народ

Anklägern und Verleumdern gab er kein Gehör; und die Angeber neuer Auflagen, verachtete er zugleich mit allen erpresseten Einkünften. Denen Landpflegern befahl er alle die aufs härteste zu straffen, welche von jemand etwas über die Gebühr forderten. Kurtz, alle Völcker lebten unter seinem käyserlichen, und mächtigen Regiment, so frey als in einer Republick.

Наговорщиков и клеветников никогда и отнюдь сей Цесарь не слушивал; а прибыльщиков, как народных раззорителей, со всеми их вымученными зборами презирал и ненавидел. Губернаторам, Воеводам, и другим гражданским правителям имянными своими указами повелевал, тех людей отнятием имения, а временем и на теле жестко наказывать, которые у народа что нибудь сверьх положеннаго требовали, и без Цесарскаго указа с деревенских обывателей збирали.

Одним словом сказать, что все Римской [с. 79] области народы, под его Цесарским сильным и державным владением, так свободно, как в Республике жили.

Antoninus aber ward hiedurch nicht beweget! Weil er den Sinn des Pöbels kante, der heute tadelt was er morgen lobt, daferne man fortfähret die Vernunfft als eine Wegweiserin zu folgen.

Но Марк Аврелий на сие, хотя возмутительное, однакоже не всенародное роптание мало смотрел, ведая непостоянной нрав народа, которой сего дня то хулит и презирает, что завтра хвалит и почитает, не только того смотрел, чтоб все его дела на правде основаны, потом с мудростию ведены были, и к безсмертной добродетели клонились.

Das gemeine Volck ist eben so hitzig in seinen Gemüths-Neigungen, als wütend es ist in seinen Aufführungen: Nechst einer guten Meynung sind Höfflichkeit und Großmüthigkeit [S.35] die vornehmsten Stücke, so desselben Liebe zu wege bringen. Als Agesilaus gefraget wurde, wie man den Menschen Liebe erlangen könte, antwortete er: Wenn man das beste redete und thäte, was ihnen zuträglich wäre. 

Каков бешен подлой народ в поступках, таков горяч и во нраве. Агезилая спросили: Чем можно у народа в любовь притти? Тем: отвечал сей Король, чтоб лутчее говорить, а делать то, что [с. 27] всему народу полезно.

<…> & c'est faute d'avoir suffisamment distingué les idées , & remarqué combien ces Peuples étoient déjà loin du premier état de Nature, que plusieurs se sont hâtés de conclure que l'homme est naturellement cruel & qu'il a besoin de police pour l'adoucir, tandis que rien n'est si doux que lui dans son état primitif, lorsque placé par la Nature à des distances égales de la stupidité des brutes & des lumiéres funestes de l'homme civil, & borné également par l'instinct & par la raison à se garantir du mal qui le menace, il est retenu par la pitié Naturelle de faire lui-même du mal à personne, sans y être porté par rien, même après en avoir reçû. Car, selon l'axiome du sage Locke, il ne sauroit y avoir d'injure, où il n'y a point de propriété.

А то произошло от недовольнаго различения идей, и от непримечания сколько сии народы были уже далеко от природнаго состояния, что многие поспешно заключили, якобы люди естественно суть мучители, и что потребно градоначальное учреждение для его укрощения; между тем как нет ничего кротчае человека в первобытном его состоянии, когда он будучи помещен природою в равном разстоянии как от несмысленности скотов, так и от пагубнаго просвещения человека гражданскаго, и ограничен равно побуждением и разсудком сохранять себя от устращающаго зла, природною жалостию удерживается творить зло кому либо, не будучи к тому привлекаем ничем, хотя бы и сам оное от другаго претерпел. Ибо по основанию мудраго Локка, неможет тамо быть обиды, где собственности нет.

