Outre que s’il estoit permis aux particuliers de desobeïr à leurs superieurs quand ils croiroient avoir droit de s’en plaindre, comme les rebelles le supposent, il n’y auroit point de societé, ni de forme de gouvernement qui pust subsister: puisque chacun trompé par ses passions, ne manqueroit jamais de raisons apparentes pour s’opposer aux Puissances les plus legitimes. Ainsi quelque mauvais usage que fassent de la souveraine autorité ceux qui en sont revestus, que les peuples demeurant dans les bornes du devoir & de l’obéïssance, reconnoissent en cela Dieu irrité qui les chastie: & qu’ils le supplient, luy qui tient en sa main les coeurs des Rois, de donner à leur Prince les vertus necessaires pour gouverner avec autant de bonté que de justice. Heureux cependant l’état où le Roy regarde les sujets comme ses enfans, & où ses sujets le considerent comme leur père. Heureux le Royaume où le Prince en s’aplique qu’à procurer la felicité de ses peuples, & où les peuples tâchent de répondre dignement aux soins que leur Souverain prend de leur bonheur! Heureuse donc la France où l’on voit cette union parfaite, & cette admirable correspondance de tous les membres de l’Estat avec leur auguste Chef!
Ежели бы подданным позволено было не иметь послушания к своим Государям, хотя бы им и причина к тому была, как обыкновенно возмутители думают; то бы никакое Общество, и никакой бы образ Правления устоять не мог, потому что каждый, обольстившись своими страстями, имел всегда мнимыя причины к сопротивлению и самым законным Государям. И так, хотя бы коль ни употребляли на зло верьховную Власть те, которые имеют оную; но людям токмо надлежит, пребывая неподвижно в пределах должности и послушания, признавать в сем разгневанного Бога, которой наказует, и котораго должно им молить, ибо Царския сердца̀ держатся в его руке, чтоб он благоволил даровать Государю их надлежащия добродетели к милостивому, и купно справедливому Правительству. Но о благополучное то Государство, в котором Государь жалует своих подданных как детей, а подданные почитают его как Отца ! О щастливая та Держава, в которой Самодержец печется токмо о благополучии своего народа, а народ старается, чтоб быть достойну того попечения, которое восприемлет Государь для его собственныя пользы !
<…> leur nom leur fait ouvrir le Cabinet des Rois, leur vertu se produit toute seule ; ils sont avec facilité, ce qu’un pauvre Gentilhomme ne seroit faire qu’avec une extrême peine ; et quand même ils manqueroient d’esprit, leur naissance fait qu’on les respecte, et leurs richesses qu’on les suit. Ce sont des Veaux d’or que le vulgaire adore <…>.
Одно имя с прозванием; Королевския палаты и кабинеты им отворяет, а одна их добродетель сама себя производит. Они то весьма легко делают, что бедному дворянину с крайним трудом в действо произвесть почти невозможно; а хотя они и не очень умны, однако для знатнаго и высокаго рода всяк их почитает, а богатству многие последуют, и сему златому тельцу весь подлой народ поклоняется.
Carthage devenuë riche plutôt que [p. 27] Rome, avoit aussi été plutôt corrompuë : ainsi pendant qu’à Rome les emplois publics ne s’obtenoient que par la vertu, & ne donnoient d’utilité que l’honneur, & une préference aux fatigues, tout ce que le public peut donner aux Particuliers se vendoit à Carthage, & tout service rendu par les Particuliers y étoit payé par le public.
La Tyrannie d’un Prince ne met pas un Etat plus près de sa ruine que l’indifférence pour le bien commun n’y met une République. L’avantage d’un Etat libre est que les revenus y sont mieux administrés ; mais lorsqu’ils le sont plus mal? L’avantage d’un Etat libre est qu’il n’y a pas de favoris; mais quand cela n’est pas? & qu’au lieu des Amis et des parens du Prince, il faut faire la fortune des Amis & des parens de tous ceux qui ont part au Gouvernement, tout est perdu.
