народ

Ceux qu’un pareil sort retenoit dans les chaînes de leurs créanciers, échapent; il se trouve bien-tôt des chefs & des partisans de la sédition. On ne reconnoit plus l’autorité des Magistrats; & les Consuls qui étoient accourus pour arrêter ce désordre par leur présence, entourez du peuple en fureur, [p. 84] ne trouvent plus ni respect ni obéïssance dans le citoyen.

Те, кои равною судьбою ввержены были в оковы, освобождаются, вскоре учиняются предводителями и сообщниками возмущения, не признают боле власти начальников; и Консулы, кои к усмирению мятежа, представились среди ярящагося народа, не находят уже ни почтения, ни послушания в Гражданах.

Rome par l’établissement du Tribunat, changea une seconde fois la forme de son Gouvernement. Il étoit passé, comme nous venons de le voir, de l’Etat Monarchique à une espece d’Aristocratie, où toute l’autorité étoit entre les mains du Sénat & des Grands. Mais par la creation des Tribuns on vit s’élever insensiblement, & comme par degrez, une nouvelle Démocratie dans laquelle le peuple, sous differens prétextes, s’empara de la meilleure partie du Gouvernement.

Рим учреждением Трибунства переменил в другой раз образ правления. Сказано уже было, что Монархическое его состояние учинилось некоторым родом Аристократии*, по которой вся власть была в руках Сената и Вельмож. Но заведением Трибунов, не чувствительно, и мало по малу [с. 161] возставлена некоторая Демократия**, по которой Народ под разными видами присвоил себе лучшую часть правления.

*Аристократия, есть политический образ правления, в котором вышшая власть принадлежит числу знатнейших особ породою, богатством, разумея к тому и достоинствами. Венецианское правление может называться Аристократическим.

** Демократия есть образ Правления, в котором власть принадлежит Народу не терпя никаковой особой власти.

«Vous sçavez, [p. 182] Peres conscripts <...>  que pendant long-temps je me suis opposé souvent tout seul à la trop grande facilité avec laquelle vous accordiez au peuple toutes ses demandes. Je ne sçai si je ne me suis pas même rendu importun par les funestes présages que je faisois de la réünion que l’on vous proposoit avec ces déserteurs de la République. <...> On tourne contre vous aujourd’hui cette partie de la Magistrature que vous avez relâchée à des séditieux. Le peuple vous punit par vos propres bienfaits; il se sert de vos graces pour ruiner votre autorité. C’est en vain que vous vous cachez à vous-même le péril où se trouve le Sénat; vous ne pouvez ignorer qu’on veut changer l’ancienne forme de notre Gouvernement. Les Tribuns pour faire réüssir leurs desseins secrets, vont comme par degrez à la tyrannie».

[речь Аппия Клавдия] «Вы знаете почтенные отцы <...>  что я долго и часто один сопротивлялся чрезмерному снисхождению, с которым вы исполняли все Народныя требования. Может быть я тогда и надокучил, предвещая вам нещастия [с. 209] от соединения с сими беглецами Республики. <...> Ныне вооружается противу вас та самая часть Правительства, которую вы уступили возмутителям. Народ наказывает вас вашими собственными благодеяниями; ваши щедрыя милости употребляет на разрушение вашей власти. Тщетно вы сами от себя скрываете гибель, в которой Сенат находится; вы ясно видите, что вы принуждаетесь переменить древний образ нашего Правления. Трибуны, дабы успеть в тайных своих намерениях, постепенно доходят к тиранству <...> ». 

Mais le peuple toujours inquiet, ne fit que changer de vûe & d’objet: il revint à la Loi Terentilla, & demanda au Senat qu’à la place de ces Jugemens arbitraires que rendoient les Magistrats, on établît enfin un corps de Loix connuës de tous les Citoyens, & qui servissent de regle dans la République, [p. 5] tant à l’égard du gouvernement & des affaires publiques, que par raport aux differends qui naissoient tous les jours entre les particuliers.

