Vous savez, lui dirent-ils, que nous n’avons pris les [p. 60] armes, que pour tirer le peuple de l’oppression <...>. Comment cependant, vous, qui comme notre Chef deviez le premier donner l’exemple еt observer plus religieusement que Personne le serment que vous nous avez fait faire, еt que vous avez fait vous même, de ne pardonner à aucun des ennemis de l’Etat, étes-vous le premier à rompre de si saints engagemens pour un vil interêt? Un peuple infini, par reconnoiſſance d’une si juste entreprise, offre au Ciel ses prieres pour nous; et vous êtes le seul, qui nous empêchez de porter notre projet à sa perfection, en vendant votre Protection aux Tyrans de la Patrie.
Вы знаете, говорили они ему, что мы восприяли оружие, дабы избавить народ от обид <...>. Однако как вы, которой как наш главный долженствовали другим быть примером, и хранить больше всех присягу, которую вы от нас взяли, и которую вы сами учинили, чтоб никому пощады не делать из неприятелей государству; там прежде всех нарушаете толь святое обязательство для бездельные корысти? бесчисленной народ, в возблагодарение за толь праведное предприятие, воссылает к Богу молитвы свои за нас, а вы токмо один препятствуете нам к совершению привесть намерение наше, подавая ваше покровительство тираннам отечества.
Qu’y a-t-il de plus merveilleux que de la voir toûjours subsister sur les mesmes fondemens dés les commencemens du monde, sans que ni l’Idolastrie et l’impieté qui l’environnoit de toutes parts, ni les Tyrans qui l’ont persecutée, ni les Hérétiques et les Infideles qui ont tasché de la corrompre, ni les lasches qui l’ont trahie, ni ses Sectateurs indignes qui l’ont deshonorée par leurs crimes ni enfin la longueur du temps qui seule suffit pour abbatre toutes les choses humaines ayent jamais esté capables, je ne dis pas de l’éteindre, mais de l’alterer ?
Есть ли что чудеснее сего, что она всегда пребывает на тех же основаниях от самаго начала мира, что ни идолослужение, ни безбожие окружающее ея со всех сторон, ниже тиранны изгоняющие ея, ниже еретики и неверные, которые тщились повредить оную, ни робкие, кои от нея отступали, ниже безделные раскольники бесчестящие ея своими беззакониями, ниже на конец долгота времени, которая однаб довольно была низложить все человеческия дела, не в силах были, не говорю угасить, но ниже истощить оную.
Mais on ne sait pas seulement quel roi régnoit alors à Babilone ; <…>.
On ne sait autre chose dans ces ténebres de l’histoire, sinon qu’il y avoit depuis très-longtems de vastes empires, & des tyrans dont la puissance étoit fondée sur la misere publique ; que la tyrannie étoit parvenue jusqu’à dépouiller les hommes de leur virilité, pour s’en servir à d’infames plaisirs au sortir de l’enfance, & pour les employer dans leur vieillesse à la garde des femmes ; que la superstition gouvernoit les hommes ; qu’un songe étoit regardé comme un avis du ciel, & qu’il décidoit de la paix & de la guerre, &c.
<…> однако, не известно, какой царь тогда государствовал в Вавилоне <…>.
Ничего другаго не известно в сей исторической тьме, кроме того, что издавна были пространные государства, что тираны утверждающие власть свою на бедствиях народных, коих мучительство простиралось до безчеловечия, для гнусных забав своих лишали мужей во младости мужественности их, а в старости употребляли к охранению жен, что суеверие владычествовало людьми, что сны были почитаемы за небесное предвещание, что ими возжигалися войны и постановлялся мир и проч.
C’est beaucoup que d’avoir fait régner l’ordre & la paix dans toutes les parties de la république ; c’est beaucoup que l’état soit tranquille & la loi respectée mais si l’on ne fait rien de plus, il y aura dans tout cela plus d’apparence que de réalité, & le gouvernement se fera difficilement obéir s’il se borne à l’obéissance. S’il est bon de savoir employer les hommes tels qu’ils sont, il vaut beaucoup mieux encore les rendre tels qu’on a besoin qu’ils soient ; l’autorité la plus absolue est celle qui pénetre jusqu’à l’intérieur de l’homme, & ne s’exerce pas moins sur la volonté que sur les actions. Il est certain que les peuples sont à la longue ce que le gouvernement les fait être. Guerriers, citoyens, hommes, quand il le veut ; populace & canaille quand il lui plaît : & tout prince qui méprise ses sujets se deshonore lui-même en montrant qu’il n’a pas su les rendre estimables. Formez donc des hommes si vous voulez commander à des hommes ; si vous voulez qu’on obéisse aux lois, faites qu’on les aime, & que pour faire ce qu’on doit, il suffise de songer qu’on le doit faire. C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens. Mais nos gouvernemens modernes qui croyent avoir tout fait quand ils ont tiré de l’argent, n’imaginent pas même qu’il soit nécessaire ou possible d’aller jusque-là.
