закон

Connoissant si peu la Nature & [p. LXIII] s'accordant si mal sur le sens du mot Loi, il seroit bien difficile de convenir d'une bonne définition de la Loi naturelle.

Столь мало ведая природу, и соглашаясь толь худо о смысле слова закон, весьма трудно будет условиться о надежном определении закона естественнаго.

Il faut convenir d'abord que plus les passions sont violentes, plus les Loix sont nécessaires pour les contenir : mais outre que les désordres, & les crimes que celles-ci causent tous les jours parmi nous, montrent assés l'insuffisance des Loix à cet égard, il seroit encore bon d'examiner si ces désordres ne sont point nés avec les Loix mêmes ; car alors, quand elles seroient capables de les réprimer, ce seroit bien le moins qu'on en dût exiger que d'arrêter un mal qui n’éxisteroit point sans elles.

Надлежит вопервых признаться, что чем более страсти суть стремительны, тем более законы для удержания от них нужны; но кроме того, что неустройства и беззакония повседневно причиняемыя в нас сею страстию довольно показывают безсилие законов в разсуждении сего: потребно бы еще иследовать, не родились ли сии неустройства вместе с самыми законами; ибо в сем случае хотя бы оные и в состоянии были их укрощать: то самое меньшее дело было, котораго бы от них можно требовать, чтоб они воздержали такое зло, которое бы без них не существовало.

N'allons pas surtout conclure avec Hobbes que pour n'avoir aucune idée de la bonté, l'homme soit naturellement méchant, qu'il soit vicieux parce qu'il ne connoît pas la vertu, qu'il refuse toujours à ses semblables des services qu'il ne croit pas leur devoir, ni qu'en vertu du droit qu'il s'attribue avec raison aux choses dont il a besoin, il s'imagine follement être le seul propriétaire de tout l'Univers. Hobbes a très bien vû le défaut de toutes les définitions modernes du droit Naturel : mais les conséquences qu'il [p. 66] tire de la sienne, montrent qu'il la prend dans un sens, qui n'est pas moins faux. En raisonnant sur les principes qu'il établit, cet Auteur devoit dire que l'état de Nature étant celui où le soin de nôtre conservation est le moins préjudiciable à celle d'autrui, cet état étoit par conséquent le plus propre à la Paix, & le plus convenable au Genre-humain. Il dit précisément le contraire, pour avoir fait entrer mal à propos dans le soin de la conservation de l'homme Sauvage, le besoin de satisfaire une multitude de passions qui sont l'ouvrage de la Société, & qui ont rendu les Loix nécessaires.

Особливо не надлежит нам заключать с Гобесием бутто бы по неимению какого либо понятия о благости, человек зол естественно, будто он порочен, потому что не знает добродетели, будто отрекается от услуг своим собратиям щитая себя им ничем необязанным, и будто в силу того права, которое он себе не без причины присвояет на вещи ему нужныя, воображает он буйно себя единым обладателем вселенной. Гобесий весьма изрядно усмотрел недостаток всех нынешних определений права естественнаго: но следствия, которыя он выводит из своего тому определения, показывают, что он приемлет его не менее в ложном разуме. Разсуждая по основаниям от него полагаемым, сей сочинитель долженствовал бы сказать, что как естественное состояние есть такое, в котором попечение о сохранении себя отнюдь непредосудительно сохранению ближняго, то сие состояние было гораздо способнейшее в тишине, и самое приличное для человеческаго рода. Но он говорит точно сему противное для того, что он с попечением о самосохранении дикаго человека, не к стати соединил надобность удовольствования множества страстей, которыя произошли уже от общества, и через которыя законы зделались нужными.

