правительство

CHAP. VIII.
Des fins de la Société & du Gouvernement Politique

II. Cestpourquoy, la plus grande & la principale fin que se proposent les hommes, lors qu'ils s'unissent à une Communauté, & se soumettent à un Gouvernement, c'est de conserver leurs Propriétez, pour la conservation desquelles bien des choses manquent dans l'estat de Nature. III. Premiérement, il у manque des loix établies, connuёs, receûёs & approuvées, d'un commun 
consentement, comme l'Etendard du droit, & du tort, de la justice, & de l'injustice, & comme une commune mesure qui pût terminer les differens
qui s'éleveroient. <…>

Глава 8
Чего ради учинилося гражданство и гражданское правление

2. Того ради, первая и главная причина, ради которой люди соединяются во общество, и покоряются правительству, есть, чтоб содержать свое владение, понеже ради содержания того в состоянии натуралном многих вещей не достает.
3. Первое, законов положенных нет, уставленных, принятых и твержденных
согласием общим, как знамение прав и обиды, правды и неправд, и как общей размер всяким враждам. <…>

X.
Contre Ceux qui osent censurer le gouvernement.

Ce ne peut estre que par une téméraire presomtion que des sujets trouvent à redire à l’administration de l’Estat, s’imaginant que les affaires publiques iroient mieux si elles estoient conduites selon leurs idées. C’est à eux à se soûmettre aux loix, & à se conformer aux reglemens qui doivent estre observez sans murmure, & sans opposition de leur part. La reformation des abus qui se glissent de tems en temps dans le Royaume, [p. 45] seroit sans doute à souhaiter: mais les moyens de la procurer sont si difficiles, que de l’entreprendre sans une autorité legitime, ce seroit plûtost travailler à ebranler la Monarchie, qu’à y rétablir le bon ordre. 

ПРАВИЛО Х.
Противу тех, которые дерзают хулить Правительство. 

Сие происходит от продерзостнаго высокомыслия, когда подданные осуждают государственное правительство, думая, что общия гражданския дела̀ лучшим бы образом отправлялись, ежелиб оныя производились по их мыслям. Но они с своей стороны̀, всеконечно долженствуют повиноваться законам, и поступать согласно уставам, которые надобно хранить без роптания, и без сопротивления. Надобно бы желать без сомнения, чтоб исправить злые обычаи, которые по разным временам вкрадываются в государство; но получение к тому средствий толь есть трудно, что предприять оное без власти законныя, [с. 39] то иметь старание чрез сие больше поколебать монархию, нежели ввесть в оную добрый порядок. 

Outre que s’il estoit permis aux particuliers de desobeïr à leurs superieurs quand ils croiroient avoir droit de s’en plaindre, comme les rebelles le supposent, il n’y auroit point de societé, ni de forme de gouvernement qui pust subsister: puisque chacun trompé par ses passions, ne manqueroit jamais de raisons apparentes pour s’opposer aux Puissances les plus legitimes. Ainsi quelque mauvais usage que fassent de la souveraine autorité ceux qui en sont revestus, que les peuples demeurant dans les bornes du devoir & de l’obéïssance, reconnoissent en cela Dieu irrité qui les chastie: & qu’ils le supplient, luy qui tient en sa main les coeurs des Rois, de donner à leur Prince les vertus necessaires pour gouverner avec autant de bonté que de justice. Heureux cependant l’état où le Roy regarde les sujets comme ses enfans, & où ses sujets le considerent comme leur père. Heureux le Royaume où le Prince en s’aplique qu’à procurer la felicité de ses peuples, & où les peuples tâchent de répondre dignement aux soins que leur Souverain prend de leur bonheur! Heureuse donc la France où l’on voit cette union parfaite, & cette admirable correspondance de tous les membres de l’Estat avec leur auguste Chef!

