec le bien, il entra avec ardeur dans l’indignation & le ressentiment du Clergé & de la Noblesse. Ce fut une conspiration générale de tous les Etats & de tous les Ordres du Royaume. <…>. [p. 262] La révolte commença dans la Province de Jutland, qui confine au Holstein. Les Etats de cette Province assemblez à Arhusen déposerent publiquement Christierne, & ils oserent même lui faire signifier l’Acte de sa dégradation par Munce, Chef de la Justice de cette Province.
Простой народ, будучи в отчаянии от такого его тиранскаго владения, потерял с благополучием своим страх против него. Он вступился горячо за неудовольствие духовенства и дворянства, и зделалось всеобщее возмущение во всех государственных чинах. <…>. [с. 27] Бунт начался в Ютландской провинции смежной с Голштиниею. Чины сей провинции собравшись в Аргузене лишили Христиэрна публично престола, и отважились объявить ему [с. 28] низложение его чрез Мунса главнаго судию сей провинции.
Однако не роптание народа, и не выговор дворянства, принудили сего Государя вступить в сию войну. Он уже довольно утвердил свою власть, и был в безопасности от возмущения своих подданных <...>.
Les Paysans sur tout souffroient impatiemment qu’on enlevât leurs cloches & les croix d’argent de leurs Eglises, qui faisoient souvent la partie la plus essentielle de leur culte. Ces Paysans naturellement feroces, prévenus par leurs Curez, regardoient cette conduite du Prince comme un attentat sur la Religion & sur leur liberté. <…> Il se faisoit tous les ans, en cette saison, une Foire considérable proche d’Upsal, ou il se trouvoit une affluence extraordinaire de Peuple, de toutes les Provinces circonvoisines. C’étoit comme une espece d’Etats pour les Paysans. <…> [p. 338] Les mécontens résolurent de profiter de cette Assemblée pour exciter quelque révolte <...>.
Мужикам наипаче [с. 124] несносно было то, что взяты были у их церьквей колокола и серебреные кресты, которые часто составляли самую существенную часть их богочтения. Сии мужики, с природы дикие, предупрежденные своими священниками, почитали такую поступку сего Государя за посягательство на их веру и вольность. <…> В сие время бывала ежегодно великая ярмонка не подалеку от города Упсаля, куда сходилось великое множество народа со всех ближних провинций, и это был, как некоторой сейм для мужиков. <…> Бунтовщики вознамерились употребить [с. 125] в свою пользу сей случай ярмонки, чтоб начать возмущение.
Il est certain, du moins, que le plus grand talent des chefs est de déguiser leur pouvoir pour le rendre moins odieux, & de conduire l’état si paisiblement qu’il semble n’avoir pas besoin de conducteurs.
Je conclus donc que comme le premier devoir du législateur est de conformer les lois à la volonté générale, la premiere regle de l’économie publique est que l’administration soit conforme aux lois. *C’en sera même assez pour que l’état ne soit pas mal gouverné*, si le legislateur a pourvû comme il le devoit à tout ce qu’exigeoient les lieux, le climat, le sol, les mœurs, le voisinage, & tous les rapports particuliers du peuple qu’il avoit à instituer. Ce n’est pas qu’il ne reste encore une infinité de détails de police & d’économie, abandonnés à la sagesse du gouvernement : mais il a toujours deux regles infaillibles pour se bien conduire dans ces occasions ; l’une est l’esprit de la loi qui doit servir à la décision des cas qu’elle n’a pû prévoir ; l’autre est la volonté générale, source & supplément de toutes les loix, & qui doit toujours être consultée à leur défaut. Comment, me dira-t-on, connoître la volonté générale dans les cas où elle ne s’est point expliquée ? Faudra-t-il assembler toute la nation à chaque évenement imprévû ? Il faudra d’autant moins l’assembler, qu’il n’est pas sûr que sa décision fût l’expression de la volonté générale ; que ce moyen est impraticable dans un grand peuple, & qu’il est rarement nécessaire quand le gouvernement est bien intentionné car les chefs savent assez que la volonté générale est toûjours pour le parti le plus favorable à l’intérét public, c’est-à-dire le plus équitable ; de sorte qu’il ne faut qu’être juste pour s’assurer de suivre la volonté générale. Souvent quand on la choque trop ouvertement, elle se laisse appercevoir malgre le frein terrible de l’autorité publique.