Le Senat ne s’éloignoit pas de cette proposition: mais quand il fut question de nommer les Législateurs, il prétendit qu’ils devoient être tous tirez de son Corps <...>. 

<...> но всегда безпокойный Народ, покидая одни требовании, начинал другия с новым видом и намерением. Он паки возвратился к Терентиллову Закону, и требовал от Сената, чтоб на место самовластных Приговоров Правительских, выдано было Уложение с согласия всех Граждан, которое бы могло служить правилом, как во всенародных делах, так и в тяжбах, кои каждый день произходили между особноживущими.

Сенат не отдалялся от сего предложения; но в выборе Законодавцев он хотел, чтоб они все были из Благороднаго Общества.

Les Decemvirs representerent au peuple avec beaucoup de douceur, qu’ils croyoient n’avoir rien oublié de ce qui leur avoit paru necessaire pour la [p. 18] conservation de la liberté, & pour établir cette égalité si necessaire dans une République.

Децемвиры представили Народу с снисходительною кротостью, что хотя они употребили всевозможное внимание дабы не пропустить ни чего в Законах, что только могло служить к сохранению Римской вольности и к возстановлению в Республике нужнаго равенства <...>.

Le peuple qui craint toujours quand on ne le craint point <...>.

Подлый Народ тот час приходит в робость, когда безстрашно с ним поступают.

On confirma de nouveau la Loi Valeria touchant les appels devant l’Assemblée du Peuple, & on la fortifia d’une autre qui défendoit d’établir à l’avenir aucune Magistrature sans qu’il y eût appel de ses Ordonnances. <...> Ils [les Senateurs] voyoient avec douleur que deux Patriciens & deux Consuls, plus Plebeïens même que les Tribuns du peuple, sous prétexte d’assûrer sa liberté, ruinoient absolument l’autorité du Senat. Mais les plus équitables & les moins ambitieux de ce Corps, instruits par la conduite tyrannique des Decemvirs, aimoient mieux qu’on confiât au peuple le dépôt & la garde de la liberté publique, que d’en laisser le soin aux Grands, qui par leur autorité en pouvoient abuser.

В следствие того утвержден был вновь Закон Валериев, по которому дела могли быть переносимы перед Народное Собрание; к подкреплению же сего Закона выдан был другой, отрешающий впредь всякое Начальство не подсудное Народному Собранию. <...> они [Сенаторы] не могли видеть без огорчения, что два Патрикия и два Консула, угождая Плебеянам боле нежели самыя их Трибуны, под видом сохранения вольности, совершенно изтребляли власть Сената. Но боле [с. 118] справедливые из них и мене властолюбивые, испытав Тиранское Правление Децемвиров, желали лучше вверить Народу залог общаго благосостояния, нежели зависеть от попечения знатных особ, кои могут всегда во зло употреблять власть свою.

<...>  comme les hommes ne cherchent ordinairement qu’à étendre leur autorité, les Censeurs s’attribuerent la réformation des moeurs. Ils prenoient connoissance de la conduite de tous les citoyens; les Senateurs & les Chevaliers étoient soûmis à leur censure comme le simple peuple; ils pouvoient chasser de ces [p. 138] compagnies ceux qu’ils en jugeoient indignes. A l’égard des Plebeïens qui par leur débauche ou leur paresse étoient tombez dans l’indigence, ils les réduisoient dans une classe inferieure, souvent même ils les privoient du droit de suffrage, & ils n’étoient plus réputez citoyens que parce qu’on les assujettissoit encore à payer leur part des tributs.

<...>  по естественной в людях склонности разпространять власть свою, Ценсоры присвоили себе исправление нравов и обычаев. Они уведомлялись о поведении каждаго гражданина. Ценсорству их [с. 176] подсудны были сами Сенаторы и Рыцари равно как и простой Народ. Они властны были выгонять из сих обществ, кого они находили недостойным своего звания. Плебеяне, кои впадали в бедность от своей роскоши или лености, в страх другим теряли свои преимущества; ибо Ценсоры тогда переводили их в самую низкую степень Народа, часто к тому лишали их голоснова Права, и тогда назывались они Гражданами по тому только, что они не изключались от платежа положенной с них подати.