Ежели бы подданным позволено было не иметь послушания к своим Государям, хотя бы им и причина к тому была, как обыкновенно возмутители думают; то бы никакое Общество, и никакой бы образ Правления устоять не мог, потому что каждый, обольстившись своими страстями, имел всегда мнимыя причины к сопротивлению и самым законным Государям. И так, хотя бы коль ни употребляли на зло верьховную Власть те, которые имеют оную; но людям токмо надлежит, пребывая неподвижно в пределах должности и послушания, признавать в сем разгневанного Бога, которой наказует, и котораго должно им молить, ибо Царския сердца̀ держатся в его руке, чтоб он благоволил даровать Государю их надлежащия добродетели к милостивому, и купно справедливому Правительству. Но о благополучное то Государство, в котором Государь жалует своих подданных как детей, а подданные почитают его как Отца ! О щастливая та Держава, в которой Самодержец печется токмо о благополучии своего народа, а народ старается, чтоб быть достойну того попечения, которое восприемлет Государь для его собственныя пользы !

Tel est l’Etat présent de l’Empire [p. 162] Ottoman, mal affermi encore depuis l’Elevation du present Sultan au Trône. Car, depuis cette Révolution, le Ministere a toujours été dans une agitation violente, soit par les accidens continuels survenus successivement les uns après les autres, soit par les changemens frequens de Vizirs, de Muftis, de Grands-Amiraux, et des autres Ministres de la Cour <...>.

Сие то есть нынешнее состояние Оттоманския империи, которая и еще колеблется от восшествия на престол нынешняго Султана; ибо, от самаго сего бунта, правительство всегда было в великом страхе, то чрез непрестанные припадки случившиеся по разным временам, то от частыя перемены везирей, муфти, генерал-адмиралов, и других придворных министров <...>.

Il est certain, du moins, que le plus grand talent des chefs est de déguiser leur pouvoir pour le rendre moins odieux, & de conduire l’état si paisiblement qu’il semble n’avoir pas besoin de conducteurs.

Je conclus donc que comme le premier devoir du législateur est de conformer les lois à la volonté générale, la premiere regle de l’économie publique est que l’administration soit conforme aux lois. *C’en sera même assez pour que l’état ne soit pas mal gouverné*, si le legislateur a pourvû comme il le devoit à tout ce qu’exigeoient les lieux, le climat, le sol, les mœurs, le voisinage, & tous les rapports particuliers du peuple qu’il avoit à instituer. Ce n’est pas qu’il ne reste encore une infinité de détails de police & d’économie, abandonnés à la sagesse du gouvernement : mais il a toujours deux regles infaillibles pour se bien conduire dans ces occasions ; l’une est l’esprit de la loi qui doit servir à la décision des cas qu’elle n’a pû prévoir ; l’autre est la volonté générale, source & supplément de toutes les loix, & qui doit toujours être consultée à leur défaut. Comment, me dira-t-on, connoître la volonté générale dans les cas où elle ne s’est point expliquée ? Faudra-t-il assembler toute la nation à chaque évenement imprévû ? Il faudra d’autant moins l’assembler, qu’il n’est pas sûr que sa décision fût l’expression de la volonté générale ; que ce moyen est impraticable dans un grand peuple, & qu’il est rarement nécessaire quand le gouvernement est bien intentionné car les chefs savent assez que la volonté générale est toûjours pour le parti le plus favorable à l’intérét public, c’est-à-dire le plus équitable ; de sorte qu’il ne faut qu’être juste pour s’assurer de suivre la volonté générale. Souvent quand on la choque trop ouvertement, elle se laisse appercevoir malgre le frein terrible de l’autorité publique.

À la Chine, le prince a pour maxime constante de donner le tort à ses officiers dans toutes les altercations qui s’élevent entr’eux & le peuple. Le pain est-il cher dans une province ? l’intendant est mis en prison : se fait-il dans une autre une émeute ? le gouverneur est cassé, & chaque mandarin répond sur sa tête de tout le mal qui arrive dans son département.

[Примечание: выделенный фрагмент опущен переводчиком]. 