Telle fut, ou dut être l'origine de la Société & des Loix, qui donnérent de nouvelles entraves au foible & de nouvelle<s> forces au riche, détruisirent sans retour la liberté naturelle, fixérent pour jamais la Loi de la propriété & de l'inégalité, d'une adroite usurpation firent un droit irrévocable, & pour le profit de quelques ambitieux assujétirent désormais tout le Genre-humain au travail, à la servitude & à la misére. <…> [P. 138] Les Sociétés se multipliant ou s'étendant rapidement couvrirent bientôt toute la surface de la terre, & il ne fut plus possible de trouver un seul coin dans l'univers où l'on pût s'affranchir du joug, & soustraire sa tête au glaîve souvent mal conduit que chaque homme vit perpetuellement suspendu sur la sienne. Le droit civil étant ainsi devenu la régle commune des Citoyens, la Loy de Nature n'eut plus lieu qu'entre les diverses Sociétés, où, sous le nom de Droit des gens, elle fut temperée par quelques conventions tacites pour rendre le commerce possible & suppléer à la commisération naturelle, qui, perdant de Société à Société presque toute la force qu'elle avoit d'homme à homme, ne réside plus que dans quelques grandes [p. 139] Ames Cosmopolites, qui franchissent les barriéres imaginaires qui séparent les Peuples, & qui, à l'exemple de l'être souverain qui les a créés, embrassent tout le Genre-humain dans leur bienveillance.
Les Corps Politiques restant ainsi entre eux dans l'Etat de Nature se ressentirent bientôt des inconveniens qui avoient forcé les particuliers d'en sortir, & cet Etat devint encore plus funeste entre ces grands Corps qu'il ne l'avoit été auparavant entre les individus dont ils étoient composés.

Такое было, или долженствовало быть, произхождение сообщества и законов, которые придали новые путы безсильным, и новые силы богатым истребило бесповоротно вольность естественную, утвердило на веки закон собственности и неравенства, и из искуснаго похищения, учинило право непременное; а к пользе некоторых честолюбивых подвергли на предки весь род человеческий труду, рабству и бедности. <…> Общества умножающияся или распространяемыя быстро, покрыли непродолжительно всю поверьхность земли, и не возможно уже стало найти и единый угол в свете, где бы льзя было свободиться от ига, и уклонить главу свою от меча, часто худо управляемаго, который каждый человек видел всегда вознесенным над своею головою. Когда [с. 85] право гражданское сим образом зделалось общим правилом всех сограждан; то закон естественный не имел уже места как только между разных обществ, где под именем права народнаго, был он умерен, некоторыми условиями невыражаемыми, дабы зделать взаимное сообщение возможным, и тем заменить естественное сожаление, теряющее от одного общества до другаго всю силу какую оно имело от одного человека до другаго, не пребывает уже более, как только в великих душах некоторых козмополитов, *то есть: граждан целаго света*, кои преодолевают вымышленную оную преграду, народы разделяющую, и которые по примеру Существа вседержительнаго их создавшаго, весь человеческий род объемлет своим благоволением.

Сообщества политическия таковым образом оставшися между собою в состоянии естественном, скоро раскаялись о тех неудобствах, которыя особенных людей принудили из онаго вытти; а сие состояние стало паче пагубно между сими великими сообществами, нежели был прежде во особливости между теми, из коих оные сообщества составлены.

[Примечание: выделенный фрагмент в оригинале отсутствует].

Que dans le premier cas, le Droit de conquête n'étant point un Droit n'en a pu fonder aucun autre, le Conquérant & les Peuples conquis restant toujours entre eux dans l'état de Guerre, à moins que la Nation remise en pleine liberté ne choisisse volontairement son Vainqueur pour son Chef. Jusques-là, quelques capitulations qu'on ait faites, comme elles n'ont été fondées que sur la violence, & que par conséquent elles sont nulles par le fait même, il ne peut y avoir dans cette hypothése ni veritable Société, ni Corps Politique, ni d'autre Loi que celle du plus fort. 