 Le luxe de l’Orient passa à Rome avec les dépoüilles de ces grandes Provinces. Ce fut pour l’entretenir qu’on commença à briguer les Charges de la République dont le profit augmentoit avec l’Empire. <...> [p. 348] L’ambition prit la place de la justice dans leurs entreprises: une sordide avarice & l’interêt particulier succederent à l’interêt du bien public: l’amour de la patrie se tourna en attachement pour des chefs de parti. Enfin la victoire, la paix, & l’abondance ruinerent cette concorde entre les Grands & le peuple <...>.  

Роскошь от Востока перешла в Рим с корыстями полученными от сих завоеванных великих Провинций. А дабы удовольствовать сию роскошь, Римляне начали разными происками доставать Чины в Республике, кои сугубо приносили прибыль, по мере разпространения над Светом Владычества Римскаго. <...> Любоначальство заступило место правосудия в их предприятиях; постыдная алчность к воинству и особенная корысть, место прилепления к общему благосостоянию; любовь к Отечеству пременилась в прислужничество развратным Начальникам. На конец общая над всеми победа, мир и изобилие рушили прежнее соучастие Вельмож с Народом <...>.

[Примечание: игра слов, на которую не обратил внимания переводчик: patrie - partie (“родина” - “партия”, в смысле отдельной группы интересов)]. 

L’ambition & l’interêt firent éclater le ressentiment des premiers de Rome. On reprocha publiquement à Tiberius qu’il ne vouloit attribuer au peuple la disposition du Royaume d’Attalus, que pour s’en faire mettre la Couronne sur la tête. On l’accusa même de se vouloir faire le tyran de son propre pays; & il y en avoit qui publioient qu’il s’étoit saisi par avance du bandeau Royal, & de la robe de pourpre d’Attalus. Mais ces bruits injurieux, & qui venoient de l’animosité des Grands, ne convenoient guéres au caractere de Tiberius. Jamais personne ne fut plus Républicain que ce Tribun. Tout ce qu’il avoit fait au sujet du partage des terres, n’avoit eu pour objet que de rapprocher la condition des pauvres citoyens de celle des riches, & d’établir une espece [p. 371] d’égalité entre tous les citoyens.

Властолюбие и жадность к богатству воздвигли мщение Первоначальных в Риме. Явно укоряли Тиверия, что он отдавал Народу разпределение [с. 462] Аталовых Областей единственно в том виде чтоб возложить на себя Корону. Его обвиняли к тому, что он желал соделаться тираном своей отечественной Области; и некоторые разглашали, что он заране похитил к себе Царской венец и порфиру Аталову. Но сии несправедливые слухи произошедшие от злобы Вельмож, ни мало не сходствовали со нравом Тиверия. Ни когда ни кто Республиканин не мог иметь большей любви к Республике, какую сей Трибун доказывал. Все что он произвел касаясь до раздела земель, имело едину только цель, чтоб приближить состояние бедных к состоянию богатых, и возставить некторое равенство между всеми Гражданами.

<...> les Latins & les Italiens étant de même nation que les Romains, que [p. 59] parlant le même langage, vivant sous des Loix à peu près semblables, & exposant tous les jours leur vie pour soutenir la gloire & les interêts de la République, il étoit juste de ne former qu’un corps & qu’une seule République des differens peuples de l’Italie.

[из речи Цинны] <...> Латиняне и Италийцы составляют единый Народ с Римлянами, говорят тем же языком, живут почти под равными Законами, и ежедневно подвергают жизнь свою для славы и пользы Республики; что по самой справедливости должно чтоб разные Италийские Народы составляли едино только Общество и едину Республику <...>.