Известно по крайней мере, что наилучший дар начальников, скрывать власть свою, дабы она не столько противна была, и править обществом так тихо, чтобы казалось, будто нет нужды в правителе.

И тако заключаю, как первой долг законодавца соглашать узаконения с волею общею, так первое правило хозяйства народного наблюдать, чтоб все распоряжения согласны были с законами. Довольно в истинную, ежели законодавец по своему долгу снабдил во всем, чего требовало местоположение, воздух, доход, нравы, соседство, и все участные связки в народе, которыя он должен устанавлять. Совсем тем еще безчисленныя мелкости исправления и хозяйства остаются единственно мудрому разсудку правления; но в таких случаях имеет оно два неложныя правила, по которым поступать должно; первое, разум закона долженствующий служить к решению в случаях, которых прежде предвидеть было не возможно. Другое, воля общая, източник и прибавление всех законов, у которой всегда должно в недостатке спрашиваться. Как скажут мне узнать волю общую в таких случаях, где она неизвестна? Не ужли собирать весь народ при всяком нечаянном приключении? Тем [c. 19] меньше надобно его собирать, что нельзя верно положиться, будет ли значить разсуждение его волю общую, что средство сие совсем невозможное в великом народе, да оно и редко нужно, когда правление хорошо вразумляет, и начальники уже ведают, что воля общая всегда с стороны полезнейшей народу, то есть с стороны справедливейшей; так остается только быть справедливу, чтоб верно следовать воле общей. Часто ежели она когда явно тронута бывает, со всею страшною уздою власти народной она оказывается.

В Китае Государь почитает непоколебимым правилом винить начальников в приключающихся замешательствах между их и народом. Недостаток ли в хлебе, в которой области? Воевода сажается в тюрьму. Сделается ли где возмущение? Градоначальник сменяется и всякой правитель отвечает головою своею за всякое нестроение, случившееся в его правительстве.

Que la patrie se montre la mere commune des citoyens, que les avantages dont ils joüissent dans leurs pays le leur rende cher, que le gouvernement leur laisse assez de part à l’administration publique pour sentir qu’ils sont chez eux, & que les lois ne soient à leurs yeux que les garants de la commune liberté. Ces droits, tout beaux qu’ils sont, appartiennent à tous les hommes ; mais sans paroître les attaquer directement, la mauvaise volonté des chefs en réduit aisément l’effet à rien. La loi dont on abuse sert à la fois au puissant d’arme offensive, & de bouclier contre le foible, & le prétexte du bien public est toûjours le plus dangereux fléau du peuple. Ce qu’il y a de plus nécessaire, & peut-être de plus difficile dans le gouvernement, c’est une intégrité sévere à rendre justice à tous, & sur-tout à protéger le pauvre contre la tyrannie du riche.

Tels sont par conséquent les maux qu’on guérit difficilement quand ils se font sentir, mais qu’une sage administration doit prévenir, pour maintenir avec les bonnes mœurs le respect pour les lois, l’amour de la patrie, & la vigueur de la volonté générale.

Да кажется же отчество гражданам своим материею общею, да будет им любезно выгодами, коими они в своих землях пользуются, да оставит им правительство некоторое участие во учреждениях народных, дабы чувствовали, что они у себя, и законы да не будут в их глазах инаковым, как защитниками общия свободы. Сии права со всею красотою их принадлежат всем людям, и хотя худая воля начальников, кажется не прямо утесняет их, однако легко силу их уничтожает. Во зло употребляемый закон, сильному против беднаго служит вдруг оружием утесняющим и щитом оборонительным; и ложный вид добра народного есть наиопаснейший бич народу.

И так нужнейшее дел правления упреждать чрезвычайное неравенство в щастиях; [c. 32] не обирая сокровищ от имущих, но отимая способы присовокуплять оныя, ниже строя прибежища бедным, но не допуская граждан сделаться бедными.