<…> les Jurisconsultes Romains assujettissent indifferemment [p. LXI] l'homme & tous les autres animaux à la même Loy naturelle, parce qu'ils considèrent plutôt sous ce nom la Loy que la Nature s'impose à elle même que celle qu'elle prescrit ; ou plutôt, à cause de l'acception particulière selon laquelle ces Jurisconsultes entendent le mot de Loy qu'ils semblent n'avoir pris en cette occasion que pour l'expression des rapports généraux établis par la nature entre tous les êtres animés, pour leur commune conservation. Les Modernes ne reconnoissant sous le nom de Loy qu'une régle prescrite à un être moral, c'est-à-dire intelligent, libre, & considéré dans ses rapports avec d'autres êtres, bornent consequemment au seul animal doué de raison, c'est-a-dire à l'homme, la compétence de la Loy naturelle ; <…>

<…> Римские Юрисконсулты без всякаго различия подчиняют человека, и всех прочих животных томуж естественному закону, для того, что они разсуждают под сим именем закона, более о том, что природа налагает сама себе, нежели о том, что она предписывает, или лучше сказать, по причине особливаго означения, по которому сии Юрисконсулты разумеют слово закон, которое кажется, что приняли они в сем случае только за выражение всеобщих отношений, установленных природою между всеми существами одушевленными для собственнаго их сохранения. [л. )(8 об. ] Нынешние писатели, не признавая под сим именем закона, как только единое правило предписанное существу нравственному, то есть: разумному, свободному и разсуждающему в его отношениях к другим существам: следственно, ограничивают все в едином смыслом одаренном обуздании, то есть, в человеке, принадлежность закона естественнаго <…>.

Tout commence à changer de face. Les hommes errans jusqu'ici dans les Bois, ayant pris une assiéte plus fixe, se rapprochent lentement, se réunissent en diverses troupes, & forment enfin dans chaque contrée une Nation particuliére, unie de mœurs & de caractères, non par des Réglemens & des Loix, mais par le même genre de vie & d'alimens, & par l'influence commune du Climat.

Все начинает переменять свой вид, люди бродящие до того в лесах, приняв пребывание более утвержденное сближаются мешкотно, соединяются в различныя толпы и составляют наконец во всякой стране особливый народ, соединенный нравами и свойствами, не по учреждениям и законам, но по единакому образу жизни, одинакой пищи, и по общему действию климата.

Telle fut, ou dut être l'origine de la Société & des Loix, qui donnérent de nouvelles entraves au foible & de nouvelle<s> forces au riche, détruisirent sans retour la liberté naturelle, fixérent pour jamais la Loi de la propriété & de l'inégalité, d'une adroite usurpation firent un droit irrévocable, & pour le profit de quelques ambitieux assujétirent désormais tout le Genre-humain au travail, à la servitude & à la misére. <…> [P. 138] Les Sociétés se multipliant ou s'étendant rapidement couvrirent bientôt toute la surface de la terre, & il ne fut plus possible de trouver un seul coin dans l'univers où l'on pût s'affranchir du joug, & soustraire sa tête au glaîve souvent mal conduit que chaque homme vit perpetuellement suspendu sur la sienne. Le droit civil étant ainsi devenu la régle commune des Citoyens, la Loy de Nature n'eut plus lieu qu'entre les diverses Sociétés, où, sous le nom de Droit des gens, elle fut temperée par quelques conventions tacites pour rendre le commerce possible & suppléer à la commisération naturelle, qui, perdant de Société à Société presque toute la force qu'elle avoit d'homme à homme, ne réside plus que dans quelques grandes [p. 139] Ames Cosmopolites, qui franchissent les barriéres imaginaires qui séparent les Peuples, & qui, à l'exemple de l'être souverain qui les a créés, embrassent tout le Genre-humain dans leur bienveillance.
Les Corps Politiques restant ainsi entre eux dans l'Etat de Nature se ressentirent bientôt des inconveniens qui avoient forcé les particuliers d'en sortir, & cet Etat devint encore plus funeste entre ces grands Corps qu'il ne l'avoit été auparavant entre les individus dont ils étoient composés.