Rome qui d’abord n’avoit connu que deux sortes de Citoïens, se trouva alors divisée en trois ordres differens, qu’Ausone a compris dans ce vers. Martia Roma triplex, equitatu, plebe, Senatu. [p. 462] Les Chevaliers originairement faisoient partie du Peuple, mais c’en étoit la partie la plus considerable. Comme les Senateurs étoient tirez du Corps des Patriciens, & par leur dignité se trouvoient les premiers de cet Ordre. Mais après que toutes les dignitez de la République furent devenuës communes entre tous les Citoïens, le bien seul en fit insensiblement toute la difference; on détermina quel bien devoit avoir un Citoïen pour être compris dans le rolle des Chevaliers, ou étant Chevalier pour pouvoir être élû Senateur. Senatorum gradum, dit Seneque, Census ascendere facit. Les Patriciens furent compris dans ce Reglement comme les autres Citoïens, & quelque merite qu’ils eussent d’ailleurs, c’étoit les biens de la fortune qui décidoient de leur rang.

Рим, который в начале имел только два рода Граждан, разделился тогда на три разныя степени, кои Авзоний описал кратко в следующем стихе: Martia Roma triplex, Equitatu, Plebe, Senatu. Рыцари в начале составляли часть Народа, но сия часть почиталась знатнейшею: подобно как Сенаторы, избранные из общества Патрикиев, почитались по своему Чину первыми в Патрической степени. Но когда все Республические Достоинствы соделались общими [л5. 4 об] между всеми Гражданами, то едино богатство не чувствительным образом делало в том все разности. Определено было точное количество стяжания, какое надлежало иметь Гражданину чтоб войти в список Рыцарей; или какое надлежало иметь Рыцарю чтоб он мог быть избран в Сенаторы. Senatorum gradum, говорит Сенека, census ascendere facit. Патрикии были включены в сей устав так как и другие Граждане; и хотя бы они имели в протчем наилучшия достоинствы, едино только [л5. 5] богатство решило их удостоение.

<...> Que les nations septentrionales semblent aimer d'autant plus que la nature les leur a refusés.

<...> Кои северные народы толь больше любить являются, что натура их того лишила.

La Suède fut toujours libre jusqu’au milieu du quatorzième siècle. Dans ce long espace de temps, le gouvernement changea plus d'une fois; mais toutes les innovations furent en faveur de la liberté [P. 11]. Leur premier magistrat eut le nom de Roi, titre qui, en différens pays, se donne à des puissances bien différentes; car en France, en Espagne, il signifie un homme absolu; et en Pologne, en Suède, en Angleterre, l'homme de la république. Ce Roi ne pouvait rien sans le sénat, et le sénat dépendait des états-généraux que l'on convoquait souvent. Les représentans de la nation, dans ces grandes assemblées, étaient les gentilshommes, les évêques, les députés des villes, avec le temps on y admit les paysans même, portion du peuple injustement méprisée ailleurs, et esclave dans presque tout le Nord.

Швеция всегда была вольная, до половины XIV века, сим долгим временем правительство не однажды переменялось, но все новости были в пользу вольности, первой их судья имел имя королевское, которое весьма иным властям дается, ибо во Франции и Гишпании, оное значит самодержавшую особу; в Польши же Швеции и Англии, републическаго человека, сей король ничего без сената не может, а сенат зависит от генеральных штатов (чинов) которых часто созывают вместо всего народа, бывают при сих собраниях великих шляхтичи, епископы, депутаты от городов, а временем допускаются к тому и крестьяни, которые в других местах в презрении, да и во всем почти севере в неволе неправедно находятся.

Environ l'an 1492, cette nation si jalouse de sa liberté, et qui est encore fière aujourd'hui d'avoir subjugué Rome il y a treize siècles, fut mise sous le joug par une femme et par un peuple moins puissant que les Suédois.

Около «1492-го» года сия нация о вольности толь завиствующая, которая еще и ныне гордится, что Рим тринатцать уже веков тому покорила женою и без сильнейшим нежели шведы народом под иго приведена была.