Следственно, такия болезни, которыя трудно вылечить когда оне уже чувствуются, на кои разумное правление упреждать должно, для удержания при добрых нравах, почтения к законам, любви к отчеству и силы воли общей.

S’il y a des lois pour l’âge mûr, il doit y en avoir pour l’enfance, qui enseignent à obéir aux autres ; & comme on ne laisse pas la raison de chaque homme unique arbitre de ses devoirs, on doit d’autant moins abandonner aux lumieres & aux préjugés des peres l’éducation de leurs enfans, qu’elle importe à l’état encore plus qu’aux peres ; car selon le cours de nature, la mort du pere lui dérobe souvent les derniers fruits de cette éducation, mais la patrie en sent tôt ou tard les effets ; l’état demeure, & la famille se dissout. Que si l’autorité publique en prenant la place des peres, & se chargeant de cette importante fonction, acquiert leurs droits en remplissant leurs devoirs, ils ont d’au tant moins sujet de s’en plaindre, qu’à cet égard ils ne font proprement que changer de nom, & qu’ils auront en commun, sous le nom de citoyens, la même autorité sur leurs enfans qu’ils exerçoient séparément sous le nom de peres, & n’en seront pas moins obéis en parlant au nom de la loi, qu’ils l’étoient en parlant au nom de la nature.

L’éducation publique sous des regles prescrites par le gouvernement, & sous des magistrats établis par le souverain, est donc une des maximes fondamentales du gouvernement populaire ou légitime.

Ежели есть законы для людей совершеннаго возраста, должны быть также и для детей научающие покорятися другим; и как не дозволяется рассудку человека участнаго быть произвольну в своих должностях, тем меньше надобно оставлять единственно знаниям и предрассудкам отцовским воспитание детей, что оное больше еще нужно обществу, нежели отцам их: по порядку природы, смерть отцовская часто лишает его последних плодов того воспитания; а отечество [c. 35] плоды его рано или поздно чувствует; общество пребывает, а семья разрушается. Ежели власть общественная заняв места отцовския, и приняв на себя иго важнаго сего звания, исполняя их должности получит их права, они тем меньше за то имеют причины негодовать, что в сем случае они только имя переменили, и будут вообще под именем граждан иметь ту же власть над их детьми, которую они имеют каждый порознь под именем отцов; и дети также будут покорны гласу их именем природы.

И так воспитание сообщественное под предписанными правилами от правительства и под правителями постановленными от Государя, есть одно из основательных установлений правления народнаго или законнаго.

Quand une fois les fonds publics sont établis, les chefs de l’état en sont de droit les administrateurs ; car cette administration fait une partie du gouvernement, toûjours essentielle, quoique non toûjours également : son influence augmente à mesure que celle des autres ressorts diminue ; & l’on peut dire qu’un gouvernement est parvenu à son dernier degré de corruption, quand il n’a plus d’autre nerf que l’argent.

Когда один раз основание доходов народных учреждено, начальники в обществе по праву суть распорядители оных; потому что и сие распоряжение составляет часть правительства, всегда существительное хотя не всегда в одном состоянии пребывающее, и увеличивается столько, сколько другия подпоры уменьшаются; можно сказать, что правление при самом падении, ежели оно не имеет другого подкрепления кроме денег.

Ein Staat ist ein einfacher, unzertrennlicher Körper, der in allen seinen Theilen das allergenaueste Verhältniß und Zusammenhang hat; und in welchen mithin kein Theil leiden kann, ohne daß sich die Empfindung auf das Ganze erstrecket (Natur und Wesen der Staaten, §.28). Die Regierung ist das Haupt; und mithin der wichtigste Theil des Staatskörpers.

Государство есть одинакое нераздельное тело, коего все части пребывают в наиближайшем между собою отношении и споряжении, и в котором по тому ни одной части нельзя страдать так, чтоб и весь состав того же самаго не чувствовал. Правительство есть глава, и следовательно наиважнейший член государства.

