Là, ils demanderent par de grands cris, qu’on leur remît vif le véritable Vizir, aussi-bien que le Reis Effendi, et toutes les autres Créatures d’Ibraïm; et dirent, que, puisqu’Achmet n’avoit pas tenu ses promesses, et qu’il vouloit toujours en dépit des Loix proteger le Ministre qui avoit desolé l’Empire, il ne méritoit plus de regner, et qu’il faloit le détrôner pour mettre en sa place le Sultan Mahmoud, qu’ils avoient déja proclamé Empereur.
Так кричали они весьма, требуя чтоб им отдан был жив прямой везирь, также и Реис-Эффенди, и все другие временщики Ибраимовы, и говорили, что понеже Ахмет не устоял в своем обещании, и что он хочет противу законов защитить министра, которой роззорил Империю, то недостоин он больше государствовать, и что надлежит его свергнуть с престола, а посадить на его место султана Магмута, котораго уже они объявили императором.
Tel est l’Etat présent de l’Empire [p. 162] Ottoman, mal affermi encore depuis l’Elevation du present Sultan au Trône. Car, depuis cette Révolution, le Ministere a toujours été dans une agitation violente, soit par les accidens continuels survenus successivement les uns après les autres, soit par les changemens frequens de Vizirs, de Muftis, de Grands-Amiraux, et des autres Ministres de la Cour <...>.
Сие то есть нынешнее состояние Оттоманския империи, которая и еще колеблется от восшествия на престол нынешняго Султана; ибо, от самаго сего бунта, правительство всегда было в великом страхе, то чрез непрестанные припадки случившиеся по разным временам, то от частыя перемены везирей, муфти, генерал-адмиралов, и других придворных министров <...>.
L'empire de Russie est le plus vaste de notre hémisphère ; il s’étend d’occident en orient l’espace de plus de deux mille lieues communes de France, et il a plus de huit cents lieues du sud au nord dans sa plus grande largeur. Il confine à la Pologne et à la mer Glaciale ; il touche à la Suéde et à la Chine. Sa longueur de l’ile de Dago à l’occident de la Livonie, jusqu’ à ses bornes les plus orientales, comprend près de cent soixante-dix degrés ; de sorte que, quand on a midi à l’occident, on a près de minuit à l’orient de l’empire.
Российская империя есть обширнейшая в свете, она простирается от запада к востоку разстояние болше 2000 француских миль, а наиболшая ее ширина от севера к югу имеет болше 800. Граничит она с Полшею и Ледовитым морем; смежна с Швециею и Китайским государством. Длина сей Империи с запада от острова Даго, что в Лифляндии и самими восточными оной границами щитается около 170 градусов, так что когда в оном Государстве на западе полдень, тогда почти на востоке бывает полночь <...>.
Il nous apprend comment étoient armés tant de peuples différens que ce monarque traînoit après lui : aucun n’est oublié, du fond de l’Arabie & de l’Egypte, jusqu’au delà de la Bactriane & de l’extrémité septentrionale de la mer Caspienne, pays alors habité par des peuples puissans <…>.
On voit avec étonnement que ce prince possédoit autant de terrein qu’en eut l’empire romain ; <…>.
От него мы ведаем, как было вооружено такое множество разных народов, коих влек сей монарх за собою. Ни один народ не забыт в описании Иродотовом, начав от самой глубины Арабии и Египта, до живущих за пределами бактрияна и северной части Каспийского моря, где прежде обитали могущие народы <…>.
Мы видим с удивлением Государя сего обладающего не меньшим пространством земель Римской империи.
Pendant que l’Europe est ainsi boulversée, on voit paroître au vij. siecle les Arabes, jusques-là renfermés dans leurs deserts. Ils étendent leur puissance & leur domination dans la haute Asie, dans l’Afrique, & envahissent l’Espagne ; les Turcs leur succedent, & établissent le siége de leur empire à Constantinople, au milieu du XV. siecle.
<…> & bientôt après la politique de l’Europe & les arts prennent une forme nouvelle.
В то время, когда Европа пременялась, являются в VII. веке Арабы, кроющиеся в безизвестии до сего времени по степям своим, распространяют власть и повелительство свое в вышней Азии, в Африке, и осаждают Ишпанию. Турки следуют за ними, и учреждают столицу империи своей в Константинопле, в половине XV. века.
Вскоре потом Политика и художества в Европе приемлют новой образ.
Веки варварства, последовавшие падению Римской империи, погрузили почти все народы в глубочайший мрак невежества.