Sa fille Christine, née avec un génie rare, aima mieux converser avec des savants que de régner sur un peuple qui ne connaissait que les armes. Elle se rendit aussi illustre en quittant le trône, que ses ancêtres l'étaient pour l'avoir conquis ou affermi.

Дщерь его Христина с удивительным разумом ражденная любила лутче с учеными людьми разговаривать нежели [л. 8 об.] над таким народом Государствовать, которой ничего кроме оружеи не знал; она столько ж славу свою показала оставлением престола, сколько предки ее завоеванием и утверждением онаго.

La noblesse et le clergé défendent leur liberté contre leur roi, et l'ôtent au reste de la nation. Tout le peuple y est esclave.

Шляхетство и духовенство волность свою против короля защищает а протчаго народа оную отъемлет. Народ тамошный весь невольной.

L. LVII. Un prince qui veut régner avec autorité à la Chine, doit se conformer à cette maxime. Si sa conduite n’y répond pas, il tombe dans le mépris ; et quand les peuples cessent d’estimer leurs souverains, ils ne tardent guère à secourer le joug de l’obéissance.

П. 57. Государь, желающий править Китаем со властию, должен сообразоваться сему правилу: ежели поведение его не соответствует оному, впадает он в презрение; а когда народ престанет почитать государя, не долго пребывать в послушании.

L. XCVIII. La Baie d’Hudson. <...> car ce peuple est un des plus libres de la terre. C’est, en général, la forme de gouvernement de la plupart des sauvages du Canada, le pur naturalisme. En guerre, ils se donnent des capitaines, qui n’ont presque droit que de ralliement, de marcher aux coups les premiers, ou tout au plus, la premiere part au butin. <...> Point d’autres loix que la raison, l’honneur, la conscience, et [p. 376] une certaine tradition de mœurs <...>.

П. 85. Гудсонов залив. <…> сей народ более всех других любит свою вольность. Таковой естественный закон есть вообще род правления большой части Канадских Индейцов. Во время войны избирают они предводителей, которых власть состоит только в том, чтобы собрать всех вместе, итти первому на сражение, или по крайней мере первую иметь часть в добыче. <…> Нет у них других законов кроме здраваго разсудка, честности, совести и некотораго предания <…>.

QUAESTIO.

Liceatne igitur & deceat, in eventus inquirere, & vates aut divinos consulere?

Non arbitramur: etsi supra tetigi, prudentia aliqua scrutari posse & odorari, quo tendant fata. Sed distinguenda tota res est; & sic habe. Indiciis aut notis, quas vir prudens ex lectione, ex usu, & observatione similium collegerit, aliquid suspicari aut praesumere de fatis, id licet: sed caute, & timide. At ex artibus magorum, ariolorum, divinorum, mathematicorum, & quod aliud tale genus, id vero nefas est, nec divina aut humana lex permittit. Deus palam edicit [Deuteron. ca. XVIII]: Non inveniatur in te, qui ariolos sciscitetur, & observet somnia atque auguria: nec sit maleficus, nec incantator, nec qui Pythones consulat, nec divinos, & quaerat a mortuis veritatem. Omnia enim haec abominatur Dominus. Et nostra divina lex tantum? etiam falsa illa Mahumetis. Ioannes Leo scribit [Lib. III. de Africa]: Magiam & caballisticas artes lege Mahumetica veritas, & velut haereticas haberi. Huius enim, inquit, Alcoranus Omne Divinationum genus vanum esse asserit, Deumque solum arcana nosse. Bene hoc & prudenter Mahumetes: atque omnis bona Respublica damnat. Illa Romana, quot decretis & legibus? notae sunt: nec caussae etiam ignotae, aut diu quaerendae. Eruo istas;

