§. 9. Vitia hominum, quæ in quamvis civitatis speciem cadunt, sunt; si quibus imperij administratio incumbit, officio suo negligenter aut prave funguntur, & si cives, quibus sola obsequij gloria relicta est, frænum mordeant.
[p. 196] §. 10. Ast vitia status sunt, ubi leges aut instituta civitatis non sunt attemperata ad genium populi, aut regionis; aut ubi eadem cives disponunt ad turbas internas, aut ad justa vicinorum odia incurrenda <…>.
9. ПОРОКИ ЧЕЛОВЕКОВ, которые ВО ВСЯКОМ ОБРАЗЕ ГРАЖДАНСТВА приключаются, суть: аще [с. 427] те, которые повелителства власть имут небрежливо и неправо в должности совей пребывают, и аще граждане, которым токмо едина послушания честь осталась, противятся.
10. А ПОРОКИ СОСТОЯНИЯ или СТАТА СУТЬ, аще законы или уставления не суть умеренныя, по обычаем народа или страны, или где оныя гражданов ко внутренним смятениям подвигают, или чрез оныя правилная ненависть от соседов происходит <…>.
Etre Rigoureux envers les Particuliers qui font gloire de mépriser les Loix & les Ordonnances d’un Etat, c’est être bon pour le Public.
Быть жестоку к тем гражданам, кои себе в славу ставят презирать законы и уставы государственные, есть быть добру к обществу <…>.
Outre le profit des Particuliers, l'Etat recevra grand Avantage d’un tel ordre, en ce que les Marchands se trouveront dans six ans Considérables par le nombre de leurs Vaisseaux <...>.
Кроме прибыли граждан, государство получает великую выгоду от такова учреждения в том, что купечество чрез шесть лет будет знатно числом кораблей своих <…>.
Естьли бы познание оныя могло принесть существенную пользу в общежительстве; то бы за истиннаго гражданина признавать надлежало Орфея, который оною от него скрыл <…>.
Il attacha tant d’importance à la législation, qu’il ne permit à qui que ce fût d’en parler qu’en présence de mille citoyens, & qu’avec la corde au cou. Ayant transgressé dans un tems de guerre la loi par laquelle il avoit décerné la peine de mort contre celui qui paroîtroit en armes dans les assemblées du peuple, il se punit lui-même en s’ôtant la vie.
Он в такое привел уважение законы, что он запретил всякому, кто бы он ни был, говорить об них, разве в присутствии тысячи граждан, и положив голову в петлю. А как некогда он сам во время войны преступил [c. 29] тот закон, которым он осуждал на смертную казнь того, кто придет вооружен в народное собрание, то он сам себя наказал лишением себя жизни.
Harum rerum prima cura fuit, uti habitatoribus Moldavia, civibus urbes frequentarentur: altera deinde militiae, quam non modo legebat et armabat, sed etiam in ordinibus distributam exercendo faciebat meliorem. Deinde populatores eo milite aggressus provinciam pacavit. Inter eos Barones qui in Poloniam fugerant, Myron erat, magnus Logotheta Duca Principatum tenente. Is donec omnia, quae in Poloniam secum asportaverat, absumpta fuerunt, ut extrema pecunia premeretur, aut Ducae aut Petrezeici opibus fidebat: Ducae, quocum eadem fortuna erat usus, si forte aut praelio, aut aliquo alio modo libertatem consequeretur: Petrezeici, si reduceretur per Polonos: alterutrius favore aut gradum tenere, aut altius tolli se posse existimabat.
Итак первое Господаря попечение было о размножении в Молдавии жителей и о населении городов гражданами; второе о войске, которое не только собрал и снарядил,но и разделив на полки, посредством учения, соделал наилучшим; на конец ополчившись с сим войском противу грабителей, доставил своему Княжеству спокойствие. Между бежавшими в Польшу Боярами в правление Дуки находился и Мирон великий Логофет. Сей, пока еще привезенное с собою в Польшу имение не все издержал, в случае крайняго в деньгах недостатка на богатство Дуки, или Петречейка надеялся. На Дуково потому, что по доставлении себе чрез войну или другим каким либо способом вольности, в одинаковом с ним думал быть состоянии; а на Петречейково для того, что чаял будто Поляки могут ему прежний доставить чин; на обоих же к себе благосклонность полагался потому, что ласкал себя или удержать прежнее или взойти на вышшее достоинство.