<…> secondement parce que c’est le seul moyen de maintenir l’union entre le sacerdoce & l’empire, sans laquelle la société ne peut subsister. Le concours des deux puissances étant donc essentiel dans les choses qui regardent la foi, il en faut conclure que le consentement des princes Chrétiens est nécessaire toutes les fois qu’il est question de célebrer un concile œcuménique. Ajoûtez à cela que le consentement des princes représente celui des peuples ; car dans chaque état le prince est le représentant de la nation. Or ce consentement des peuples opere celui de toute l’Église, qui, selon la réponse de Philippe-le-Bel à une bulle de Boniface VIII. n’est pas seulement composée du clergé, mais encore des laïcs. Une autre observation à faire est que les princes Chrétiens n’ont pas perdu irrévocablement le droit de convoquer les conciles œcuméniques. En effet, comme ils sont obligés en qualité de magistrats politiques de veiller à ce que le bien de l’état, qui est intimement lié avec celui de la religion, ne reçoive aucune atteinte ; <…>.
Второе, что сей есть только один и способ для сохранения согласия между Империею и духовенством, без коего и общество сохраниться не может, почему вспоможение обоих властей быв нужно в [c. 149] вещах, касающихся до веры, то из того и заключается, что нужно согласие Христианских Государей к созыванию Вселенского собора, присовокупя к тому и то, что согласие Государя представляет согласие народное: ибо во всяком государстве Царь собою народ изображает, и так сие народное согласие производит с собою и соизволение всей церкви, которая по мнению Филиппа Ле Бела в его ответе на буллу Вонифатия VIII. не из одного духовенства составлена, но из светских. Другое примечание можно зделать, что Христианские Государи не совсем потеряли право созывать Вселенские соборы; ибо быв оне должны в сходственность звания политического начальника смотреть, чтоб польза государственная, которая соединена с пользою закона, не была повреждена <…>.
Quand les changemens tombent sur de grands objets que des Royaumes ou des Empires font démembrés, affaiblis, détruits, que des Nations s'éteignent, & que la face de l'Univers est, pour ainsidire, changée, on les appelle alors Révolutions. Le tissu de ces Révolutions forme l'histoire universelle du monde, laquelle non seulement rend compte des faits arrives, mais en recherché aussi les causes, et en explique les effets.
Когда перемены упадают на великие предметы, когда государства или империи раздробляются, ослабевают и разрушаются, когда целые народы уничтожаются, и когда все лице земли, так сказать, изменяется, то сие называется революция, т. е. преобращение. Собрание сих преобращений составляет Всеобщую Историю света, которая не только объявляет нам случившиеся деяния, но также изыскивает причины оных, и изъясняет следствия их.
VII. 3. Jedoch hatte dieser Bund Anfangs nicht die Meynung, daß sie sich vom Teutschen Reich abreissen wollten, sonder sie furchten nur ihre Privilegia zu behaupten; wiewohl sie nach und nach ihre Dinge für sich verwalten, und sich der Teutschen Reichs-Täge enthalten haben <…>.
Nach diesem aber haben die folgende Kayser ihnen Gewalt gegeben, aus ihren Mitteln Reichs-Vögte zu setzen, und ihnen in Blut- und Bürgerlichen Sachen die höchste Jurisdiction verliehen <…>.
VII. 3. Союзники с начала не имели такого намерения, чтоб от Римской Империи отделиться; но они старались только утвердить свою вольность и преимущества. Хотя и начали сами дела решить, не посылая уже депутатов на Имперские сеймы <…>.
С. 96
Последующие Цесари дали им власть избирать в Имперские судьи из Швейцаров, которые и криминальныя и гражданския дела решили по высочайшей власти <…>.