Primam, quod turbant praedictionibus animos, & ad novas aut magnas spes impellunt. Mecaenas apud Dionem, in Oratione ad Augustum de Republica constituenda, digna quam Principes legant [Lib. III]: <...> Divinos & vates in republica esse, prorsus non oportet. Multos enim hi tales, dum vera quaedam, plura falsa proferunt, ad res nouas impellunt. Rem dicit; & quid tam proprium istis, quam magna & blanda praedicere, & animos ad fortunae fastigia attollere? facili nostra credulitate, tamquam peritia, & monitu fatorum (ait Tacitus [I. Histor.]) praedicantur; & cupidine humani ingenii, libentius obscura credi. O veriloquia! inclinamus: & vidi & risi Principes viros, auribus atque animis [Р. 43] in haec pronos, imo alia omnia artium prae his spernentes. At, ut Dio aiebat, turbas & res novas dant. Quis nescit, qui historiam veterem legit? & ad scelus (ait iterum Tacitus [Ibid.]) ab huiusmodi votis facillime transitur. Hinc conspirationes in Principem, aggressiones, deiectiones: & quae copia exemplorum deterreor affirmare. Poeta [Statius] sufficiat, aut veriori nomine hic vates:

Nos pravum ac debile vulgus

Scrutamur penitus superos. hinc pallor, & irae,

Hinc scelus, insidiaeque, & nulla modestia voti.

Apollo veriora dicta numquam dedit.

Sed caussa altera, Fallacia. Nihil in praedictionibus istis firmum, nihil ex arte certa (quidquid assimulent) haustum; & qui veriora dixisse videntur, a Geniis habent. Sed ipsi quam ament & gaudeant nos fallere, id quoque scimus. Quid, quod vel inviti etiam fallunt? neque enim sunt omniscii, & quamquam subtiles, & arcanorum Dei per notas scrutatores; tamen aberrant, & abyssum illam Fati non pervadunt. Itaque bene iterum Tacitus [X. Histor.]: Mathematici, genus hominum potentibus infidum, sperantibus fallax. Certe utrumque; nam & potentes destituunt aut decipiunt, alio transgressi; & vanitatibus fallunt. Patere (ait iocose Seneca) aliquando Mathematicos vera dicere. Patior; & tot sagittas cum emittant, unam tangere, aberrantibus centenis. Enimuero ridiculi Principes, qui huc se donant. Vide Agrippinam, Neronis matrem [Tac. XII. Annal.]: quae mortuo Claudio, domi eum aliquamdiu tenuit, & famam de morte suppressit, ut progressui scilicet & auspiciis tempus prosperum, ex monitis Chaldaeorum, attentaret. O dii deaeque, tetigit! quam salutaris ille rector, quam diuturnus, quam illi & sibi laetus etiam fuit! Bellum aliud in Niceta Choniate, prudenti illo (fatendum est) historiae scriptore. Tangit vitium sui (utinam non & nostri!) aevi, atque ait: Nostris temporibus Imperatores Nil Sine Praescripto Astrologorum agunt: & rebus gerendis dies atque horas eligunt, ut sidera dictarunt.

Вопрос

Подобает ли християнину о будущих испытовати и пророков или иных тайнозрителей о том вопрошати?

Рекох вышше, яко невозбранно есть с разумом разсуждати и проразумевати будущая. И аможе смотрение Божие влечет, тамо преклонятися; что муж благоразумный, от чтения книг, от искуства и от предыдущих вещей удоб познати может. Обаче верити будущим со опаством и страхом подобает: многажды прелщают; художества ко познанию будущих не подобает употребляти ни единаго, такожде не подобает приходити до волхвов, до ворожбитов, до звездочетцов [л. 23] и не вопрошати их о будущих. Вси бо множае лгут, нежели истинствуют. Аще же иногда и правду рекут, обаче того ради, дабы потом много лжи вера была данна. Того ради и Бог еще в ветхом законе заповеда до сицевых приходити. Глаголет бо, да не последуете утробным баснем, и к волхвом не приходите, и не осквернитеся в них, и паки душа, яже аще последует утробным баснем или волхвом, погублю ту душу от людей ея¹. Не точию ж Бог, но и слуга диаволский Магомет заповедает во Алкорании своем чернокнижнаго². Глаголет бо, яко един точию Бог ведает будущая. И не токмо Магомет, но и всякий разумный народ³ не терпит в себе имети сицевых прелестников, и не без вины оное.