18. <…> Doch befunden sie nicht für gut, dermalen einen Statthalter wieder zu wählen oder anzunehmen, sondern alles ohne dergleichen in Kriegs-Sachen so wol als in Bürgerlichen Dingen zu führen. Damit aber im Feld alles desto besser hergienge und denen commanderenden Generals nicht das Haupt-Wesen der Sachen allein anvertrauet werden dürffte, als erfunde man eine neue Art von Leuten, welche Deputierte Ihrer Hochmögenden bey der Armee genennt wurden, und die gleichsam den Staat under und bey dem Kriegs-Heer repraesentirten, ohne welcher Deputirten Bewust und Einwilligung nichts hauptsächliches vorgenommen oder gewagt werden durffte, und welche Ihre Instructiones von denen Herren General-Staaten bekamen, auch wiederum an diese von allen Vorfallenheiten zu referiren hatten <…>.

С. 49
18. <…> Однако оне не разсудили тогда за благо избирать или принимать новаго Штатгалтера, но положили все без него управлять как в военных, так и в гражданских делах. Но чтоб при войске все порядочнее произходило, и чтоб командующие Генералы не имели главной власти при оном, то найден был новой род людей, которые назывались при войске Депутатами, и которые представляли правительство при оном; без ведома их и соизволения не можно было ничего важнаго предпринимать: они получали инструкции от господ Генеральных Штатов и их обратно уведомляли о всех произшествиях <…>.

53. Was die Regierungs-Art von Teutschland betrifft, so ist es nicht ein solches Reich, wo ein König ist, der des gantzen Reichs Kräffte brauchen kann, und nach dessen blossem Befehl sich alle und jede, so im gantzen Reich sich befinden, sich anschicken müssen. Es ist auch alldar die Königliche Gewalt nicht auf solche Masse umschräncket, wie in einigen Reichen in Europa, wo der König gewisse Actus der höchsten Gewalt ohne der Stände Bewilligung nicht exerciren kann. Sondern es hat seine eigene Beschaffenheit mit der Regierung in Teutschland, dergleichen in keinem Reich in der Christenheit zu finden ist, ausser daß vor alten Zeiten Franckreich fast ein gleiches [S. 844] Ansehen gehabt. Denn es hat zwar Teutschland ein Haupt, so den Titel eines Römischen Kaysers führet; welcher Titel in seiner ersten Bedeutung nichts anders als die Souverainität über die Stadt Rom, und die Protection über die Römische Kirche und deren Patrimonium importiret <…>. Darneben aber haben die so genannte Stände von Teutschland, welche zum Theil grosse und mächtige Landschafften besitzen, über ihre Land und Leut so vieles von der Souverainität, daß, ob sie wol dem Kayser und Reich mit Lebens-Pflicht zugethan sind, man sie dannoch nicht als eigentliche-genannte Unterthanen, oder vornehme Bürger in einer Republick ansehen kann. Denn sie besitzen die hohe Lands-Obrigkeit, wie sie es nennen; Krafft derer sie die höchste Jurisdiction über ihrer Unterthanen Leib und Leben exerciren, <…> unter sich, und mit auswärtigen Staaten Bündnüsse machen; doch, daß sie nicht wider den Kayser und das Reich gerichtet seyen; <…> Ob nun wohl diese Hoheit der Stände machet, daß der Kayser im Reich, so ferne es von seinen [S. 845] Erbländern unterschieden, mit nichten en souverain regieren kan; so befindet sich doch, daß, je mehr Macht und Ansehen ein Kaiser für sich selbst gehabt, je mehr haben sich die Stände nach seinem Willen anschicken müssen. Inmassen man dann auch findet, daß die Hoheit der Stände, ohne waß von der Churfürsten Amt in der Güldenen Bulle ausdrücklich disponiret ist, mehr auf das Herkommen und den alten Gebrauch, als auf ausdrückliche Constitutiones sich gegründet; diß durch den Westphälischen Frieden selbige Hoheit und Gerechtsame klar, ausdrücklich, und absonderlich confirmirt worden.

