Les politiques font sur l'amour de la liberté les mêmes sophismes que les Philosophes ont faits sur l'Etat de Nature ; par les choses qu'ils voyent ils jugent des choses très [p. 147] différentes qu'ils n'ont pas vues, & ils attribuent aux hommes un penchant naturel à la servitude par la patience avec laquelle ceux qu'ils ont sous les yeux supportent la leur, sans songer qu'il en est de la liberté comme de l'innocence & de la vertu, dont on ne sent le prix qu'autant qu'on en joüit soi-même, & dont le goût se perd sitôt qu'on les a perdues.
Политики делают о любви к вольности таковыя же софизмы, какия Философы делали о состоянии природном; по вещам, которыя они видят, разсуждают они о вещах разнствующих, коих они не видали, и приписывают людям склонность естественную к порабощению, по той терпеливости, с каковою сии, кои в их глазах находятся, сносят их господство сами над собою, непомышляя, что вольность, так точно, как невинность и добродетель, тогда только разумеют, пока ею пользуются и вкус их теряется так скоро, как только их кто лишится.
Alors s’érigeant une espèce de royauté Périclès maîtrisa tellement le peuple, que, sans avoir la même complaisance qu’autrefois pour ses caprices, il conserva toujours le même empire sur ses délibérations. Une haute réputation de probité fortifioit l’ascendant que lui donnoient l’éloquence & la politique.
Перикл тогда утвердив за собою некоторой род царской власти, так вел народ, что не снисходя по прежнему прихотям его, сохранил ту же власть в его собраниях и советах. Великая слава о его честности умножала влияние его красноречия и политики.
Le sort des esclaves méritoit la compassion d’un bon prince, & [p. 208] Servius l’adoucit en bon politique. Il sentoit, malgré la barbarie des moeurs, combine il étoit affreux que la servitude se transmît de pere en fils, sans que l’humanité pût jamais rentrer dans ses droits ; combine des esclaves réduits au désespoir devoient être nécessairement ennemis de leurs maîtres ; combine il seroit facile de les attacher à l'état, en leur saisant espérer d’en devenir membres. Touché de ces raisons, que le sénat eut peiné à goûter, il permit non-seulement de render la liberté aux esclaves, mais d’incorporer les affranchis au nombre des citoyens. Le nom d’affranchis, qu’ils conservoient, rappeloit des idées humiliantes : c’étoit néanmoins un grand bonheur d’échapper à la condition servile ; d’autant plus que les Romains ne mettoient guère de différence entre leurs esclaves & leurs bêtes. Les affranchis n’entrèrent que dans les quatre tribus de la ville, les moins considérable de toutes.
Жребий невольников заслуживал соболезнование разумнаго и добраго государя, и Сервий умягчил оной, как должно искусному политику. Он чувствовал, не взирая на варварские тогдашние обычаи, колико было ужасно, что рабство от отца переходило к сыну, и человечество [с. 226] не могло никогда войти в свои права; коликое число невольников приведенных к отчаянию, должествовали необходимо сделаться врагами своим господам; колико удобно было прилепить их к государству, обнадежив, что и они могут сделаться онаго членами. Тронутый сими причинами, которыя сенату не весьма приятны были, позволил отпускать не только на свободу невольников, но и включать уволенных в число сограждан. Имя отпущенников, оставшееся при них, приводило им на память унизительные понятия: однако почиталось за великое щастие избегнуть рабского состояния, паче тем, что Римляне не полагали никакого различия между невольниками своими и скотами. Уволенные вступали в первыя четыре гильдии города, самыя последния из всех.
Rome délivrée d’un tyran, reçoit avec joie son libérateur ; le sénat consacre des temples sous son nom ; l’Afrique établit même des prêtres pour le culte de sa famille. La politique lui fit apparemment supporter ces restes d’idolâtrie <…>.
Рим, освобожден от тирана, радостно приемлет своего избавителя; сенат посвящает храмы под его именем; Африка устанавливает жрецов для поклонения его семейству. По видимому политика побудила его терпеть сей остаток идолослужения.
C’est en les observant, que se forment la prudence & la politique. Rome sera toujours un grand spectacle, où l’on peut voir l’influence nécessaire des vices, des passions, des erreurs, d’un mauvais gouvernement, d’une grandeur excessive ; en un mot, de tout ce qui peut concourir au malheur des particuliers & à la ruine des empires.
Из наблюдения и примечания их получается проницательность и политика. Рим всегда останется великим зрелищем, в котором можно будет видеть необходимое влияние пороков, страстей, заблуждений, худого правления, чрезмерного величества; словом, всего того, что может способствовать к бедствию частных людей и империй.
Il acquitta sa parole, en traitant les Goths comme des Romains ; mais par une politique difficile à justifier, il s’assura de la personne du roi, & l’emmena à Constantinople. La jalousie de l’empereur, excitée par la méchanceté des courtisans, le rappeloit [p. 318] lui-même, sous prétexte de l’opposer à Chosroès, qui préparoit de nouvelles hostilités.