Карфаген прежде Рима стал богат, также прежде и испортился: когда чины в Риме недоставались как чрез добродетель, и другой ползы не приносили как честь, а отменныя оныя труды в Карфагене продавались, и заслуги граждан были награждаемы обществом.
Тиранство владетеля неболше разоряет государство как небрежение общей ползы. Прибыль волнаго Государства состоит в том, когда доходы в лучшем состоянии, но когда они в худшем ? , то прибыль волнаго владения в том, когда нет в нем никого в великой силе; но как и сего нет ? , и когда вместо друзей и сродственников Государевых должно делать удоволствие друзьям и сродственникам всех тех, которые имеют участие в правлении, то все придет в погибельное состояние.
Les Romains accoutumés à se joüer de la nature humaine dans la personne [p. 156] de leurs Enfans & de leurs Esclaves ; ne pouvoient gueres connoître cette vertu que nous appellons Humanité. D’où peut venir cette ferocité que nous trouvons dans les habitans de nos Colonies, que cet usage continuel des châtimens sur une malheureuse partie du Genre humain? Lorsque l’on est cruel dans l’état Civil, que peut-on attendre de la douceur & de la justice naturelle?
Римляне привыкши забавлятся человеческою натурой в детях и их невольниках нимало не могли знать сию добродетель которую мы называем человеколюбием. Откуда происходит сие зверство находящееся в жителях наших поселений, как не из сего незпрестанного употребления наказаний над бещастной частию рода человеческаго? Когда бывают жестокие в гражданском праве чего надобно ожидать от кротости и натурального правосудия.
II. Seconde regle essentielle de l’économie publique, non moins importante que la premiere. Voulez-vous que la volonté générale soit accomplie ? faites que toutes les volontés particulieres s’y rapportent ; & comme la vertu n’est que cette conformité de la volonté particuliere à la générale, pour dire la même chose en un mot, faites régner la vertu.
2. Второе существительное правило хозяйства народнаго не меньше перваго нужно. Хочешь ли, чтоб воля общая была совершенною? Сделай, чтобы все воли участныя согласовывались с оною: и как добродетель ни что иное есть, как согласие воль участных с волею общею, так чтоб тоже сказать одним словом, воцари добродетель.
Mais quand les citoyens aiment leur devoir, & que les dépositaires de l’autorité publique s’appliquent sincérement à nourrir cet amour par leur exemple & par leurs soins, toutes les difficultés s’évanoüissent, l’administration prend une facilité qui la dispense de cet art ténébreux dont la noirceur fait tout le mystere. Ces esprits vastes, si dangereux & si admirés, tous ces grands ministres dont la gloire se confond avec les malheurs du peuple, ne sont plus regrettés : les mœurs publiques suppléent au génie des chefs ; & plus la vertu regne, moins les talens sont nécessaires. L’ambition même est mieux servie par le devoir que par l’usurpation : le peuple convaincu que ses chefs ne travaillent qu’à faire son bonheur, les dispense par sa déférence de travailler à affermir leur pouvoir ; & l’histoire nous montre en mille endroits que l’autorité qu’il accorde à ceux qu’il aime & dont il est aimé, est cent fois plus absolue que toute la tyrannie des usurpateurs. Ceci ne signifie pas que le gouvernement doive craindre d’user de son pouvoir, mais qu’il n’en doit user que d’une maniere légitime. On trouvera dans l’histoire mille exemples de chefs ambitieux ou pusillanimes, que la mollesse ou l’orgueil ont perdus, aucun qui se soit mal trouvé de n’être qu’équitable.