Такое было, или долженствовало быть, произхождение сообщества и законов, которые придали новые путы безсильным, и новые силы богатым истребило бесповоротно вольность естественную, утвердило на веки закон собственности и неравенства, и из искуснаго похищения, учинило право непременное; а к пользе некоторых честолюбивых подвергли на предки весь род человеческий труду, рабству и бедности. <…> Общества умножающияся или распространяемыя быстро, покрыли непродолжительно всю поверьхность земли, и не возможно уже стало найти и единый угол в свете, где бы льзя было свободиться от ига, и уклонить главу свою от меча, часто худо управляемаго, который каждый человек видел всегда вознесенным над своею головою. Когда [с. 85] право гражданское сим образом зделалось общим правилом всех сограждан; то закон естественный не имел уже места как только между разных обществ, где под именем права народнаго, был он умерен, некоторыми условиями невыражаемыми, дабы зделать взаимное сообщение возможным, и тем заменить естественное сожаление, теряющее от одного общества до другаго всю силу какую оно имело от одного человека до другаго, не пребывает уже более, как только в великих душах некоторых козмополитов, *то есть: граждан целаго света*, кои преодолевают вымышленную оную преграду, народы разделяющую, и которые по примеру Существа вседержительнаго их создавшаго, весь человеческий род объемлет своим благоволением.

Сообщества политическия таковым образом оставшися между собою в состоянии естественном, скоро раскаялись о тех неудобствах, которыя особенных людей принудили из онаго вытти; а сие состояние стало паче пагубно между сими великими сообществами, нежели был прежде во особливости между теми, из коих оные сообщества составлены.

[Примечание: выделенный фрагмент в оригинале отсутствует].

Que dans le premier cas, le Droit de conquête n'étant point un Droit n'en a pu fonder aucun autre, le Conquérant & les Peuples conquis restant toujours entre eux dans l'état de Guerre, à moins que la Nation remise en pleine liberté ne choisisse volontairement son Vainqueur pour son Chef. Jusques-là, quelques capitulations qu'on ait faites, comme elles n'ont été fondées que sur la violence, & que par conséquent elles sont nulles par le fait même, il ne peut y avoir dans cette hypothése ni veritable Société, ni Corps Politique, ni d'autre Loi que celle du plus fort. 

Что в первом случае, право завоевания, не будучи правом, не могло основать никакого другаго права; поелику победители и побежденный народ остались всегда между собою в войне; разве когда народ возвратя полную вольность свою, избрал бы самопроизвольно победителя своего себе главою. А до того какие бы договоры ни сочинялись, как оные не могли основаны быть на ином чем, кроме насильства, и следственно, ничто суть в самом веществе; то не могло быть в таком положении ни подлиннаго общества, ни собрания политическаго, ни инаго какого закона, кроме закона сильнейшаго <…>.

C’est du sein de ce désordre & de ces révolutions que le Despotisme élevant par degrés sa tête hideuse & dévorant tout ce [p. 175] qu'il auroit apperçu de bon & de sain dans toutes les parties de l'Etat, parviendroit enfin à fouler aux pieds les Loix & le Peuple, & à s'établir sur les ruines de la République. 

Из недр сего то безпорядка, и его перемен, возвышая по степеням мерзскую главу деспотисм, и пожирая все, что он ни приметит благаго и здраваго во всех частях государства, достиг бы наконец до того, [с. 108] чтоб попрал ногами законы и народ и утвердился бы на развалинах республики.

Mais il faut remarquer que la Société commencée & les relations déjà établies entre les hommes, éxigeoient en eux des qualités différentes de celles qu'ils tenoient de leur constitution primitive ; que la moralité commençant à s'introduire dans les Actions humaines, & chacun avant les Loix étant seul juge & vengeur des offenses qu'il avoit reçues, la bonté convenable au pur état de Nature n'étoit plus celle qui convenoit à la Société naissante ; qu'il faloit que les punitions devinssent plus sévéres à mesure que les occasions d'offenser devenoient plus fréquentes, & que c'étoit à la terreur des vengeances de tenir lieu du frein des Loix. 

Но должно примечать, что начавшееся общество], требовали качеств отличных от тех, которыя они имели в sic, и сношения между людьми установленное [первоначальном своем установлении; что когда нравственность начала входить в действия человеческия, и как прежде законов каждый был единым судиею и мстителем обид им претерпеваемых, то доброта, приличная сущему естественному состоянию, не приличествовала уже раждающемуся обществу; что надлежало наказаниям зделаться гораздо строжайшим, по мере как случаи к обиде стали учащательнее, и что страх наказаний должен был заступать место обуздания законов.