Что в первом случае, право завоевания, не будучи правом, не могло основать никакого другаго права; поелику победители и побежденный народ остались всегда между собою в войне; разве когда народ возвратя полную вольность свою, избрал бы самопроизвольно победителя своего себе главою. А до того какие бы договоры ни сочинялись, как оные не могли основаны быть на ином чем, кроме насильства, и следственно, ничто суть в самом веществе; то не могло быть в таком положении ни подлиннаго общества, ни собрания политическаго, ни инаго какого закона, кроме закона сильнейшаго <…>.

La Princesse Sophie qui avoit un esprit aussi supérieur que dangereux, bien loin de se retirer dans un Couvent, comme c’étoit alors la coutume des filles des Czars, voulut profiter de la foiblesse de l’âge de Pierre, & conçut le dessein de se mettre à la tête de l’Empire. A-peine Fœdor fut-il expiré, que par ses intrigues elle excita dans le corps des Strelitz (1) une des plus terribles révoltes : car après qu’elle eut fait [p.  287] répandre le sang de quantité de Seigneurs, les Strelitz proclamerent Souverains les deux Princes Ivan & Pierre, & leur associerent Sophie en qualité de Corégente. Elle jouit aussi-tôt de tous les honneurs d’une Souveraine, sans être déclarée Czarine. Elle eut la premiere place au Conseil, signa toutes les expéditions, fit graver son image sur les monnoies ; en un mot elle s’arrogea la puissance suprême : cependant elle en partagea le fardeau avec le Prince Basile Galitzin, qu’elle fit Administrateur de l’Etat, & Garde des Sceaux, homme supérieur en tout genre à tout ce qui étoit alors dans cette Cour. Pendant qu’elle régnoit ainsi depuis plus de six ans, Pierre avoit atteint sa dix-septieme année, & se sentoit le courage de soutenir son droit ; il donnoit déja des signes de cette élévation de génie, qui le rendit le réformateur d’un peuple plongé jusques-là dans les ténebres de la barbarie, & qui fixa long-tems l’attention de toute l’Europe.

(1) Corps de milice à-peu-près semblable à celui des Janissaires en Turquie.

Царевна же [c. 5] София имела разум сколь тонкой, столь и опасной и весьма была далека от того, чтоб уединиться в монастырь, как в тогдашнее время был обычай у Царских дщерей. Она желала воспользоваться младостию лет Петровых и приняла намерение соделаться властительницею в государстве; по чему, как скоро Царь Феодор скончался, то она своими хитростями возбудила престрашный бунт в войске стрельцов, которое по приказанию ея пролив кровь многих знатных вельмож, всенародно объявили Государями обоих Царевичев Иоанна и Петра, присоединив к ним и Софию в качестве соправительницы. В следствие чего [с.  6] тотчас стала она употреблять все знаки сана самовластныя Государыни, небыв наименована Царицею, и занимала перьвое место в совете, подписывала все определения, приказывала на монетах изображать свою особу, словом: присвояла себе совершенно верховную власть; но бремя сие разделяла с Князем Васильем Голицыным, возложив на него чин опекуна правительства, хранителя Государственной печати, и главноначальника над всеми при дворе тогда находившимися.

Во время, как она таким образом державствовала более 6 лет, Петр достиг до 17 года своего возраста и почувствовал уже себя в силах [с. 7] воспользоваться своим правом. Великия его природныя дарования открывшияся свету, через которыя соделался он после просветителем народа своего погруженнаго во тьме невежества, удивляли всю Европу, устремлявшую на него особливое внимание, […]

332. Sehr weißlich handeln Fürsten beyder Art, wenn sie ihr Volk nicht zu weit treiben: denn das Volk mag durch die Staatsverfassung berechtigt seyn oder nicht, [S. 83] sich ihnen zu widersetzen, so wirds doch gewiß versuchen, wenn man die Sachen zu weit treibt: wiewohl das Arzneymittel oft schlimmer ausfällt als die Krankheit war.  