À la Chine, le prince a pour maxime constante de donner le tort à ses officiers dans toutes les altercations qui s’élevent entr’eux & le peuple. Le pain est-il cher dans une province ? l’intendant est mis en prison : se fait-il dans une autre une émeute ? le gouverneur est cassé, & chaque mandarin répond sur sa tête de tout le mal qui arrive dans son département.
[Примечание: выделенный фрагмент опущен переводчиком].
Известно по крайней мере, что наилучший дар начальников, скрывать власть свою, дабы она не столько противна была, и править обществом так тихо, чтобы казалось, будто нет нужды в правителе.
И тако заключаю, как первой долг законодавца соглашать узаконения с волею общею, так первое правило хозяйства народного наблюдать, чтоб все распоряжения согласны были с законами. Довольно в истинную, ежели законодавец по своему долгу снабдил во всем, чего требовало местоположение, воздух, доход, нравы, соседство, и все участные связки в народе, которыя он должен устанавлять. Совсем тем еще безчисленныя мелкости исправления и хозяйства остаются единственно мудрому разсудку правления; но в таких случаях имеет оно два неложныя правила, по которым поступать должно; первое, разум закона долженствующий служить к решению в случаях, которых прежде предвидеть было не возможно. Другое, воля общая, източник и прибавление всех законов, у которой всегда должно в недостатке спрашиваться. Как скажут мне узнать волю общую в таких случаях, где она неизвестна? Не ужли собирать весь народ при всяком нечаянном приключении? Тем [c. 19] меньше надобно его собирать, что нельзя верно положиться, будет ли значить разсуждение его волю общую, что средство сие совсем невозможное в великом народе, да оно и редко нужно, когда правление хорошо вразумляет, и начальники уже ведают, что воля общая всегда с стороны полезнейшей народу, то есть с стороны справедливейшей; так остается только быть справедливу, чтоб верно следовать воле общей. Часто ежели она когда явно тронута бывает, со всею страшною уздою власти народной она оказывается.
В Китае Государь почитает непоколебимым правилом винить начальников в приключающихся замешательствах между их и народом. Недостаток ли в хлебе, в которой области? Воевода сажается в тюрьму. Сделается ли где возмущение? Градоначальник сменяется и всякой правитель отвечает головою своею за всякое нестроение, случившееся в его правительстве.
Повествуют, что сам Ликург посвятил Минерве сей храм под сим именем в память того, что как во время возмущения Алкандр, которому его законы не нравились, вышиб ему глаз; то его на сем месте защитил народ <…>.
<…> les Bohémiens, qui étoient trop grossiers pour entrer dans les disputes sophistiques des théologiens, n’embrassèrent cette nouvelle secte que par un esprit d’indépendance & de mutinerie, qui est asséz le caractère de cette nation. Ces nouveaux convertis secouèrent le joug du pape; & se servirent des libertés de leurs consciences pour couvrir les crimes de leur révolte.
<…> Богемцы будучи весьма грубы для того, дабы входить в обоюдные споры Богословов, приняли сие исповедание ни почему иному, как по духу вольности и склонности к возмущению; к чему сей народ был сроден. Сии новообращенные свергнули с себя Папское иго и под видом желания свободы своей совести закрывали беззаконной свой бунт.
L’Autorité du Sénat, sans cesse en opposition avec celle du Peuple ; l’ambition outrée [p. 17] des Grands ; les prétentions des Plébéiens qui s’accroissoient chaque jour, & beaucoup d’autres raisons, qui sont proprement du ressort de l’Histoire, causerent de nouveau des Orages violens : les Gracques & les Saturninus publierent quelques Loix séditieuses : pendant les troubles des Guerres Civiles, on vit un nombre d’Ordonnances que les événemens faisoient paroitre, & disparoitre.
Власть Сената всегда в противоположении с народною: непомерное вельмож честолюбие, возрастающия отчасу народныя требования, и много других причин, собственно до Истории надлежащих, причинили снова сильныя возмущения: Гракхи и Сатурнины издали несколько возмутительных законов; в смутныя времена междоусобной войны вышло множество установлений, которыя, завися от случаев, показывались и опять скрывались.
Падение государя имеет три степени. Потеряние народнаго почтения его потрясает; лишение склонности вельмож его колеблет: а наконец возмущение подданных его низвергает.