53. Что касается до правления в Немецкой земле, то оная не такое государство, которым бы управлял Король, так чтоб силы всего государства по своей воле обращать мог, и по его бы единственному повелению все находящиеся в государстве поступали. При том королевская власть там не так ограничена, как в некоторых Европейских государствах, где Король некоторыя определения своею властию без соизволения чинов исправлять не может. В Немецкой земле правительство совсем особливаго состояния, какого в других государствах в Христианстве найти не можно, кроме того, что в древния времена во Франции подобное правление было. В Немецкой земле есть глава, имеющая титул Римскаго Императора. Сей титул в первом своем знаменовании заключал в себе самовладетельство над городом Римом и защищение Римской церкви и ея владений <…>. Сверх сего так называемые Немецкие чины, которые отчасти великими и сильными землями обладают, над своими землями и народом имеют столь [с. 278] великое самодержавство, что хотя они Цесарю и Империи жизнью подчинены, однако не можно их собственно почесть за подданых или знатнейших мещан в Республике. Ибо они имеют высочайшую власть в своей земле и высочайшее право над своими подданными и над их жизнью, <…> между собою и с иностранными государствами союзы заключают, но так, чтобы оные ни против Цесаря, ни против Империи не клонились <…>. Хотя сия высокая власть чинов причиною, что Цесарь в Империи, поелику он отличен от своих наследных земель, не может самовластно правительствовать, однако можно видеть, что чем больше Цесарь сам собою силы имеет, тем больше чины по его воле поступать должны. Ибо можно усмотреть, что великая власть чинов кроме того, что о Курфирстском достоинстве в золотой Булле именно объявлено, больше на предках и древнем употреблении, нежели на действительных узаконениях была основана, пока [с. 279] напоследок Вестфальским миром оная власть и право ясно, именно и особливо не подтверждена.

Der Adel <…> wolte alle Last auf die Gemeine schieben, und ließ sich gar vernehmen, die Gemeine wären nichts anders als Sclaven. Durch dieses Wort wurden diese dergestalt aufgebracht, daß sie mit Zuziehung der Geistlichkeit dem König die Souverainitaet und zwar erblich auftrugen. Solchergestalt ward die Regierungs-Form gantz geändert, und die gebräuchliche Capitulation oder so genannte HandFeste gäntzlich abgeschaffet, daß der König alle hohe Regalia als ein absoluter Monarch ohne der Stände Einwilligung ausüben kan. Dieses alles aber wurde durch ein Reichs-Fundamental-Gesetz Lex regia genannt, an 1665 den 14. November bekräfftiget. 

Дворянство <…> хотело всю тяжесть наложить на простой народ [с. 330], объявляя, что простой народ ни что иное, как рабы и невольники. Сими словами оной приведен был в такое огорчение, что с согласия духовенства предложил Королю самодержавство с наследством. Таким образом правительство было переменено и употребительная капитуляция или так называемой договор совсем оставлен, так что Король все регалии употреблять начал, как самодержавной Монарх без соизволения чинов. Все сие в 1665 году 14 ноября подтверждено государственным основательным узаконением, называемым Королевским.

Eine jede Regierung setzet ein Oberhaupt und eine Gewalt voraus; und keine Regierung kann ohne eine solche Gewalt statt finden. Hieraus folget offenbar, daß die häusliche Gewalt durch die Verfassung der Republiken, weder aufgehoben wird, noch gehindert werden darf. Der Staat muß vielmehr von der guten Beschaffenheit und Ausübung dieser Gewalt seine hauptsächliche Wohlfarth erwarten, die mit der Wohlfarth der Familien in so genauem Zusammenhange stehet.  

Всякое правление предполагает бытие начальника и власти; и ни какое правительство без таковаго могущества состояться не может. Отсюда же явствует, что устроение гражданских обществ не долженствует домашней власти ни уничтожать, ни обезсиливать: но государству надобно еще от изрядного состояния и произвождения сей власти главнейшаго ожидать себе благополучия, которое с благосостоянием семейств в крайне тесном пребывает союзе. 

