философ

DROIT

Le philosophe interrogé dit, le droit est le fondement ou la raison premiere de la justice. Mais qu’est-ce que la justice ? c’est l’obligation de rendre à chacun ce qui lui appartient. <…> C’est ici que le philosophe commence à sentir que de toutes les notions de la Morale, celle du droit naturel est une des plus importantes & des plus difficiles à déterminer ?

ПРАВО ЕСТЕСТВЕННОЕ (Нравоучение)
Вопрошенный философ, говорит, право есть основание, или первая причина правосудия. Но что есть правосудие? Правосудие есть обязанность отдавать каждому, что ему принадлежит. <…> Тут то Философ начинает чувствовать, что из всех познаний в нравоучении, познание права естественнаго есть наиважнейшее, и которое труднее всех определить?

Quand nous voudrions supposer un homme Sauvage aussi habile dans l'art de penser que nous le font nos Philosophes ; quand nous en ferions, à leur exemple, un Philosophe lui-même, découvrant seul les plus sublimes verités, se faisant, par des suites de raisonnemens très abstraits, des maximes de justice & de raison tirées de l'amour de l'ordre en général, ou de la volonté connue de son Createur : En un mot, quand nous lui supposerions dans l'Esprit autant d'intelligence, & de lumiéres qu'il doit avoir, & qu'on lui trouve en effet de pesanteur & de stupidité, quelle utilité retireroit l'Espéce de toute cette Métaphisique, qui ne pourroit se [p. 44] communiquer & qui periroit avec l'individu qui l'auroit inventée ?

Когда бы мы хотели положить дикаго человека столько искусным в размышлениях, как его представляют нам наши Философы; когда бы мы, по их примеру, зделали его самого Философом, открывающим чрез самого себя превысочайшия истинны, делающим себе, чрез последствие весьма [с. 28] отделенных разсуждений, правила о справедливости и причине выводимые из любви к порядку вообще, или из сведомой ему воли его творца; одним словом, когда бы мы присвоили его уму столько смысла и просвещения, сколько он иметь должен, и сколько в самой вещи находится в нем, неповоротливости и несмысленности: какую пользу получил бы весь род изо всей такой Метафизики, которая не могла бы другим быть сообщаема, и погибла бы вместе с вымыслителем своим?

Les politiques font sur l'amour de la liberté les mêmes sophismes que les Philosophes ont faits sur l'Etat de Nature ; par les choses qu'ils voyent ils jugent des choses très [p. 147] différentes qu'ils n'ont pas vues, & ils attribuent aux hommes un penchant naturel à la servitude par la patience avec laquelle ceux qu'ils ont sous les yeux supportent la leur, sans songer qu'il en est de la liberté comme de l'innocence & de la vertu, dont on ne sent le prix qu'autant qu'on en joüit soi-même, & dont le goût se perd sitôt qu'on les a perdues. 

Политики делают о любви к вольности таковыя же софизмы, какия Философы делали о состоянии природном; по вещам, которыя они видят, разсуждают они о вещах разнствующих, коих они не видали, и приписывают людям склонность естественную к порабощению, по той терпеливости, с каковою сии, кои в их глазах находятся, сносят их господство сами над собою, непомышляя, что вольность, так точно, как невинность и добродетель, тогда только разумеют, пока ею пользуются и вкус их теряется так скоро, как только их кто лишится.

L’homme, comme être physique, est ainsi que les autres corps, gouverné par des loix invariables : comme être intelligent, il viole sans cesse les loix que Dieu a établies, & change celles qu’il établit lui-même. Il faut qu’il se conduise ; & cependant il est un être borné ; il est sujet à l’ignorance & à l’erreur, comme toutes les intelligences finies ; les foibles connoissances qu’il a, il les perd encore : comme créature sensible, il devient sujet à mille passions. Un tel être pouvoit à tous les instans oublier son créateur ; Dieu l’a rappelé à lui par les loix de la religion : un tel être pouvoit à tous les instans s’oublier lui-même ; les philosophes l’ont averti par les loix de la morale : Fait pour vivre dans la société, il y pouvoit oublier les autres ; les législateurs l’ont rendu à ses devoirs par les loix politiques & civiles.