Великое дело, восстановить порядок и тишину во всех частях правления; великое [c. 20] дело, чтоб общество было покойно и закон почитаем; но ежели ничево больше не сделано, во всем еще этом будет более видимого, нежели вещественного: и всегда будут худо слушаться правления, ежели оно то только наблюдать станет, чтоб его слушались. Ежели уметь людей употребить таковыми, каковы они суть, хорошо, еще больше того стоет уметь сделать каковыми нужно, чтоб они были; власть наивсемощнейшая та, которая проницает до внутренности человека и не меньше над волями, нежели над деяниями господствует. Известно, что народы со временем становятся такими, каковыми правление их делает; воинами, гражданами, людьми, ежели оно хочет; простолюдинами, подлыми, когда ему угодно: и всякий Государь, презирающий своих подданных безчестит самого себя, показывая, что он не умел их сделать достойными почтения; делай же людей, ежели ты хочешь повелевать людьми. Ежели хочешь, чтоб повиновались законам, сделай, чтоб их любили, и чтоб для исполнения должного довольно было вспомнить, что должно. В сем то состояла великая хитрость правления древних в те отдаленныя времена, когда Философы давали законы народам и власть свою на то лишь употребляли, чтоб сделать их разумными и благополучными. Оттуда произошло столько законов ограничивающих роскошь и сластолюбие, столько учреждений, касающихся до нравоучения, столько правил народных, принятых и отмененных с величайшим [с. 21] старанием. Самые тираны не забывали сея нужныя части правления, они такою же прилежностию старались портить нравы своих рабов, сколько правители изправлять своих сограждан: но наши нынешния правления, думая, что уже все сделали, когда собрали несколько денег, и не воображают, чтобы нужно или можно было дойти до тех пор.
<…> le nom seul de la royauté leur fut odieux, & une de leurs villes opprimée par un tyran, devenoit en quelque sorte un affront pour tous les Grecs : ils s’associerent donc à la célebre ligue des Amphictions ; & voulant mettre leurs lois & leur liberté sous la sauve-garde d’un corps puissant & respectable, ils ne formerent qu’une seule république <…>.
<…> одно имя самодержавия им стало ненавистно, и тот город, который находился в руках какого нибуть тиранна, почитался срамом всей Греции. Для сего вступили они в славный Амфиктионский союз; и желая поручить свои законы и вольность защищению столь сильнаго и почтеннаго собрания, составили все одну только республику.
Pour obtenir le consentement du Peuple, on lui représenta dans une assemblée publique, que dans la nécessité de terminer ces dissentions domestiques, & de repousser en même temps les ennemis, il falloit donner à la République un seul Chef, au dessus même des Consuls, qui fût l’arbitre des Loix, & comme le Pere de la Patrie: & de peur qu’il ne s’en rendît le Tyran, & qu’il n’abusât de cette autorité suprême, qu’il ne falloit la lui confier que pour l’espace de six mois.
<...> представлено было в общем собрании, что как нужно было пресечь внутренния несогласия и отвратить неприятелей от города, то необходимо надлежало придать Республике Повелителя, вышшаго над самыми Консулами, который был бы самодатель законов и как отец отечества; в предосторожность же, дабы он не [с. 89] сделался тираном, и не употребил во зло сей высочайшей власти, представлено было вручить оную на шесть только месяцев.
L’ambition & l’interêt firent éclater le ressentiment des premiers de Rome. On reprocha publiquement à Tiberius qu’il ne vouloit attribuer au peuple la disposition du Royaume d’Attalus, que pour s’en faire mettre la Couronne sur la tête. On l’accusa même de se vouloir faire le tyran de son propre pays; & il y en avoit qui publioient qu’il s’étoit saisi par avance du bandeau Royal, & de la robe de pourpre d’Attalus. Mais ces bruits injurieux, & qui venoient de l’animosité des Grands, ne convenoient guéres au caractere de Tiberius. Jamais personne ne fut plus Républicain que ce Tribun. Tout ce qu’il avoit fait au sujet du partage des terres, n’avoit eu pour objet que de rapprocher la condition des pauvres citoyens de celle des riches, & d’établir une espece [p. 371] d’égalité entre tous les citoyens.
Властолюбие и жадность к богатству воздвигли мщение Первоначальных в Риме. Явно укоряли Тиверия, что он отдавал Народу разпределение [с. 462] Аталовых Областей единственно в том виде чтоб возложить на себя Корону. Его обвиняли к тому, что он желал соделаться тираном своей отечественной Области; и некоторые разглашали, что он заране похитил к себе Царской венец и порфиру Аталову. Но сии несправедливые слухи произошедшие от злобы Вельмож, ни мало не сходствовали со нравом Тиверия. Ни когда ни кто Республиканин не мог иметь большей любви к Республике, какую сей Трибун доказывал. Все что он произвел касаясь до раздела земель, имело едину только цель, чтоб приближить состояние бедных к состоянию богатых, и возставить некторое равенство между всеми Гражданами.