Cette supériorité d'une ame qui ne connoît rien au - dessus d'elle que la Raison & la Loi ; cette fermeté de courage qui demeure immobile au milieu du monde ébranlé ; cette fierté généreuse d'un cœur sincérement vertueux, qui ne se propose jamais d'autre récompense que la vertu même, qui ne désire que le bien public, qui le désire toujours, & qui par une sainte ambition veut rendre à sa Patrie encore plus qu'il n'a reçu d'elle...

Начальныя черты и простейшия краски, употребляемыя умом нашим для начертания образа истиннаго великодушия, суть превосходность души, не познавающей ничего свыше себя, кроме справедливости и закона. Твердая бодрость духа посреди колеблющагося мира не подвижима пребывающа ; благородная гордыня искренне добродетельнаго сердца, которое никогда не предполагает себе инаго воздаяния, кроме самыя добродетели, всегда желает общественнаго блага, и побуждено почтенным честолюбием, стремится воздать отечеству своему более, нежели от него получает.

Telle est la glorieuse nécessité que la Justice impose au [p. 67] Magistrat, lorsqu’elle imprime sur son front le sacré caractere de son autorité. Image vivante de la loi, il faut qu'il marche toujours, comme elle, entre deux extrémités opposées ; & que s'ouvrant un chemin difficile entre les écueils qui environnent sa profession, il craigne de s’aller briser contre l'un, en voulant éviter l'autre.

Такова есть знаменитая должность, кою правосудие возлагает на судью, начершая на челе [с. 15] его священное знаменование своея власти. Представляя живый образ закона, долженствует он подобно оному шествовать между двух сопротивных крайностей; и отверзая себе трудный путь посреди окружающих звание его пучин, да страшится он низвергнуться в едину, желая избежать другия.

La Justice ne sera jamais réduite à redouter la force & l'élévation de son génie. On n'appréhendera point qu'il tourne contre la loi, les armes qu'elle ne lui a données que pour la défendre, & qu'il usurpe sur elle un empire dont il n'est le dépositaire que pour la faire regner.

Никогда правосудие не будет принуждено страшиться силы и возвышения его разума. Не убоится, дабы не обратил он против закона оружие, врученное ему от онаго для защищения своего, и чтоб похитил от него власть, коея он хранителем токмо для соделания его владычества.

Il y a encore une autre espece des génies & des caracteres qui paroissent grands à la [p. 11] vue des ignorans, & qui cependant ne sont pas moins éloignés de la véritable grandeur. Ce sont ceux qui par un faux raisonnement la font consister dans le mal qu'ils se donnent a eux mêmes. Il est beau, il est nécessaire & même il est indispensable, quand on veut aspirer au tître de grand homme, de préferer le bien public a son salut particulier. Mais ce seroit agir contre les principes du sens commun, contre les loix de ce que nous devons a nous mêmes, que de vouloir renoncer de gayeté de cœur, par une fausse idée de grandeur, a tous les avantages temporels, dont nous jouissons & dont nous pouvons jouir avec toute la justice possible.

Есть другой род людей одаренных достоинствами, кои кажутся великими только пред непросвещенными, и кои при всем том весма удалены от великости. [С. 18] Таковые имея поврежденный разум, поставляют оную в тех пороках, которыми они сами исполнены. Сколь приятно и сколь нужно, да при том и необходимо для человека желающаго достигнуть имени великаго, предпочитать общественную пользу собственной своей. Тот поступил бы против разума, и против законов предписывающих долг к самим себе, кто бы захотел исполнен будучи ложною мыслию о великости, отречься всех утешений и выгодностей [с. 19] мирских, коими мы наслаждаемся и имеем оными право наслаждаться.

Au milieu des plaisirs mêmes nous découvrirons le grand homme. Le choix de ses plaisirs, le plus ou le moins d'application qu'il y porte pour en augmenter l'agrément & éviter tout ce qui peut servir de corruption aux mœurs & aux loix d'une societé civile, le distingueront de la foule.

