liberté

Pour peu qu’on fasse d’attention sur l’établissement des Royaumes, en quelque tems & en quelque pays que ce soit, on trouvera que le titre primordial de la Monarchie est le maintien de l’ordre & le soin du bien public. En effet il ne seroit pas possible d’établir l’ordre & la paix, si les hommes vouloient tous être indépendans, & s’ils ne se soumettoient à une autorité, qui leur ôtât une partie de leur liberté pour leur conserver le reste.

Ежели только посмотреть со вниманием на заведение Королевств, в какое бы то ни было время, и в какой ни будь стороне, то найдется, что первоначальной титул Монархии есть не что иное, как содержание порядка в народе, и попечение об общей пользе. И подлинно не льзя было установить порядка и тишины в народах, ежелиб они захотели быть во вся независящими, и ежелиб они не покорялись власти, которая отнимает у них некоторую часть вольности, чтоб соблюсть из нея другую.

Les Plaintes du Clergé de France ayant porté ce Roi à faire une Ordonnance qui défendoit l’Exécution des Rescrits, Mandats, & Bulles que les Papes pourroient donner à l’avenir, au préjudice des Franchises & Libertez dont l’Eglise Gallicane étoit 

Жалобы духовенства Французскаго привлекли сего Короля выдать указ, которым запрещено исполнение рескриптов, мандатов и буллей, присылаемых впредь от Пап, во вред свободы и вольности Галльской церкви, чем она тогда владела

<…> le nom seul de la royauté leur fut odieux, & une de leurs villes opprimée par un tyran, devenoit en quelque sorte un affront pour tous les Grecs : ils s’associerent donc à la célebre ligue des Amphictions ; & voulant mettre leurs lois & leur liberté sous la sauve-garde d’un corps puissant & respectable, ils ne formerent qu’une seule république <…>.

<…> одно имя самодержавия им стало ненавистно, и тот город, который находился в руках какого нибуть тиранна, почитался срамом всей Греции. Для сего вступили они в славный Амфиктионский союз; и желая поручить свои законы и вольность защищению столь сильнаго и почтеннаго собрания, составили все одну только республику.

<…> leur amour passionné pour la liberté, leur haine envenimée contre la monarchie, tout les portoit à préférer la mort à la domination des Perses.

<…> страстная их к вольности любовь и смертельная ненависть к единоначалию заставила их всех предпочесть смерть Персидскому владычеству.

Les Romains essayerent dèslors sur les Grecs cette politique adroite & savante, qui avoit déjà trompé & subjugué tant de nations : sous prétexte de rendre à chaque ville sa liberté, ses lois, & son gouvernement, ils mirent réellement la Grece dans l’impuissance de se réunir.

C сего времени начали римляне наблюдать в разсуждении греков ту глубокую и обманчивую политику, которую они толикое уже множество народов прельстили и покорили: под предлогом возвращения всякому городу его вольности, законов и правительства, они в самой вещи отнимали у Греции возможность опять соединиться.

Cependant ces jeux furent toujours réputés si sacrés dans l’esprit des peuples, qu’on n’osa pas les discontinuer <… >. Le sénat de Rome se contenta d’ôter aux Corinthiens le droit qu’ils avoient d’en être les juges <…>. Les Romains portant au plus loin leur générosité, dirai-je mieux, leur sage politique, rendirent authentiquement la liberté à toute la Grece.

Однако народ, всегда мысленно почитал сии подвиги столь святыми, [с. 20] что  не смел не продолжать оных <…>. Сенат Римской почел за довольно, отнять у коринфян только право, принадлежавшее им быть судиями на оных <…>. Римляне, великодушие свое, или лучше сказать, премудрую их политику, возводя на высочайшую степень, торжественно возвратили вольность всей Греции.

«Le sénat, le peuple romain, & le général Titus Quintius Flaminius, après avoir vaincu le roi de Macédoine, déclarent qu’à l’avenir les Corinthiens <…> & tous les peuples ci-devant soumis à la domination de Philippe, jouiront des-à-présent de leur liberté, de leurs immunités, de leurs privileges, & se gouverneront suivant leurs loix».

«Сенат, народ Римский, и Генерал Тит Квинтий Фламиний, победив царя Македонского, объявляют, что в предь Коринфяне <…> и все народы бывшие под владением Филиппа, от сего времени будут пользоваться их вольностию, свободою, правами, преимуществами и судиться по своим законам».