Он сдержал свое слово и обходился с Готами, как с Римлянами; но по политике, которую нелегко оправдать, задержал он у себя короля, и вывел его в Константинополь. Ревность императора, возбужденная злобою придворных, отзывала его самого под видом отправления его против Косроя, который приуготовлялся к новым неприятельским действиям.
Si la politique, comme on ne peut guère en douter, eut beaucoup de part à la conversion du monarque, jamais peut-être elle ne fit un plus grand bien au royaume. Quelle espérance pouvoit-il y avoir de finir [p. 12] autrement la guerre civile ; puisque des ligueurs effrénés saisirent ce moment pour redoubler leurs efforts ?
Если в обращении сего монарха к Римской вере способствовала политика, в чем нельзя почти и сомневаться, то может быть не учинила она никогда Французскому королевству толь великого добра; да и мог ли он иметь какую-нибудь надежду к окончанию междоусобной войны другим образом?
Conclusion. Les révolutions des siecles, la décadence de la Religion naturelle, la perte des Monumens anciens, l'obscurité des traditions, les erreurs des Sectes, les maneges de la Politique, les persécutions contre les Lettres & les Lettrés, & tous [p. 100] les malheurs de notre République des Lettres, ont enfanté les fables qui ont brouillé & défiguré les commencemens de notre Histoire.
Заключим: премены веков, упадок естественнаго закона, утрата древних памятников, мрак преданий, заблуждениe расколов, козни политики, гонения на ученых и науки; словом, все нещастия учености возродили басни, запутавшия и обезобразившия начатки нашей истории.
Cette invitation de la part du Souverain lui fit oublier sa premiere résolution. Il alla se jetter aux pieds de son Maître, & lui promit la même fidélité qu'il avoit eue pour les [p. 334] Yuen, quand ils gouvernoient l’Empire. Houng-ou, qui récompensoit volontiers les hommes d'un mérite supérieur, & à qui celui de Lieou-ché etoit connu, lui donna le titre de Tcheng-y-po, & l'envoya à King-ling exécuter une commission importante, dont il s'acquitta avec tout le zele & le succès qu'on pouvoit espérer. Il avoit composé le Yu-li-fou-tseng-ki & autres Livres sur l'Histoire & la Politique. J'oubliois de dire qu'il fut Ministre d'Etat.
Лестное таковое приглашение заставило позабыть предприятое намерение: предстал к Государю, упал к ногам его и клялся верностию, равною той, какую имел к Иуэнам. За сие почтен был титлом Тшенг-И-По, и послан исправить некоторое важное дело в Кинг-Линг. Сочинил Ю-Ли-Фy-Тceнг-Ки, и иныя книги историческия и политическия. Напоследок учинен государственным деловцем.
Il évitoit ainsi les pieges qu’elle luy tendoit, mais non pas tous ; Car il se laissa prendre aux appas de certaines Damoiselles de la Cour, dont on dit que cette Reine se servoit exprés pour amuser les Princes & les Seigneurs, & pour découvrir toutes leurs pensées. La Politique de cette Reine estoit si connuë [p. 34] de tout le monde, que l’on ne peut pas cacher cette verité quand on le voudroit, à moins que d’effacer toute l’Histoire de ce temps-là.
Хотя он и избегал поставленных ему от нея сетей, но не совсем мог оных избавится [так!]; потому что предался прелестям некоторых придворных девиц, которых как сказывают, Королева нарочно употребляла к уловлению Принцов и знатных особ, дабы посредством оных [с. 44] ей известны были все их мысли. Хитрая политика сея Государыни, была столь известна всему свету, что не возможно от онаго скрыть сию истинну, сколь бы кто того ни желал, разве только исключением совсем Истории того времени.
Le Prince de Condé qui estoit en Allemagne, y avoit fait des levées pour le Parti Huguenot, qui dés la fin du Regne [p. 39] de Charles IX. avoit repris les armes ; & Damville second fils du feu Connestable, & frere du Mareschal de Montmorency, qui estoit prisonnier à la Bastille, s’estoit joint avec ce Parti, ne prenant pas la Religion pour pretexte, parce qu’il estoit Catholique, mais bien la liberté publique, & la reformation de l’Estat. On nomma cette sorte de Catholiques, qui se liguoient avec les Huguenots, les Politiques.
Принц де Конде бывший в Немецкой земле, набирал войска для Гугенотской партии, которая в конце правления Карла IX. восприяла паки оружие; Дамвиль вторый сын покойнаго Конетабля и брат Фелдмаршала Монтморанси, которой содержался в Бастилии, присоединился к сему заговору, имея побудительною к тому причиною не закон, потому что он был Католик; но единственно народную вольность и перемену Правления в Государстве. Чего для Католиков соединяющихся с Гугенотами называли Политиками.