Tum vero Princeps, ut trepido in casu et non opinato, tumultum auctoritate sua componit: mercatores forum atque tabernas frequentare iubet: cives se tanquam in pace gerere ex Principis facultatibus repetituros, si quid perierit […].
В таковых страшных и нечаянных обстоятельствах Князь всенародное возмущение своею важностию укрощая, повелевает купцам итти в ряды, и сидеть в лавках, а гражданам так поступать, как бы в самое мирное время, обещая в случае какой либо их имению гибели, все из собственной своей возвратить им казны […].
Он обратил беспокойный нрав граждан противу внешних неприятелей; отнял у Персов множество крепостей; напал и разбил их [с. 319] флот <…> покорил остров Фаз по трехлетней осаде, и рассеял ужас даже во дворе великого царя.
Il partagea le territoire en trois portions inégales, l’une pour le culte religieux, l’autre pour les besoins de l’état, la troisième pour les citoyens, qui eurent chacun environ deux arpens de terre. Ensuite, il établit un sénat composé de cent personnes, auquel il confia le soin de faire observer les lois, de délibérer sur le grandes affaires, & de porter les délibérations aux comices, ou aux assemblées du peuple. Le droit suprême de décider appartenoit au peuple, mais les décisions devoient être confirmées par le sénat. Le commandement des armées, la convocation des comices & du sénat, le jugement des causes les plus importantes, la dignité de souverain pontife, étoient le partage du roi.
Он разделил земли на три неравныя части: одну определил для религии и ея служителей, другую на государственныя потребности, а третию для граждан, из которых каждый имел около двух десятин. Наконец он учредил Сенат, из ста человек состоящий, которому поручил смотрение за наблюдением законов, решение великих дел и изложение разсуждений на сеймах, или в народных собраниях. Высшее право решения принадлежало народу, но его определения долженствовали быть подтверждены Сенатом. Начальство над войском, созыв сеймов и собрание Сената, суд важнейших дел, достоинство первосвященника были уделом Царя.
Servius Tullius
Servius ayant pris l’autorité sans le consentement du peuple & du sénat, quelque mérite qu’il eût d’ailleurs, ne pouvoir régner tranquillement sur un état libre, s’il ne suppléoit de quelque manière au défaut [p. 202] de droits légitimes. Il gagna le peuple, en payant lui-même les dettes des pauvres, en leur partageant les terres dont quelques citoyen s’étoient emparés, & en diminuant l’intervalle qui séparoit les deux ordres. Il se plaignit ensuite publiquement d’un complot, formé par les patrisiens*, contre sa vie : & demanda qu’on élut un roi, comme s’il eût été prêt à quitter le trône. Le peuple n’eût pas de peine à sa décider en sa faveur.
*Les sénateurs étoient appelles peres (patres), d’où venoit le nom de patriciens, qui distinguoit les familles nobles.
Сервий Туллий.
Сервий приняв власть без народного и сенатского на то согласия, какия бы он впрочем ни имел достоинства, не мог бы однако спокойно царствовать в вольном государстве, есть ли б не наградил каким нибудь образом недостатка в законных правах. Он привлек к себе народ, уплачивал сам долги за бедных, разделяя им те земли, какими некоторые граждане завладели и уменьшая промежуток, которой разделял оба состояния. Он публично жаловался на заговор против его жизни учиненной Патрициями (*) и требовал что бы избрали себе государя, яко бы он готов уже был оставить престол. Народ без всякого труда принял его сторону.
(*) Сенаторы назывались отцами patres от того произошло имя Патрициев, которое различало благородных от простых.
HUITIEME EPOQUE.
LES GRACQUES.
CORRUPTION DANS LA RÉPUBLIQUE.
Depuis l’an de Rome 620, jusqu’en 665.
CHAPITRE PREMIER.
Tribunat de Tibérius & de Caius Grachus, &c.
Les querelles entre le sénat & le peuple avoient été suspendues par les guerres étrangères ; mais le principe qui les avoit excitées subsistoit encore ; & quoique les plébéїens eussent remporté de grands avantages, quoique les deux consuls fussent même quelquefois tires de leur ordre, le petit peuple n’en étoit pas moins à plaindre. Une prodigieuse inégalité de fortune rompoit l’équilibre entre les citoyens ; les richesses [p. 47] des uns augmentoient la pauvreté des autres.