Je demande laquelle, de la vie Civile ou naturelle, est la plus sujette à devenir insupportable à ceux qui en jouïssent ? Nous ne voyons presque autour de nous que des Gens qui se plaignent de leur exstience ; plusieurs mêmes qui s'en privent autant qu'il est en eux, & la réunion des Loix divine& humaine suffit à peine pour arrêter ce desordre : Je demande si jamais on a ouï dire qu'un Sauvage en liberté ait seulement songé à se plaindre de la vie & à se donner la mort ? Qu'on juge donc avec moins d'orgueil de quel côté est la véritable misére. Rien au contraire n'eût été si misérable que l'homme Sauvage, ébloui par des lumieres, tourmenté par des Passions, [p. 63] & raisonnant sur un état différent du sien. Ce fut par une Providence très sage, que les facultés qu'il avoit en puissance ne devoient se développer qu'avec les occasions de les exercer, afin qu'elles ne lui fussent ni superflues & à charge avant le tems, ni tardives, & inutiles au besoin. Il avoit dans le seul instinct tout ce qu'il lui falloit pour vivre dans l'état de Nature, il n'a dans une raison cultivée que ce qu'il lui faut pour vivre en société.

Я вопрошаю которая жизнь, гражданскаяили естественная, подвержена более учинится несносною пользующимся оными? Мы не видим почти вокруг себя кроме таких людей, кои жалуются на свое бытие; многие еще есть такие, которые лишают сами себя онаго сколько от них зависит; так что, законы божеские, и человеческие совокупно едва довольны ко отвращению сего безпорядка: я вопрошаю, слыхано ли когда, чтоб дикий человек находящейся в свободе, хотя помыслил жаловаться на жизнь свою, и предать себя смерти? И так, пускай разсуждают с меньшею гордостию, с которой стороны есть прямая бедность. Напротиву того ничего не было бы бедняе человека дикаго ослепленнаго просвещением, терзаемаго страстьми, и разсуждающаго о состоянии отменном от его состояния. Сие было определено от премудрейшаго провидения, что все те способности, которыя он имел во власти своей, не долженствовали открыться иначе как по случаям в них упражнения, дабы они не были ему излишними, или тягостными прежде времени, ни поздными и безполезными в надобности. Он имел в едином внутреннем побуждении все что ему нужно было для жизни в состоянии естественном, и не имеет в разумении исправленном ничего более, как только что ему нужно для жития в обществе.

Il ne seroit pas plus raisonnable de croire que les Peuples se sont d'abord jettés entre les bras d'un Maître absolu, sans conditions & sans retour, & que le premier moyen de pourvoir à la sûreté commune qu'aient imaginé des hommes fiers & indomptés, a été de se précipiter dans l'esclavage. En effet, pourquoi se sont ils donné des supérieurs, si ce n'est pour les défendre contre l'oppression, & protéger leurs biens, leurs libertés, & leurs vies, qui sont, pour ainsi dire, les élemens constitutifs de leur être ? <…> [P. 146] Il est donc incontestable, & c'est la maxime fondamentale de tout le Droit Politique, que les Peuples se sont donné des Chefs pour défendre leur liberté & non pour les asservir. Si nous avons un Prince, disoit Pline à Trajan, c'est afin qu'il nous préserve d'avoir un Maître.

Несправедливее сего было бы разсуждать, якобы народы тотчас бросились в руки [с. 89] начальника во всем самовластнаго, без условия и безповоротно, и якобы первое средство промыслить себе безопасность общую, которое вообразили люди гордые и неукротительные, было то, чтоб стремительно предаться в невольничество. В самом деле, для чего поставили они над собою начальников, как не для защищения себя от утеснений, и для покровительства своего имения, вольности и жизни, которыя суть, так сказать, стихии составляющия их существо? <…> И так, оное неоспоримо, и правило основательное всех прав политических есть то: что народы поставили над собою начальников, для защищения вольности своей, а не для порабощения себя оным. Когда мы имеем Князя, говорил Плиний Траяну, то для того, дабы он нас предохранил, чтоб нам не иметь господина.

Leur année sabbatique revenoit tous les sept ans. Alors les travaux de [p. 127] l’agriculture étoient suspendus <…> on rendoit la liberté aux esclave ; on remettoit les dettes aux Israélites. <…> Le desir de perpétuer les familles étoit le motif de cette loi, qu’on ne pourroit concilier, dans une grande & riche nation, avec le cours des affaires civiles.

Субботний их год начинался каждые седмь лет. Земледелие прерывалось <…> дарили вольностию рабов; и отпускали долги Израильтянам. <…> Желание, дабы не прекратилось семейство, было виною сего закона, котораго неможно в великом и богатом народе, согласить с течением гражданских дел.

Peut-il exister une forme de gouvernement, où les peuples soient à la merci du prince, de manière qu’il n’y ait ni propriété fixe ni sureté personnelle ? Sans doute le despotisme trouve par tout quelque barrière, sinon dans les lois fondamentales, du moins dans les coutumes, les mœurs, dans l’intérêt général, dans son intérêt particulier. Sans doute aussi la passion des Grecs pour la liberté, & leur haine pour les Perses, les ont rendus exagérateurs sur le despotisme asiatique.