IV. Kraft dieser Macht-Vollkommenheit schafft also der König nunmehr alle bisherigen Reichsämter ab: und richtet die ganze Regierungs-Verfassung nach seinem freien Gutbefinden ein; macht auch sodann das neue Grundgesetz des Dänischen Reichs, das so genannte Königs-Gesetz [Legem Regiam], bekannt, worin die Rechte der Majestät und der Erbfolge der Krone auf ewige Zeiten festgestellet werden.

IV. По силе онаго полномочия отрешил Король все бывшия доселе в государстве звания, и устроил во всем правительстве по своему соизволению другой порядок. По том обнародовал новой закон Датскаго государства, называемый Королевским законом [Lex Regia], в коем установлены были на веки Королевския права и наследование престола.

In a former chapter of these commentaries(a) we distinguished magistrates into two kinds: supreme, or those in whom the sovereign power of the state resides; and subordinate, or those who act in an inferior secondary sphere.

Во второй книге в главе первой мы различали правительства, разделяя оные на Верxовные, в коих самодержавная власть государственная пребывает, и и на Подчиненные, или заимствующие свою власть от верховных.  

Having, in the eight preceding chapters, treated of persons as they stand in the public relations of magistrates, I now proceed to consider such persons as fall under the denomination of the people. And herein all the inferior and subordinate magistrates treated of in the last chapter are included <…>.
Natural-born subjects are such as are born within the dominions of the crown of England; that is, within the ligeance, or, as it is generally called, the allegiance, of the king <…>. 

Показав в предыдущей главе персоны, состоящие в публичных отношениях и составляющие чиноначальства, в следующем разсуждении я приступаю описывать персоны, заключающиеся под именем народа; и в сем знаменовании включены будут и достальные подчиненные правительства <…>.
В Англии природными подданными почитаются те которые родились в Королевстве Аглинском [с. 60], и которые в данной присяге верноподданства своему законному Государю заключаются. 

Tout les Etats sont desolés; [p. 9] & les Peuples souffrent des maux effroyables.
De cette ruïne universelle, il s’ensuit celle de la Puissance particulière de chaque Gouvernement, parce que les Loix, qui sont le soûtien des Etats, perdent toujours de leur vigueur pendant les licences de la Guerre.

Все государства изнурены, и народы претерпевают ужасныя бедствия.
От сей всеобщей гибели следует и частная пагуба могуществу каждаго правительства, поелику законы, кои служат подпорою государствам, всегда теряют свою силу в продолжение необузданностей войны.

La constitution du Gouvernement [p. 27] des Romains étoit libre. Voilà l’origine de ces grandes vertus militaires qui firent faire à ce peuple la conquête de l’Univers.

Установление правительства римлян было вольное. Вот источник всех великих добродетелей и славних воинских дел, посредством коих сей народ завоевал весь свет.

Le Gouvernement des Romains n’étoit pas moins philosophe que politique; c’étoit toûjours par les passions les plus viles, que les Citoyens étoient conduits aux plus grandes vertus.

Правительство римлян столько же было философическое, сколько и политическое; всегда, самими подлейшими страстьми, граждане ведомы были к наивеличайшим добродетелям.

Il n’est pas question ici du droit des gens politique des Nations, qui est presque toujours violé dans la guerre; du déperissement de l’espèce humaine, en général contraire au droit naturel, & souvent au divin; ni des désordres généraux qui suivent celle-ci, qui sont diamétralement opposés à la police générale & au bon ordre des Gouvernemens particuliers. 

Здесь не спрашивается о политическом народном праве государств, которое почти всегда в военное время нарушается; ни об истреблении рода человеческаго, совсем противуборствующем праву естественному, а часто и божескому; ни о замешательствах общих, сопровождаемых войною и совсем противних общему благоустройству и доброму порядку частных правительств <…>.