ОСЬМАЯ ЭПОХА
ГРАКХИ.
От создания Рима с 620, до 665 года.
ГЛАВА I.
Трибунство Тиберия и Кая Гракха.
Споры между сенатом и народом были остановлены внешними войнами; но источник оных еще не иссушился; и хотя разночинцы получили великие выгоды, хотя и по два консула иногда выбирали из них, однако чернь не менее достойна была жалости. Страшное неравенство имени разрывало равновесие между гражданами; богатства одних умножали бедность других.
Pendant la seconde guerre Punique, la loi Porcia avoit défendu de battre de verges un citoyen Romain. Cet adoucissement aux rigueurs des anciennes lois, devoit élever davantage [p. 38] les sentimens du peuple. Elle ne s’étendoit point aux armées, où les généraux conservèrent le droit de vie & de mort. Ainsi la discipline militaire se soutint dans toute sa vigueur, tandis qu’une législation plus douce ne fit qu’augmenter l’amour des citoyens pour la patrie. Soumis aux ordres absolus de ses généraux, le Romain avoit cette élévation d’âme qu’inspire la liberté. Rendu à ses soyers, il ne sentoit plus que l’empire bienfaisant des lois.
Во время второй пунической войны, закон Порциев запретил бить розгами Римского гражданина. Сие умягчение жестокости древних законов, долженствовало еще более возвысить чувствования народа. Оный не простирался на воинство, в котором полководцы сохранили право живота и смерти: таким образом военная наука пребывала во всей своей строгости, в то время, когда кротчайшее законодательство умножало в гражданах любовь к отечеству. Находясь под неограниченным начальством полководцев, Римлянин имел сию высокость души, которую внушает свобода. Возвращенный своему семейству, ничего не чувствовал, кроме благодетельной власти законов.
Il refuse de nommer son successeur ; il s’en rapporte au choix de ses amis, & ajoute qu’en bon citoyen, il souhaite d’être remplacé par un homme digne de gouverner la république.
Он не хотел назначить себе преемника; положился в том на выбор друзей своих, и прибавил, что он как доброй гражданин, желает, чтобы его место занял человек достойной правления государством.
Les doges, par un abus fréquent d’un pouvoir que l’on n’avoit pas su restreindre, occasionnèrent souvent des troubles, & en surent souvent les victimes. Un conseil, composés de cent quarante citoyens de tous états, où residoit l’autorité souveraine, arrêta enfin & les entreprises de ces premiers [p. 137] magistrats, & la violence des émeutes populaires. Mais les riches ambitieux avoient trop de moyens d’altérer la constitution à leur avantage.
A cette force de gouvernement démocratique, succéda en 1289 l’aristocratie héréditaire ; par un réglement qui anéantit l’égalité, en donnant à quelques familles le droit exclusif de former le grand-conceil.
Но понеже и самые сии дожи частым употреблением власти своей (которой подданные их уменьшить не могли) причиняли многие беспокойства, да и бывали жертвами оных: то наконец составленной из 140 различных состояний граждан великий совет, в коем заключалась самодержавная власть, удержал предприятия сих главных судей и насильствия неспокойного народа. Не взирая на сие, любочестные и имеющие у себя великое богатство люди, находили многие способы для развращения сего узаконения, и для обращения онаго к своим выгодам.
После сего народного правления учинили они в 1289 году наследное вельможедержавие, учиня притом устав, по которому уничтожено бывшее прежде того равенство, и дано к составлению великого совета [c. 170] некоторым природам исключительное право.
CHAPITRE II.
Fin du regne de Charles VII. – Louis XI, jusqu’à la mort du dernier duc de Bourgogne.
Charles VII, ayant chassé les Anglois par les armes de ses illustres capitaines, des Dunois, des Richemont, des la Hire, &c. continua de réparer par un sage gouvernement les maux affreux de la nation. Son fils Louis, génie dangereux & mauvais cœur, empoisonna la fin de sa vie, en se révoltant. Il se retira chez le duc de Bourgogne ; il se rendit même suspect de méditer un parricide. Charles mourut de chagrin en 1461.