Человек, как бытие естественное так, как и другия тела, управляется непременными законами. Человек, как бытие разумное, нарушает безпрестанно законы от Бога установленные; переменяет и те самые, которые он сам установил: надлежит ему самим собою предводительствовать; однако же он есть бытие ограниченное; и потому подвержен незнанию и заблуждению так, как и все разумныя бытия ограниченныя; сколь ни слабыя имеет он познания, но и те он теряет, как одаренное чувством творение; и потому подвержен он множеству страстей. Такое бытие может завсегд предать забвению своего творителя; но Бог приводит его в себя законами веры. Такое бытие может часто позабывать и само себя; но Философы научают его познанию чрез законы нравоучения. Будучи создан для сожития в обществах он бы мог в оном [с. 7] позабыть других; но законодавцы приводят его к своей должности законами политики и гражданства.

Fleiß und Nachtwachen, tiefes Nachsinnen, Erfindung mit unendlicher Mühe, alle Opfer der Bequemlichkeit, der Gesundheit, ja des Lebens, die wir unsrer Ehrliebe bringen, machen sie zu keiner Tugend. Man sey der größte Weltweise und die Bewunderung der Klugen und verdenke sein Leben in nützlichen Erfindungen; man sey der größte Held und wage sein Leben in tausend Gefahren, wo Andre zittern, und besiege ganze Nationen; man sey der größte Dichter und schreibe göttliche Sittensprüche und werde das Orakel der Nachwelt; man sey der größte Künstler und verbeßre den Nutzen der Erde; man sey der weiseste und wachsamste Regent und beglücke sein Volk auf Jahrtausende hinaus! Man kann dieses alles, seiner Ehrbegierde zu Gefallen seyn; des Kützels wegen, den wir bey dem Ruhme empfinden, und gar nicht in Rücksicht auf Gott und Pflicht, und auf den wahren Nutzen der Andern; das heißt, nicht aus Tugend.

Прилежание и неусыпность, глубокое размышление, изобретение с чрезмерным трудом, все жертвы спокойствия, здоровья, да и самой жизни, которую мы своему честолюбию приносим, не делают оное добродетелию; пускай будет великой Философ, и удивление разумных, пускай иждивает свою жизнь, размышляя о полезных изобретениях; пускай будет великой Герой и отважит жизнь свою на тысячу опасностей, где другие дрожать, и победит целые народы; пускай будет великой стихотворец, и напишет божественныя Нравоучения и сделается Оракулом потомства; пускай будет искуснейшей художник и исправит употребление земли; пускай будет мудрейшей и неусыпнейшей правитель и ощастливит свой народ на тысячу лет? Всем сим можно быть, только чтоб угодить своему честолюбию, ради прелести, которую мы при славе чувствуем, но невзирая на Бога и должность и на истинную пользу других, сие значит не из добродетели.

Osons opposer Socrate même à Caton : l’un étoit plus philosophe, & l’autre plus citoyen. <…>. L’un instruit quelques particuliers, combat les sophistes, & meurt pour la vérité : l’autre défend l’état, la liberté, les lois contre les conquérans du monde, & quitte enfin la terre quand il n’y voit plus de patrie à servir.

Осмелимся ли Сократа [с. 38] сравнить Катону; первый был более философ, последний же более гражданин. <…>. Перьвый научает некоторых частных людей, опровергает ложныя мнения и умирает за истинну; последний же защищает государство, свободность и законы от завоевателей света, и наконец оставляет землю, когда уже услуги его для отечества тщетны были.

Soit préjugé ou raison, prévention ou justice, la Chine, après plus de vingt siecles, continue encore à les etudier & à les admirer. Les révolutions du goût, les changemens de Dynastie, les dominations etrangeres même, n'ont jamais entamé l’universalité des suffrages, ni l'elégance pittoresque du style concis dans lequel ils sont ecrits, ni la beauté de la doctrine bienfaisante qu'ils enseignent. Quoiqu'ils ne soient sortis des cendres du grand incendie des livres que tronqués, mutilés & peut-être altérés, les gens de lettres, les hommes d'état, les philosophes & les bons citoyens les regardent comme un des plus beaux monuments qui nous restent de l’éloquence & de la sagesse de l'Antiquité. C'est dans la belle morale qu'ils enseignent, dans les vertus qu'ils commandent & dans les sages regles de politique qu'ils tracent & qu'ils ont eu la gloire de persuader, que les Philosophes d'au-delà des mers auroient dû chercher la solution du grand problême de la durée de l'Empire Chinois, & non pas dans la différence des climats & dans la force des préjugés: causes également absurdes aux yeux de la foi, de l'expérience & de la raison.