Но когда граждане любят свой долг, и преемники власти народной искренно прилежат питать ту любовь собственным своим примером и стараниями своими, все трудности исчезают сами собою, правление становится лехко, и освобождается от темнаго того искусства, котораго все таинство состоит в его мрачности. Все обширные разумы столь опасные и столь удивительные, все те великие правители, которых слава смешена с нещастиями народными не так сожаления достойны тогда бывают; нравы народные наравнивают разум начальников: и чем больше добродетель царствует, тем меньше нужды в дарованиях. Самому высокомерию услужнее должность, нежели нарушение: народ уверенный, что начальники трудятся единственно в его пользу, преданностью своею облегчает их от безпокойства утверждать власть свою; и История в тысящи местах нам показывает, что власть начальника любящаго народ и полученная от любви народной сто раз полномочнее всех утеснений похитителей оныя. Сие не значит, что правление власть свою употреблять боялось, но что оно должно употреблять ея всегда законным образом. Тысящу примеров найдется в Истории начальников высокомерных или слабодушных, погибших от сладострастия или гордости, а ни одного не сыщешь, который бы пропал от праводушия.
<…> mais les traits odieux d’un satyrique, qui ne cherche qu’à faire bassement sa cour au peuple d’Athènes, dont il avoit tous les vices, sont peu propres à nous séduire. Ce poëte, plein d’imaginations où régnoient la méchanceté de son naturel, ne pouvoit attaquer les Spartiates sur leur courage & sur leurs vertus ; il ne lui restoit que leurs clés à ridiculiser.
Но описание сатирика старающагося подлым образом угодить афинскому народу, [с. 29] котораго всеми пороками он был наполнен, не могут нас преклонить на свою сторону. Сей стихотворец будучи преизполнен воображений, над которыми владычествовали природное его злословие, не могли коснуться мужества спартанцов, ни их добродетелей, ничего больше для их осмеяния не нашел, кроме их ключей.
Ему надлежало приводить в порядок народ возмутительный, жестокосердный и безсильный: ему должно было привесть народ в состояние противиться покушениям многих городов угрожающих уму отнятием вольности: следовательно надобно было ему вперить в народ послушность и военные добродетели, и надобно было сделать все народ искусными витязями.
Lycurgue, fort différent de tant de médiocres législateurs,
<…> il voulut former des corps capables de soutenir les mœurs fortes qu’il vouloit donner ; c’étoit à l’éducation à inspirer & à conserver ces mœurs, elle fut ôtée aux peres, & confiée à l’état ; un magistrat présidoit à l’éducation générale, & il avoit sous lui des hommes connus par leur sagesse & par leur vertu.
Ликург, будучи совсем отменен от других незнатных законодателей <…> старался и тела их устроить так, чтоб они могли питать в себе суровый нрав, который он вложить в них хотел. Но как вперять и питать в них сии нравы есть дело возпитания; то оно отнято было у родителей и вверено государству. Один начальник смотрел за сим всеобщим возпитанием, и имел в своем ведомстве других людей известнаго благоразумения и добродетели.
Il n’y avoit à Sparte aucune loi constitutive ou civile , aucun usage qui ne tendît à augmenter les passions pour la patrie, pour la gloire, pour la vertu, & à rendre les citoyens heureux par ces nobles passions.
В Спарте не было ни одного положительнаго , ни гражданскаго закона, ниже обыкновения, которое бы еще больше не разпаляло любви к отечеству, к славе и к добродетели, и не [с. 40] споспешествовало бы посредством сих страстей благополучию граждан.
Que c’est en lui que les hommes pieux trouveront la récompense de leurs vertus <…>.
Что в нем то благочестивые люди обрящут награждение за свои добродетели <…>.
Myson <…> encouragea ses concitoyens à la vertu, plus encore par son exemple que par ses discours, & fut véritablement un sage.
Мисон <…> возбудил своих сограждан к добродетели более своим примером, нежели словами, и был подлинный мудрец.
La vertu obscure parmi nous n’a qu’une sphere étroite & petite dans laquelle elle s’exerce ; il n’y a qu’un être privilégié dont la vertu pourroit influer sur le bonheur général, c’est le souverain <…>.
Добродетель будучи не видна между нами, занимает весьма тесную и малую окружность, в которой она владычествует. Одно только у нас есть существо, которое пред всеми преимуществует в том, что его добродетель входит в составление всеобщаго блаженства. Сие существо есть Государь <…>.