53. Was die Regierungs-Art von Teutschland betrifft, so ist es nicht ein solches Reich, wo ein König ist, der des gantzen Reichs Kräffte brauchen kann, und nach dessen blossem Befehl sich alle und jede, so im gantzen Reich sich befinden, sich anschicken müssen. Es ist auch alldar die Königliche Gewalt nicht auf solche Masse umschräncket, wie in einigen Reichen in Europa, wo der König gewisse Actus der höchsten Gewalt ohne der Stände Bewilligung nicht exerciren kann. Sondern es hat seine eigene Beschaffenheit mit der Regierung in Teutschland, dergleichen in keinem Reich in der Christenheit zu finden ist, ausser daß vor alten Zeiten Franckreich fast ein gleiches [S. 844] Ansehen gehabt. Denn es hat zwar Teutschland ein Haupt, so den Titel eines Römischen Kaysers führet; welcher Titel in seiner ersten Bedeutung nichts anders als die Souverainität über die Stadt Rom, und die Protection über die Römische Kirche und deren Patrimonium importiret <…>. Darneben aber haben die so genannte Stände von Teutschland, welche zum Theil grosse und mächtige Landschafften besitzen, über ihre Land und Leut so vieles von der Souverainität, daß, ob sie wol dem Kayser und Reich mit Lebens-Pflicht zugethan sind, man sie dannoch nicht als eigentliche-genannte Unterthanen, oder vornehme Bürger in einer Republick ansehen kann. Denn sie besitzen die hohe Lands-Obrigkeit, wie sie es nennen; Krafft derer sie die höchste Jurisdiction über ihrer Unterthanen Leib und Leben exerciren, <…> unter sich, und mit auswärtigen Staaten Bündnüsse machen; doch, daß sie nicht wider den Kayser und das Reich gerichtet seyen; <…> Ob nun wohl diese Hoheit der Stände machet, daß der Kayser im Reich, so ferne es von seinen [S. 845] Erbländern unterschieden, mit nichten en souverain regieren kan; so befindet sich doch, daß, je mehr Macht und Ansehen ein Kaiser für sich selbst gehabt, je mehr haben sich die Stände nach seinem Willen anschicken müssen. Inmassen man dann auch findet, daß die Hoheit der Stände, ohne waß von der Churfürsten Amt in der Güldenen Bulle ausdrücklich disponiret ist, mehr auf das Herkommen und den alten Gebrauch, als auf ausdrückliche Constitutiones sich gegründet; diß durch den Westphälischen Frieden selbige Hoheit und Gerechtsame klar, ausdrücklich, und absonderlich confirmirt worden.
53. Что касается до правления в Немецкой земле, то оная не такое государство, которым бы управлял Король, так чтоб силы всего государства по своей воле обращать мог, и по его бы единственному повелению все находящиеся в государстве поступали. При том королевская власть там не так ограничена, как в некоторых Европейских государствах, где Король некоторыя определения своею властию без соизволения чинов исправлять не может. В Немецкой земле правительство совсем особливаго состояния, какого в других государствах в Христианстве найти не можно, кроме того, что в древния времена во Франции подобное правление было. В Немецкой земле есть глава, имеющая титул Римскаго Императора. Сей титул в первом своем знаменовании заключал в себе самовладетельство над городом Римом и защищение Римской церкви и ея владений <…>. Сверх сего так называемые Немецкие чины, которые отчасти великими и сильными землями обладают, над своими землями и народом имеют столь [с. 278] великое самодержавство, что хотя они Цесарю и Империи жизнью подчинены, однако не можно их собственно почесть за подданых или знатнейших мещан в Республике. Ибо они имеют высочайшую власть в своей земле и высочайшее право над своими подданными и над их жизнью, <…> между собою и с иностранными государствами союзы заключают, но так, чтобы оные ни против Цесаря, ни против Империи не клонились <…>. Хотя сия высокая власть чинов причиною, что Цесарь в Империи, поелику он отличен от своих наследных земель, не может самовластно правительствовать, однако можно видеть, что чем больше Цесарь сам собою силы имеет, тем больше чины по его воле поступать должны. Ибо можно усмотреть, что великая власть чинов кроме того, что о Курфирстском достоинстве в золотой Булле именно объявлено, больше на предках и древнем употреблении, нежели на действительных узаконениях была основана, пока [с. 279] напоследок Вестфальским миром оная власть и право ясно, именно и особливо не подтверждена.
54. <…> Zu solchen giebt die irreguliere Regierungs-Form nicht wenigen Anlaß, als welche eigentlich kein Königreich noch Systema Sociorum ist, sondern von beyden etwas hat, indem weder der Kayser über das gesamte Reich, noch jeder Stand besonders über sein Land die vollkommene Souverainetät hat; und jener doch mehr als ein blosser Director, diese aber mehr, als blossen vornehmen Unterthanen und Bürgern zukommen kan, davon besitzen <…>.
54. <…> Немалую к тому причину подает неправильное правление, которое свойственно ни королевство, ни Республика, но из обоих нечто имеет, ибо ни Цесарь над всею Империею, ни каждой чин особливо над собственною землею не имеет совершеннаго самовладельства и Цесарь больше Директору, а чины знатным подданным или мещанам подобны <…>.