Может ли существовать образ правления, в котором бы народы были преданы совершенно воле Государя, так что не было бы у них, ни собственности, ни безопасности личной? Без сомнения, деспотство всюду обретает некое варварство, естьли не в основательных законах, покрайней мере в обыкновениях, во нравах, в общей и частной пользе. И в том нет сомнения, что страсть Греков к вольности, и их ненависть к Персам заставила их увеличить Асийское деспотство.

Les anciens philosophes regardent cet esprit de servitude comme une des causes de la ruine des Perses ; car de quel effort est capable un peuple auquel il ne reste pas même un sentiment de liberté ? Ces sages y ajoutent d’autres causes ; le luxe, principe corruption générale ; la mauvaise éducation des princes, sources des vices du gouvernement ; & le manque de bonne foi, d’où naissent l’adulation, la perfidie, & les crimes destructeurs de la société.

Древние философы почитают сей дух рабства главною причиной падения Персов; ибо, к чему способен тот народ, в котором нет уже и чувствования вольности? Сии мудрецы полагают  еще и другие тому причины; роскошь начало всеобщего развращения; худое воспитание государей, источник пороков в правлении; и недоверенность, рождающая лесть, вероломство и злодейства разрушающие общество.

Le sort des esclaves méritoit la compassion d’un bon prince, & [p. 208] Servius l’adoucit en bon politique. Il sentoit, malgré la barbarie des moeurs, combine il étoit affreux que la servitude se transmît de pere en fils, sans que l’humanité pût jamais rentrer dans ses droits ; combine des esclaves réduits au désespoir devoient être nécessairement ennemis de leurs maîtres ; combine il seroit facile de les attacher à l'état, en leur saisant espérer d’en devenir membres. Touché de ces raisons, que le sénat eut peiné à goûter, il permit non-seulement de render la liberté aux esclaves, mais d’incorporer les affranchis au nombre des citoyens. Le nom d’affranchis, qu’ils conservoient, rappeloit des idées humiliantes : c’étoit néanmoins un grand bonheur d’échapper à la condition servile ; d’autant plus que les Romains ne mettoient guère de différence entre leurs esclaves & leurs bêtes. Les affranchis n’entrèrent que dans les quatre tribus de la ville, les moins considérable de toutes.

Жребий невольников заслуживал соболезнование разумнаго и добраго государя, и Сервий умягчил оной, как должно искусному политику. Он чувствовал, не взирая на варварские тогдашние обычаи, колико было ужасно, что рабство от отца переходило к сыну, и человечество [с. 226] не могло никогда войти в свои права; коликое число невольников приведенных к отчаянию, должествовали необходимо сделаться врагами своим господам; колико удобно было прилепить их к государству, обнадежив, что и они могут сделаться онаго членами. Тронутый сими причинами, которыя сенату не весьма приятны были, позволил отпускать не только на свободу невольников, но и включать уволенных в число сограждан. Имя отпущенников, оставшееся при них, приводило им на память унизительные понятия: однако почиталось за великое щастие избегнуть рабского состояния, паче тем, что Римляне не полагали никакого различия между невольниками своими и скотами. Уволенные вступали в первыя четыре гильдии города, самыя последния из всех.

Pendant la seconde guerre Punique, la loi Porcia avoit défendu de battre de verges un citoyen Romain. Cet adoucissement aux rigueurs des anciennes lois, devoit élever davantage [p. 38] les sentimens du peuple. Elle ne s’étendoit point aux armées, où les généraux conservèrent le droit de vie & de mort. Ainsi la discipline militaire se soutint dans toute sa vigueur, tandis qu’une législation plus douce ne fit qu’augmenter l’amour des citoyens pour la patrie. Soumis aux ordres absolus de ses généraux, le Romain avoit cette élévation d’âme qu’inspire la liberté. Rendu à ses soyers, il ne sentoit plus que l’empire bienfaisant des lois.

Во время второй пунической войны, закон Порциев запретил бить розгами Римского гражданина. Сие умягчение жестокости древних законов, долженствовало еще более возвысить чувствования народа. Оный не простирался на воинство, в котором полководцы сохранили право живота и смерти: таким образом военная наука пребывала во всей своей строгости, в то время, когда кротчайшее законодательство умножало в гражданах любовь к отечеству. Находясь под неограниченным начальством полководцев, Римлянин имел сию высокость души, которую внушает свобода. Возвращенный своему семейству, ничего не чувствовал, кроме благодетельной власти законов.