Первая вина: яко таковыи человецы, паче же прелестницы, часто пророчеством своим велие между народом творят смущение; до новых и великих вещей народ возбуждают обещанием будущих. Меценас, пишушщи до Августа кесаря римского о устроении речи посполитой⁴ сице глаголет: провидцов и пророков отнюдь не треба держати в речи посполитой, ибо сицевыи, сказавше едину вещь праведно, потом много лгут и часто народ смущают. Истинну глаголет, яко нецыи человецы, хотяще себе прозорливыми показати, зело того любят, кто им веру емлет, и обещают ему зело великая и благополучная; он же их почитает и пред иными похваляет, яко тайнозрителей будущих вещей. Но се есть велие безумие, самому Богу⁵ противное. Видех аз и смеяхся мужей знаменитых и великих, иже не точию уши, но и души своя преклоняют к волхвом и возвестителем будущих; последуют, паче всего любят их. Обаче что Меценас, то и Дио глаголет: [л. 23 об.] Яко человецы, возвещающии будущая, часто великим мятежам виновны бывают. Ведомо то всякому, чтущему древние истории, наипаче Тита Ливия и Тацита, иже глаголют: Кто послушает человеков, сказующих будущая, той готов на всякое беззаконие, отсюду бо раждаются молвы, коварство, ковы и убийство⁶.

Вторая вина: прелесть. Ибо сицевые пророчества ничтоже в себе имеют известно. Аще же кто неложно будущая сказует, мню, яко от бесовского откровения то творит.

Но речеши: како убо мнози и святые мужие прорицаху будущая?

Ответ: разумный человек удобь познати может, кто пророчествует духом Божиим, и кто духом бесовским; аще духа Божия имеет, той всуе ради малыя вины ничтоже о будущих глаголет, точию ради зело великия нужды, а пророчествующия духом диавольским не стыдится и о худшей вещи прорицати, убо от сего знамения и от протчих подобает познавати духа Божия и духа лестча: мнози бо, по свидетелству самого Христа Господа, лжепророцы изыдоша в мир; сицевые иногда хотяще прелщают нас, иногда же и нехотяще, ибо и сами часто прелщаются о знамении тех, от нихже познают будущая, и никогда могут постигнути бездну судеб Божиих. Того ради добре и праведно написа Тацитус: математики, сиречь звездочетцы, господам лгут и надеющихся прелщают. О них же и Сенека филосов аще и жартой, обаче истинно глаголет: иногда и математики могут истинну рещи и подобны суть тем стрелцам, которые, три стрелы в цель испустивши, единою точию в цель ударяют. Сего ради вижд, како посмеятелныи суть человецы, паче же началствующии⁷, иже сицевыми прелестьми водятся. Никита Хонеят преславный историк, описуючи век тот, в онже живяше, сице глаголет: нашего века повелители без соизволения звездочетцов ничтоже творят, и аще что хощут делати, день и час избирают, смотря на звезды.

¹ В финальной редакции: «да не обрящется у вас волхвуяй волхвование, ни чародей, ни обоятель, ни смотряяй во утробу и волхвуяй, ни вопрошаяй мертвых, вся бо сия мерзость Господеви, и паки душа, яже аще последует утробным баснем или волхвом, погублю душу ту от людей ея»; здесь же маргиналия: «Левит 19 Левит 20»

² В финальной редакции: «художества чернокнижнаго и волшебнаго»

³ В финальной редакции: «всякая разумная речь посполитая»

⁴ В финальной редакции: «государства»

⁵ В финальной редакции: «убийства на князей и государей».

⁶ В финальной редакции: «на высоких властех сущии»]