<...> & publie <...> un Manifeste dans lequel il se plaint des malheurs où son frere le Protecteur avoit plongé le Royaume, & de l’esclavage où il l’avoit reduit : l’accusant de n’entretenir tant [p. 151] de Troupes étrangeres que pour se rendre le Tyran de l’Angleterre: & que c’étoit la raison qui l’avoit obligé, lui Amiral de prendre les armes pour deffendre la liberté du Roi & de la Nation.
<...> [Томас Сеймур] обнародовал манифест, которым жаловался на несчастии, в кои брат его погрузил государство, объявляя, что оно приведено им в рабство: обвиняя ж его тем, будто он содержал столь многочисленное чужестранное войско только для того, чтоб сделаться тиранном Англии; старался уверить, что сия-то причина побудила его адмирала приняться за оружие, для защищения вольности короля и всего народа.
Les Etats de Hollande étoient cependant dans une grande perplexité, parce qu’ils voyoient bien qu’ils ne pouvoient éviter de recevoir [p. 54] le Duc d’Alençon pour Gouverneur, & que la necessité des affaires les y obligeoit, n’ayant pas d’autre moyen de se mettre en liberté: outre qu’ils l’avoient promis, & qu’enfin il faloit se resoudre, ou à recevoir ce Prince en qualité de Souverain, avec quelques conditions qui moderoient un peu son pouvoir, où à retomber en la puissance du Roi Philippe, qui les avoit traitez en Tyran, & qui n’auroit épargné ni leur corps, ni leur ame: mais ce n’étoit-là que changer un Maître pour un autre; puis que si le Duc d’Alençon venoit à se marier avec la Reine Elisabeth, comme cela devoit arriver selon toute apparence, ils ne pouvoient manquer de tomber en la puissance des Anglois.
Голандские Статы находились между тем в великом недоумении, ибо ясно видели они, что не льзя им было обойтиться без того, чтоб не принять к себе правителем дюка д’Алансона, необходимость же дел их к тому и принуждала, потому что не было для них иных способов к получению вольности своей; сверх того что они сие обещали уже ему, и что наконец должно было решиться, или принять принца сего в достоинстве самодержца, с некоторыми договорами умеривающими самовластие его, либо паки предать себя во власть короля Филиппа, поступавшаго с ними тирански, и который не пощадил бы уже ни тела, ни души их: но сие значило переменить только одного господина на другова; ибо ежели дюк д’Алансон женится на королеве Елисавете, чему надлежало быть по всему видимому, то [с. 65] они не преминут подвергнуть их владычеству Англичан.
Rome délivrée d’un tyran, reçoit avec joie son libérateur ; le sénat consacre des temples sous son nom ; l’Afrique établit même des prêtres pour le culte de sa famille. La politique lui fit apparemment supporter ces restes d’idolâtrie <…>.
Рим, освобожден от тирана, радостно приемлет своего избавителя; сенат посвящает храмы под его именем; Африка устанавливает жрецов для поклонения его семейству. По видимому политика побудила его терпеть сей остаток идолослужения.
В самом деле, 42-летнее его царствование произвело бесчисленные бедствия, в коих с прочими народами участвовали также и собственные его подданные. Сей государь, будучи свирепым и неупросимым мучителем, хотел царствовать над народом своим одним только страхом.
Il viola audacieusement ses promesses, retint le roi prisonnier, disposa des charges & des finances, amassa des trésors, pour affermir sa domination, & devint un tyran avec l’autorité royale qu’il exerçoit à son gré.
Нарушает обещание, удерживает Короля в полону, раздает чины, истощевает казну государственную, по своей воле собирает великия деньги, дабы укрепить власть свою преобращается в мучителя, и поступает с народом как Государь.
Buckingham courut dire au duc que la nation l’avoit proclamé. Le prince, en présence de la multitude, affecta une fidélité inviolable au souverain, exhorta même le peuple à l’imiter sur ce point. On l’assura qu’on ne vouloir [p. 455] point d'autre roi que lui. <…> Leur mort mit le sceau à l’usurpation du tyran.
Букингам бежит со уведомлением к Рихарду, что вся Англия единогласно избрала его Государем. Появляется последний, кажет притворную верноcть ко Эдуарду пятому, убеждает народ, дабы ему подражал; но слышит говорящаго, что не хотят иметь ни кого кроме его самодержцем. <…> Кончина их довершает хищничество мучителя.
Le Czar demanda satisfaction à l’Empereur Hussein, & ne put l’obtenir. Le tyran Mahmoud avoit usurpé la Couronne : mais Hussein fit prier secretement le Czar de venir au secours de la Perse.
Петр Великй требовал удовлетворения у Шаха Гуссейна, но получить онаго не мог. Тиран Махмуд похитил Корону, и Гуссейн тайным образом просил Государя, что бы Он пришел на помощь Персии.
L’Histoire est regardée comme l’école des Princes; elle peint à leur mémoire les regnes des Souverains qui ont été [p. 244] les Peres de la Patrie, et des Tyrans qui l’ont désolée : elle leur marque les causes de l’agrandiisement des Empires et celles de leur décadence <...>.