Cum jam jam haeres imperii Romani futurus sis; haereditate adita monarcham te coeli terraeque fore cogitas. At si intelligeres quantum curarum periculorumque secum trahat imperium et dominatus; optares me hercule cunctis potius obedire, quam uni imperare. Quoniam Imperatorem te, fili, relinquo; ingentem tibi principatum a me relinqui censes; sed falleris. Omnes enim tui tantum indigent; tu vero omnium indiges. Plurimos tibi thesauros a me relinqui putas, quia maximos tibi imperii census relinquo; sed in hoc quoque falleris. Princeps enim si thesauris abundat, amicis caret; si amicis abundat, thesauris caret.
[речь Марка Аврелия к сыну] Поелику ты вскоре наследником империи Римской быть имеешь; то думаешь, что по восприятии наследства Монархом неба и земли будешь. Но ежели бы ты разумел, колико печалей и бедствий влечет с собою власть и правительство; истинно лучше бы ты желал всем повиноваться, нежели одному повелевать. Поелику я тебя Императором оставляю; то ты думаешь, что я оставляю тебе великое начальство, но обманываешься: ибо все в тебе одном, а ты напротив один во всех нужду имеешь. Ты думаешь, что я тебе премногия сокровища оставляю, поелику оставляю тебе величайшие государственные доходы; но ты и в сем обманываешься: ибо ежели Государь сокровищами изобилует, то не имеет другов; естьли же изобилует другами, то сокровищ не имеет.
Achmet III gouvernait alors l’empire de Turquie. Il avait éte mis, en 1703, [p. 8] sur le trône, à la place de son frère Mustapha, par une révolution semblable à celle qui avait donné en Angleterre, la couronne de Jacques II, à son gendre Guillaume.
Тогда Агмет III в турецкой империи государствовал, он в 1703м году на престол возведен, на место брата своего Мустафы, таким бунтом, каков в Англии корону короля Иякоба ІІ на главу зятя его Вилгелма возложил <...>.
Le nouveau sultan, pour toute récompense d'une couronne qu'il devait aux ministres, aux généraux, aux officiers des janissaires, enfin à ceux qui avaient eu part à la révolution, les fit tous périr les uns après les autres, de peur qu'un jour ils n'en tentassent une seconde. Par le sacrifice de tant de braves gens il affaiblit les forces de l'empire; [p. 131] mais il affermit son trône, du moins pour quelques années. Il s'appliqua depuis à amasser des trésors. C'est le premier des Ottomans qui ait osé altérer un peu la monnaie, et établir de nouveaux impôts; mais il a été obligé de s'arrêter dans ces deux entreprises, de crainte d'un soulèvement; car la rapacité et la tyrannie du grand-seigneur ne s'étendent presque jamais que sur les officiers de l'empire, qui, quels qu'ils soient, sont esclaves domestiques du sultan; mais le reste des musulmans vit dans une sécurité profonde; sans craindre ni pour leurs vies, ni pour leurs fortunes, ni pour leur liberté.
Новой султан вместо должнаго министрам, генералом, янычарским офицерам, и наконец всем учасником онаго бунта за корону награждения, всех их одного за другим погубил; опасаясь чтоб они и вторичнаго такого ж покушения не зделали. Преданием на жертву толикаго числа храбрых людей он силы империи своей вослабление привел но престол свой утвердил. Потом он [л. 79. об.] старание положил о собрании сокровищ, он первой из салтанов осмелился было денежныя монеты несколько переменить и новые подати наложить; однако ж от обоих сих предприятии воздержатся принужден был, опасаясь бунту, ибо возможность и тиранство султанов почти никогда далее не роспростирается, как только на знатных в империи людей, которыя, каковы б ни были всегда, однако ж домашними султанскими невольниками суть; прочия ж турки в совершеннейшей надежности живут, не опасаясь ни о жизни ни о благополучии ниже о вольности своей.
L’Histoire est regardée comme l’école des Princes; elle peint à leur mémoire les regnes des Souverains qui ont été [p. 244] les Peres de la Patrie, et des Tyrans qui l’ont désolée : elle leur marque les causes de l’agrandiisement des Empires et celles de leur décadence <...>.
Ce n’étoit pas un Etat qui fut dans la décadence qu’il [Charles XII] entreprit de renverser, mais un Empire naissant. Les Moscovites se servirent de la guerre qu’il leur faisoit, comme d’une Ecole. A chaque défaite ils s’approchoient de la victoire; & perdant au dehors, ils apprenoient à se défendre au dedans. (p. 292)
Что он [Карл XII] предприял разорить, то было нетакое государство которое б в упадок приходило, но империю которая начинала себя укреплять. Москвитяне войну, которую с ним имели, представляли себе как некоторую школу. При всяком разбитии приближались они к победе; и теряя с наружи, научались защищать себя внутрь своего государства.