Посреди самых веселостей открываем мы великаго человека. Выбор забав и большее или меньшее его старание о умножении их приятностей и о избежании всего того, что служить может к нарушению добрых нравов и законов общества отличают его от обыкновеннаго человека.

Notre gouvernement a toujours voulu avoir des savans & des sciences depuis plus de trente siecles, mais à sa maniere & selon les vues de sa politique; c'est-à-dire, pour conserver dans l'Empire la pureté de l'enseignement public, pour maintenir les regles de la morale, pour fixer les découvertes des arts de besoin ou utiles, pour elever la jeunesse dans la connoissance & la pratique de ses devoirs, enfin pour distinguer dans la foule ceux qui ont des talens pour les affaires, & tenir occupés ceux qui n'ont que de l'esprit. En vertu de cette façon de penser, qui a présidé à toutes les loix qui concernent les sciences & les savans, il faut que toutes les etudes des ecoles, tous les examens qui conduisent [p. 21] aux degrés, toutes les récompenses qui encouragent ou illustrent les talens, se rapportent à la fin qu'on s'est proposée.

За тритцать столетий назад правительство наше всегда желало иметь людей ученых и чтоб процветали науки. Но некиим особым и ему единому свойственным образом, соответственно видам политики своей, сиречь, дабы сохранялась в народе чистота общественнаго учения; дабы пребывали незыблемо нравственныя правила; дабы всякия изобретения соразмерялись токмо с нуждами и пользами; дабы юношество воспитывалось и навыкало ведать и исправлять должности; дабы наконец отличались природою особо одаренные способностьми по общественным званиям, а одаренные токмо остротою ума не оставалися без упражнения: по силе таковаго образа мыслей, действовавшаго главною пружиною при издавании всех наших законов, надлежащих до наук и ученых людей, само по себе выходит, что всякия школьныя наши учения, все освидетельствования учащихся, доставляющия им степени служения отечеству; всякия награды, поощряющия дарования, или дающия им славу, клонятся на сей один конец.

Les sanglantes tragédies des guerres civiles & etrangeres, des séditions, des pestes, des famines & des révolutions générales envelopperent les Sciences de nuages epais, dont elles ne sortirent que sous la grande Dynastie des Song. Le Fondateur de cette grande Dynastie entra dans le temple des Sciences, & mit la garde des Loix à la porte, pour qu'il ne fût plus ouvert à la multitude.

Кровавые следы внутренних и внешных браней, мятежи, моровыя язвы, голоды, премены правительств, покрыли науки непроницаемыми мраками, прочистившимися не прежде времен протяжной династии Сонгов. Основатель сей династии вступил во святилище наук, издал законы, запечатлел врата в сие святилище черни.

C'est une grande avance en matiere de recherches d'avoir des bornes tracées, au-delà desquelles ou sait sûrement qu'on perdroit ses pas. Quelqu'attachée que soit la Chine à tout ce qui lui vient des temps anciens, elle a eu le sort, à bien des egards, de tous les autres Empires. Les grandes révolutions, les changemens de Maîtres, la décadence des Lettres ont effacé peu-à-peu les vestiges de l'antiquité; les loix ont varié, le cérémonial a eté changé, la tradition altérée, l'ecriture défigurée, & c. Si je ne sais de quel siecle à-peu-près sont les Hiéroglyphes qu'on me présente, le moyen de promener mes recherches de Dynastie en Dynastie, & de suivre les détails de tout ce qui pourroit me donner des lumieres [...]

Велико уже во изысканиях иметь начертанные рубежи, из коих изшествие наверное можно поставлять тщетным. Китай при всем уваживании вземлющагося от древности не избегнул жребия иных краев света; громкия приключения, премены Государей, упадок наук, мало по малу загладили признаки ветхих времен, переиначилися законы, чиноположения и обряды; повреждены предания, письмена обезображены, и прочее. Не знаю ли хотя сколько нибудь, котораго столетия суть Иероглифы, мне показуемые? Как могу с розысками моими скитаться из одной династии в другую, третию и так далее, и держаться всех подробностей, удобных подать мне свет?