Sous son règne furent restreints les priviléges de l’université de Paris, qui sortant de sa sphère & s’ingérant dans les affaires d’état, inquiétoit alors le gouvernement plus qu’elle n’éclairoit les citoyens.
ГЛАВА II.
Конец царствования Карла VII. – Людовик XI, до смерти последнего Бургонского герцога.
Карл VII выгнал Агличан оружием славных своих военачальников, то есть Дюноа, Ришемонда, Гира и прочих, и продолжал разумным [c. 21] своим правлением исправлять ужасные бедствия своего народа. Сын его Людовик, имеющий у себя великое лукавство и худое сердце, взбунтовав против онаго, оскорбил конец его жизни. Он ушел к герцогу Бургонскому, да и был подозреваем, будто бы думал учиниться отцеубийцей, от которой печали король и умер в 1461 году.
При царствовании сего государя были уменьшены преимущества Парижского университета, которой вышедши из своих пределов и вступавшись во все государственные дела, смущал тогдашнее правление гораздо больше, нежели наставлял он граждан.
Les cas de haute trahison furent étendus jusqu’aux simples discours, jusqu’aux intentions sans effet ; les prisons remplies de citoyens <…>. La nouvelle république ressembloit au regne de Tibere.
Преступления оскорбляющия величество простерлися даже на простые разговоры частных людей, даже на намерения неисполненныя, тюрмы наполнились всякаго рода [с. 64] гражданами <…>. Новая республика уподобилась царствованию Тиверия.
Forcé de combattre la nature ou les institutions sociales, il faut opter entre faire un homme ou un citoyen ; car on ne peut faire à la fois l’un & l’autre.
Toute société partielle, quand elle est étroite & bien unie, s’aliene de la grande. Tout patriote est dur aux étrangers : ils ne sont qu’hommes, ils ne sont rien à ses yeux.
Противиться природе, и вместе гражданским учреждениям невозможно; должно избрать одно: или сделаться человеком, или гражданином.
Всякое частное общество, когда оно согласно и тесно, отделяется от большого общества. Всякой любитель отечества жесток к чужестранцам: они ничто в его глазах; они только человеки.
Les bonnes institutions sociales sont celles qui savent le mieux dénaturer l’homme, lui ôter son existence absolue pour lui en donner une relative, & transporter le moi dans l’unité commune ; en sorte que chaque particulier ne se croye plus un, mais [p. 11] partie de l’unité, & ne soit plus sensible que dans le tout. Un Citoyen de Rome n’étoit ni Caïus, ni Lucius ; c’étoit un Romain : même il aimoit la patrie exclusivement à lui.
Лучшия гражданские учреждения суть те, которыя наиболее обезображивают человека; отнимают [с. 10] у него независимое существование; дают существование относительное, и переносят слово Я в единицу общую, так, что каждый человек не почитает себя единым, но частью общества, и чувствителен токмо к целому. Римской гражданин не был ни Кай, ни Луцилий, но Римлянин: он любил отечество свое, изключая себя.
Celui qui dans l’ordre civil veut conserver la primauté des sentiments de la nature, ne sait ce qu’il veut. Toujours en contradiction avec lui-même, toujours flottant entre ses penchants & ses devoirs il ne sera jamais ni homme ni citoyen ; il ne sera bon ni pour lui ni pour les autres. Ce sera un de ces hommes de nos jours ; un François, un Anglois, un Bourgeois; ce ne sera rien.
Тот, который в гражданском устройстве желает сохранить первоначальныя естественныя чувства, не знает сам, чего хощет. Будучи в безпрестанном противоречии с самим собою, колеблем между склонностями и должностями, не будет никогда ни человеком, ни гражданином; и не будет полезен ни себе, ни другим; будет человек нашего [c. 12] века, Француз, Англичанин, мещанин, наконец – ничто.
L’institution publique n’existe plus & ne peut plus exister, parce qu’où il n’y a plus de patrie il ne peut plus y avoir de citoyens. Ces deux mots, patrie & citoyen, doivent être effacés des langues modernes.
Народное учреждение не существует более, и не может существовать; потому что, где нет отечества, не может там быть и граждан. Сии два слова: отечество и гражданин, должны быть истреблены из языков нынешних времен.