Ceux qu’un pareil sort retenoit dans les chaînes de leurs créanciers, échapent; il se trouve bien-tôt des chefs & des partisans de la sédition. On ne reconnoit plus l’autorité des Magistrats; & les Consuls qui étoient accourus pour arrêter ce désordre par leur présence, entourez du peuple en fureur, [p. 84] ne trouvent plus ni respect ni obéïssance dans le citoyen.
Те, кои равною судьбою ввержены были в оковы, освобождаются, вскоре учиняются предводителями и сообщниками возмущения, не признают боле власти начальников; и Консулы, кои к усмирению мятежа, представились среди ярящагося народа, не находят уже ни почтения, ни послушания в Гражданах.
<...> le Parlement irrité de voir aller si mal les affaires d’Ecosse & de France, & le Royaume plein de troubles & de revoltes, imputa tous ces malheurs au peu de conduite, & d’affection du Protecteur pour les affaires de la Nation.
<...> раздраженный парламент, видя дурное состояние дел Шотландских и Французских, королевство ж наполненное [с. 188] мятежами и возмущениями, все сии несчастии приписывал малому вниманию и худой ревности протектора к делам общенародным.
Mais les émeutes populaires, les préventions des magistrats, la haine contre les Juifs toujours disposés à la révolte, l’idée de Judaïsme attachée à la nouvelle religion, la sévérité des lois qui interdisoient tout culte étranger, les assemblées des fidelles taxées de révolte sacrilège ; c’est ce qui occasionna les supplices dans plusieurs provinces [p. 320], sans qu’il y eût d’édit général contre eux.
Но народные беспокойства, предупреждения правителей, ненависть против Жидов, всегда готовых к возмущению, понятие о Иудейской религии, привязанное к новой религии; строгость законов, запрещавших всякое чуждое богопоклонение, собрания верных почтенные законопреступным бунтом: вот что причиняло казни во многих провинциях, а нарочного общего указа против них не было дано.
En 1282, on exclut la noblesse du gouvernement. Il fut remis à des marchands & des artisans, avec le titre de seigneurs. Ensuite on créa un gonfalonnier tiré du peuple, qui ayant des troupes à ses ordres, prêteroit main sorte à la seigneurie. La nouvelle administration produisit de nouveaux désordres. Pour contenir les nobles dans le devoir, on imagina un moyen tout propre à les révolter. Comme les témoins n’osoient déposer contre eux, on autorisa les magistrats à juger sur le bruit public. On ne voyoit pas que la licence devoit augmenter par une justice arbitraire.
В 1282 году все благородные люди были исключены из правления, а поручено оное купцам и ремесленникам, да и называли их господами. Потом выбранный из народа Гонфалоньер, который, имея в своем ведение все войска, снабжал сих новых господ как приставами, так и стражею; а новое сие правление произвело также новые и непорядки. Тогда для удержания благородных в их должности было выдумано такое средство, которому надлежало приводить их к возмущению; ибо как свидетели не осмеливались [c. 54] на них доказывать, то присутствующим и дозволялось судить их по одному только народному слуху, не рассудя того, что таковое самоизвольное судилище долженствовало прежнее своеволие умножить еще более.
L. 255. Les Magistrats ont le gouvernement des affaires civiles et politiques, et reprétentent le Souverain. Ce n’est pas une de leurs moindres occupations, que leur attention à prévenir les désordres d’une populace toujours prête à se mutiner, et qui se plaît souvent à braver ceux même qu’elle reconnoît pour ses Maîtres. Ils s’appliquent sur-tout à faire fleurir les arts qu’ils croient pouvoir donner de l’aisance à leurs concitoyens et de l’éclat à la République <...>.
П. 247. Властелины управляют политическими и гражданскими делами и представляют Государя. Не из самых малых упражнений их есть попечение о предварении безпокойств черни, готовой всегда к возмущениям и часто к оскорблению даже и тех, кого почитают своими повелителями. Они стараются особливо о художествах могущих дать изобилие гражданам и блеск Республике <…>.
L. 351. Mais, d’après ce que je vous ai dit, vous pouvez juger si la capitale qui a fomenté dans son sein des révoltes, des conjurations, des révolutions en si grand nombre, a droit de se glorifier du titre qu’elle prend, de Ville très-fidele.
П. 340. Но по сказанному мною судить уже вы в состоянии, имеет ли право столица, питавшая в своих недрах бунты, заговоры, возмущении, мятежи в столь великом числе, славиться похищенным званием [с. 84] вернейшего города?