Les libertés de l'église gallicane étoient pour ce corps en général, je ne dis pas un probléme, mais presque une erreur. Dans les derniers états-généraux en 1614, le cardinal du Perron, célèbre par son ambassade à Rome sous Henri IV, s’étoit exprimé en prélat italien plutôt que françois. Son rituel d’Evreux faisoit de la bulle In coenâ Domini une loi sacrée & inviolable. Au contraire, dans la même assemblée, le tiers-état n’avoit pu faire passer en loi l’indépendance de la couronne ; & s’étoit attiré, en le proposant, les clameurs du corps ecclésiastique.

<…> ибо свобода галликанской церкви почиталась от всего сего сословия не только за задачу, но почти и за самое заблуждение. В последнем же собрании государственных чинов, то есть в 1614 году, славный, по посольству его при Генрике IV в Риме, кардинал Перрон говорил так, как надлежит Итальянскому архиерею, а не Французу. Служебник его Эвреский, сочиненный им из грамоты папской in cana Domini, почитался от него за священный и нерушимый закон. Напротив же того в сем же самом собрании третье сословие не могло пропустить того, чтоб не утвердить законом независимости престола, и предлагая оное духовным, услышало от них великий вопль.

Cette nation guerriere, extrêmement jalouse de sa liberté, étoit divisée en petits peuples, sous des rois, ou plutôt sous des chefs dont l’autorité étoit fort restreinte.

Браноносный сей народ, до крайности ревнительный к вольности своей, разделен был на малыя Орды под начальствием Царей, или точнее вождей, коих власть замыкалася почти в одном полководстве.

On verra dans la suite de l’histoire les communes s’élever avec force contre de pareils actes d’autorité & y opposer leurs privileges. La liberté [p. 188] Angloise ne s’éleva qu’insensiblement au point où elle est parvenue. On se forma peu à peu d’autres idées, & sur les prérogatives de la couronne, & sur la liberté nationale.

После увидим, с коликим усилием возставали члены сей [с. 265] камеры противу подобных поступков Двора, и защищали преимущества свои. Вольность народа Англискаго усиливалася нечувствительно и достигла степени могущества, на которой находим ее ныне. Мало по малу начертавалися во умах инакия понятия о правах престола и о свободе общественной.

Les ouvrages des anciens, l’histoire de tant de fameuses républiques, ne pouvaient manquer de nourrir l’esprit républicain dans les ames où il commençait à se développer. Le parlement, quoique retenu encore par des liens sort étroits, montra des-lors plus de hardiesse <…> la chambre s’éleva contre cet acte comme donnant atteinte à la liberté des élections & aux privileges du parlement. Elle prétendit avoir seule le droit d’expédier les ordres pour remplir les places vacantes ; & la cour parut le reconnoître.

Древния книги, история о толиких преславных республиках, долженствовали питать умы республиканцев разверзающиися. Парламент, хотя еще удерживался узкими пределами, но начинал уже показывать более отваги <…> все собрание ополчилось на сие, как на нарушение свободы во нарочных от народа, и преимуществ Парламента; присвояло себе токмо единому право наполнять упалыя места; Двор принужден был согласиться с Парламентом.

Ce vaste génie, ce grand homme de guerre, traité avec tant de rigueur, paroissoit un citoyen [p. 358] précieux qu’il falloit rendre à l’état. Les dispositions favorables du public augmentant en lui le desir & l’espérance de la liberté, il se flatta de l’obtenir en publiant qu’il avoit découvert dans la Guiane, sous le regne d’Elisabeth, une mine d’or <…>.

Сей превосходный разум, сей великий человек в военном деле, во узничестве его каждому представлялся согражданином несравненным, коего было нужно возвратить государству. Такое расположение всеобщих мыслей умножили и желание и надежды его получить вольность, и вложили ему в мысль разгласить, что в царствование Елисаветы обрел он в Гиане золотую руду <…>.

Les droits de la succession violés en faveur d’un étranger, le roi légitime détrôné par son gendre & proscrit par la nation <…> c’étoit une suite naturelle des principes qui avoient pris racine dans ce royaume, & qui avoient donné au génie libre & turbulent de l’Anglois une audace féconde en entreprises contre les droits de ses souverains. Mais soit que l’expérience eût fait connoître les inconvéniens d’une trop grande liberté, soit que le parti populaire n’osât franchir les barieres de la constitution [p. 163] nationale <…>.

Права наследства к престолу нарушенныя для иностранца, законный Государь низверженный с oнаго зятем своим и изгнанный от подданных <…> суть естeственныя следствия правил окоренившихся в государстве сем которыя вольнолюбивых и склонных к волнованию Англичане наполнили дерзостию противу прав Государей своих. Опыты ли доказали неудобства безпредельныя вольности или народ вообще не отваживался выйти из пределов политическаго своего состава <…>.