332. Весьма разумно поступают правители обоего рода, когда не притесняют они народ: ибо народ, будучи недоволен правлением, не охотно оному покоряется, а стремится паче оному возпротивиться: так как некоторыя лекарства гораздо худшую имеют силу, нежели какой требует болезнь.

333. Wohl dem König, der durch Gerechtigkeit groß, und dem Volke das durch Gehorsam frey, ist.

333. Счастлив тот Государь, который велик правосудием, и народу за его повиновение доставляет вольность.

334. Wenn der Herscher gerecht ist, so darf er strenge seyn: sonst schadet er sich selber durch Strenge; und wenn er auch das Volk überwältigt, so gewinnt er doch nichts da wo sein Volk einbüßt.

334. Ежели владетель правосуден, то может, он к правосудию присовокупить и строгость; но только оная не безвредна бывает для него самаго. Ежели он принуждает народ насильственно, то не получит из того никакой пользы, кроме того, что народ придет чрез тo в упадок.

337. Man lasse das Volk denken, es regiere; so wird sichs regieren lassen.

337. Но пусть думает народ о правлении, как ему угодно.

338. Und diß kann nicht fehlschlagen, wenn man die Macht Männern anvertraut, in die das Volk sein Vertrauen setzt.

338. Сие ни мало не предосудительно, когда вверяют власть тем достойным мужам, на коих и народ полагает доверенность.

339. Der Fürst, der gegen das Volk in Haupt-Sachen gerecht, und in Kleinigkeiten verbindlich und gefällig ist, wird sich seine Liebe und Treue gegen die ganze Welt, erwerben und sichern.

339. Владетель, наблюдающий для народа в важнейших случаях правосудиe, и угождающий оному тем же самым и в маловажных случаях, обретает любовь и верность от всех своих подданных, во всем безопасен бывает.

340. Denn das Volk ist die politische Ehegattinn des Fürsten, die sich weit besser durch Klugheit als durch Gewalt, regieren läßt.

340. Ибо народ есть как бы некоторый род политической супруги, [с. 77] которою управляет он более благоразумием, нежели насилием.

341. Wo aber der Regent partheiisch, und auf schlimme oder schlechte Absichten bedacht ist, da büßt er sein Ansehen beym Volke ein, und giebt dem Pöbel Gelegenheit, seine Herschsucht zu vergnügen; und legt also seinem Volke einen Stein des Anstoßes in den Weg.

341. Ежели владетель не обходителен и заражен худыми предприятиями, то тогда теряет он достоинство свое у народа и подает oному случай к удовлетворению его самовластию [sic]; таким образом поступая, кладет на дорогу для народа своего камень соблазна.

342. Wahr ists, wo ein Unterthan populärer ist, als der Fürst, da läuft der Fürst Gefahr: es ist aber auch eben so wahr, [S. 85] daß er sichs selber zu danken hat: denn niemand hat eben so große und viele Mittel, und Beweggründe sich die Liebe des Volks zu erwerben und zu sichern als der Fürst.

342. *Справедливо, что владетелю необходимо должно быть ласкову и снисходительну, что самое служит к безопасности*, и за что он сам себе в таком случае обязан; ибо никто не имеeт столько средств и причин к приобретению от народа любви и быть самому безопасну, как владетель.

[Примечание: выделенная * * часть переведена очень неточно]

330. Ein König und ein Tyrann, sind sehr verschiedene Charaktere: Jener regiert sein Volk nach Gesetzen, worinn es willigt; dieser nach seinem unumschränkten Willen und Gewalt: Jene Regierungsart heißt man frey: diese, tyrannisch.

330. Государь и Тиранн суть весьма различныя между собою свойства: первый правит народом по законам, а второй по своей неограниченной власти и насилию: первый образ правления называют вольным, а второй тиранским.

232. Giebts denn keine bessere Arbeiten für die Armen, *als der Ueppigkeit der Reichen zu fröhnen?* Unglückliches Volk!

[Примечание: выделенный * * фрагмент переведен весьма неточно].