Предразсудок ли, предубеждение ли, или справедливость; но Китайцы чрез двадесять уже столетий продолжают почерпать в них учение и удивляться им. Премены вкусов и династий, владычества иностранцев, не ослабляли никогда всеобщей им похвалы; равно всегда чтили живописную краткость и приятность слога, красоту благотворительных правил, ими преподаемых.

Хотя не возникли из пепла великаго онаго пожара, изтребившаго древния книги; станется же, что не избегли сокращения, обезображения, или и были перепорчены. Упражняющияся в науках государственныя особы, философы, словом, все ревностныя дети отечества, разумеют оба сии сочинения наилучшим остатком памятников витийства и премудрости древних. От преизящнаго нравоучения своего, от добродетелей, коим наставляют; от правил благоразумной политики, кои предписывают, вземлется удостоверительная их сила, к которой бы надлежало прибегнуть ученым Европейцам, старающимся решить великую оную задачу, [c. 168] то есть долготу времен существования Китайской империи; а не искать того в разности земных поясов и в предразсуждениях. Источники, равно ложные пред очами веры, испытания и здраваго разума.

C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens.

В сем-то состояло великое искусство древних правительств, в сии отдаленные времена, когда философы давали законы народам, и употребляли власть свою на учинение только их счастливыми и мудрыми. Оттуда толикое множество законов, учреждений нравов, и общенародных правил принятых или отверженных с величайшим старанием. Самые тираны не забывали сии нужныя части правления; и они старалися повреждать нравы своих рабов [с. 44] с толиким же тщанием, с каковым судьи исправляют нравы своих сограждан.

Osons opposer Socrate même à Caton : l’un étoit plus philosophe, & l’autre plus citoyen. Athenes étoit déja perdue, & Socrate n’avoit plus de patrie que le monde entier : Caton porta toujours la sienne au fond de son cœur ; il ne vivoit que pour elle & ne put lui survivre. <…> L’un instruit quelques particuliers, combat les sophistes, & meurt pour la vérité : l’autre défend l’état, la liberté, les lois contre les conquérans du monde, & quitte enfin la terre quand il n’y voit plus de patrie à servir. 

Дерзнем противоположить Сократа самаго Катону: один был больше философ, а другой больше гражданин. Афины были уже потеряны, [с. 57] и Сократ кроме целаго света не имел никакого отечества. Катон носил всегда свое отечество внутри сердца своего: он жил только для него, и не мог после его в живых остаться. <…> Один наставляет некоторых частных людей спорить с Софистами, и умирает за истину: другой защищает государство, вольность, законы против завоевателей мира, и оставляет наконец жизнь, когда уже не может служить более отечеству.

Défiez-vous de ces cosmopolites qui vont chercher loin dans leurs livres des devoirs qu’ils dédaignent de remplir autour d’eux. Tel Philosophe aime les Tartares, pour être dispensé d’aimer ses voisins.
L’homme naturel est tout pour lui : il est l’unité numérique, l’entier absolu, qui n’a de rapport qu’à lui-même ou à son semblable. L’homme civil n’est qu’une unité fractionnaire qui tient au dénominateur, & dont la valeur est dans son rapport avec l’entier, qui est le corps social. 

Опасайтесь тех всеградников, которые, презирая исполнение должностей окрест себя, стараются в своих книгах находить оныя вдали. Иной Философ любит Татар, чтоб не быть принуждену любить своих соседей.
Естественной человек только для самого себя: он есть числительная единица, целое совершенное, имеющий отношение к одному себе или к подобному себе. Человек общественный есть единица частная, принадлежащая знаменателю; и значение его состоит в целом, кое есть собрание гражданское.