Mes troupes eurent ordre d'abandonner incessamment un pays où je les croyois désormais inutiles. Je les rappellai dans leur patrie; mais en les rappellant, je fis savoir mes intentions aux Eleuths, & je les instruisis ainsi en peu de mots: Ne doutant point que vous ne soyiez fideles, je veux bien vous laisser libres de vous conduire selon vos loix, & à votre gré. Si vous persistez dans votre obéissance, je continuerai à vous accorder ma protection, & à vous combler de bienfaits; mais, si par l'effet d'une inconstance qui ne vous est que trop ordinaire, vous venez à vous écarter de votre devoir, comme vous l'avez fait tant de fois, soyez sûrs que les châtimens les plus rigoureux vous feront expier vos fautes.

[p. 339] La crainte, plus que tout autre motif, fit sur les Eleuths, l'impression que j'en attendois. Ils rentrerent en eux-mêmes, ils témoignerent du regret de leur conduite passée; ils protesterent de nouveau qu'ils seroient désormais des vassaux sincérement fideles.

Leur Roi, qui avoit pris le nom de Kaldan, m'envoya des Ambassadeurs pour me prier de l'agréer au nombre de mes sujets, & de vouloir bien le reconnoître pour tel, en acceptant les hommages & le tribut qu'il me faisoit offrir en cette qualité.

Войски оставили страну, где уже почитал я их ненужными вперед. Возвратились к своим. Не укоснил я осведомить Элеутов, да и в немногих таковых словах: . . . «Не сомневаясь, что вы мне верны, охотно даю вам свободу жительствовать по законам вашим, как сами вы хотите. Пребудете ли непреткновенны в повиновении вашем ко мне, продолжу мое покровительство, находить вас буду моими благодеяниями. Естьли же толикократно изведанное уже ваше непостоянство удалит в чем либо вас от должности, верьте мне, самым наистрожайшим наказанием заплатите мне оное.»

Устрашение паче всего инаго подействовало над Элеутами. Стали таковыми, как я ожидал, вошли в себя, свидетельствовали раскаяние о минувшем своем поведении, обязали себя новыми клятвами, что от того времени явятся наивернейшими подданными моими не только внешностию, но и в сердцах.

От Калдана, Царя их, предстали ко мне Послы с прошением, дабы благоугодно мне было приобщить его к числу моих подданных, принять засвидетельствования зависимости его от меня и дань.

330. Ein König und ein Tyrann, sind sehr verschiedene Charaktere: Jener regiert sein Volk nach Gesetzen, worinn es willigt; dieser nach seinem unumschränkten Willen und Gewalt: Jene Regierungsart heißt man frey: diese, tyrannisch.

330. Государь и Тиранн суть весьма различныя между собою свойства: первый правит народом по законам, а второй по своей неограниченной власти и насилию: первый образ правления называют вольным, а второй тиранским.

Die Aufrechthaltung der bürgerlichen Gesellschaft, das allgemeine Wohl der Völker fodern von jedem Mitgliede des Staates, daß er sich den Gesetzen desselben unterwirft.

In einem monarchischen Staate ist der Unterthan schuldig, dem Könige seine Ehrfurcht und Gehorsam zu leisten: in einem republikanischen ist man den Vorstehern zu gehorchen schuldig.

Dieses Gesetz leidet keine Ausnahme; ist mit der Erhaltung des Wohls aller Staaten so wesentlich [S. 80] verbunden, und ist von allen Zeiten her bey allen Völkern der Erde eingeführt.

Непоколебимость гражданскаго общества и общественное благо народов требует от каждаго члена государства подчиненности законам онаго.

В Монархическом государстве подданный обязан Государю своему уважением и повиновением: а в Республиках надобно повиноваться начальникам.

Сей закон не терпит никакого исключения. Он существенно сопряжен с сохранением благосостояния всех государств и установлен у всех народов земных всех времен.