232. Несчастливый народ! Не уже ли нет для бедных лучших упражнений, как только богатым утопать всегда в роскошах?

Er muß ordentlich in seinem Betragen, und von einem untadelhaften Lebenswandel seyn, um seine Tugend in Credit zu setzen. Höchster Eifer für sein Vaterland, die Religion und die Tugend muß ihn beseelen; er muß so viel, als in seinen Kräften steht, zur Milderung und Tilgung des allgemeinen und einzelen Elendes beytragen; das Laster mit Strenge strafen; mit Großmuth das Verdienst belohnen; Billigkeit muß die einzige Richtschnur seiner Handlungen seyn; er muß bestrebsam, wachbar und unermüdet für das Wohl seines Fürsten, seines Vaterlandes, für das Glück des Einzelen arbeiten. Er muß seine Ruhe für den Dienst, den Fürst und Staat von ihm fodern, aufopfern; er muß für die Rechte seines Fürsten wachen, und für die Erhaltung des Ganzen sorgen. 

Der Mann, dem der Fürst das Richteramt über sein Volk anvertraut hat; den er zum Befehlshaber seiner Kriegsleute machte; mit dem er [S. 264] die Last der Regierungssorgen theilte, ist so unumgänglich an die Erfüllung dieser Pflichten gebunden, daß ihn schon das geringste Versehen gegen dieselben strafbar, und der Würde unfähig macht, die er bekleidet. Nur durch die genaueste, treuste Erfüllung dieser Pflichten wird er seinem Sturze ausweichen, und die Ungnade des Fürsten vermeiden, sich mit Würde auf seinem Posten erhalten, und dauerhaften Ruhm erwerben.

Он должен быть в поведении своем порядочен и жизни безукоризненной, дабы привесть в уважение добродетель свою; высочайшая ревность к отечеству, религии и добродетели должна одушевлять его; он должен по возможности сил своих споспешествовать к облегчению и искоренению как всеобщей, так и частных людей бедности; порок строго наказывать, заслуги великодушно награждать; справедливость должна быть единственным правилом деяний его; он должен старательно, бдительно и неутомимо трудиться о благе Государя своего, отечества, и о щастии каждаго человека; жертвовать спокойствием своим службе, требуемой от него Государем и государством; бдеть о соблюдении [c. 309] прав Государя своего и печься о сохранении целаго. 

Тот муж, которому Государь вверил звание судии народа своего, котораго сделал полномощным начальником своих войск, и с которым разделил бремя правления, толь необходимо обязан к исполнению сих должностей, что самое малеишее упущение оных делает его наказания достойным и неспособным к тому достоинству, которым он облечен. Точным и вернейшим только исполнением сих должностей избегнет он низпадения и немилости Государя, удержаться достойно на своей степени и снискать неувядаемую славу.

Alles, was nicht am Hofe lebt, begreift der ungebildete Große unter dem viel umfassenden Worte, der Pöbel, und nimmt sich damit ein Recht heraus, alles zu verachten, was nicht in seinen Zirkel gehört. 

Der Vernünftige weis, was er mit diesem Worte für einen Begriff verbinden muß. Das Volk, oder der große Haufe Menschen, der nicht das Glück hat, den Hof auszumachen, ist noch [S. 390] nicht der Pöbel: der Pöbel ist jene Anzahl von Menschen, die mit den Weisen, Vernünftigen und Tugenhaften stets im Widerspruche stehen – und dieser Pöbel besteht aus Grossen, wie auch Geringen.

Все, что не живет в большом свете, заключает необразованный человек в сем многозначущем слове, чернь, и по тому присвоивает себе право презирать все то, что не принадлежит к его кругу. 

Разумный знает, какое понятие соединять он должен с сим словом. Народ, или великое множество людей, неимеющих щастия, составлять большой свет, не есть еще чернь. Чернь есть такое количество людей, которое всегда состоит в разногласии с мудрыми, разумными и добродетельными. И сие количество состоит как из великих, так и малых.