Pour l’intelligence des quatre premiers livres de cet ouvrage, il faut observer que ce que j’appelle la vertu dans la république, est l’amour de la patrie, c’est-à-dire, l’amour de l’égalité. Ce n’est point une vertu morale, ni une vertu chrétienne ; c’est la vertu politique ; & celle-ci est le ressort qui fait mouvoir le gouvernement républicain, comme l’honneur est le ressort qui fait mouvoir la monarchie.
Для разумения первых четырех книг сего сочинения надлежит примечать, что чрез то, что я назвал добродетелью в общенародной державе разумеется любовь к отечеству; то есть любовь к равенству. Она не значит ни нравственныя, ниже Христианския добродетели; но одну политическую, которая составляет пружину приводящую в движение правление в общенародной державе так, как честь составляет пружину самодержавнаго правления.
D. Et les cas de dévouement?
R. Je les ai énoncés généralement. Un fils doit toujours être dévoué à son père, un sujet à son Souverain qui est le père universel. Les cas dont vous parlez sont le par de-là du devoir stricte; c’est la vertu. Mais dans le devoir, ce que j’ai dit est à quoi se borne celui de l’obéissance envers l’autorité.
В. А примеры преданности какие?
О. Оные вообще я уже сказал. Сын должен предан быть всегда своему отцу, [с. 204] подданный своему Государю, яко отцу всеобщему. Вышеупомянутые мною примеры собственно должностию названы, а сие есть добродетель. К должности же мною сказанной принадлежит еще и повиновение власти.
Отечество не может стоять без вольности ниже вольность без добродетели; а добродетель без граждан: вы все зделаете; ежели исправите граждан: без сего вы будете иметь только злонравных невольников, начиная с самых начальников государства.
La constitution du Gouvernement [p. 27] des Romains étoit libre. Voilà l’origine de ces grandes vertus militaires qui firent faire à ce peuple la conquête de l’Univers.
Установление правительства римлян было вольное. Вот источник всех великих добродетелей и славних воинских дел, посредством коих сей народ завоевал весь свет.
Le Gouvernement des Romains n’étoit pas moins philosophe que politique; c’étoit toûjours par les passions les plus viles, que les Citoyens étoient conduits aux plus grandes vertus.
Правительство римлян столько же было философическое, сколько и политическое; всегда, самими подлейшими страстьми, граждане ведомы были к наивеличайшим добродетелям.
Combien d’ambitieux sans mérite cherchent les penchants du prince, afin de les servir, et de s’avancer eux-mêmes aux dépens de la vertu ! Que le souverain doit être circonspect ! Qu’il doit être sur ses gardes pour tromper l’oisiveté dangereuse des premiers, et la vigilance intéressée des seconds. Personne peut-être ne fut plus habile à se dissimuler de la manière dont je l’entends qu’Isabelle de Castille, cette Amazone catholique.
Сколько находится в Царских чертогах праздных людей! сколько там славолюбивых и неимущих никаких достоинств, кроме тех, что желают они овладеть склонностьми своего Государя; и стараются себя возвысить к предосуждению прямой добродетели всех! Останутся ли они в покое, приметя в муже отменном от них недостатки? Пощадят ли они его в злословии Государю своему? А Государь сколькоб осмотрителен и осторожен ни был, остережется ли от опасных и хитрых злословов, и предохранит ли себя от пронырливых и привязанных ко всяким страстям своих служителей?
Между тем никто в свете не умел так искусно притворяться, и такие хитрые делать в политике обороты, как Изабелла Кастильская Королева.
Les plus sublimes vertus sont négatives. M. R. infére de là dans la note de la page suivante, que ces vertus, & surtout l'observation du grand précepte de ne jamais nuire à autrui, emportent l'obligation de tenir à la société humaine le moins qu'il est possible; car, ajoute-t-il, dans l'état social le bien de l'un fait néceffairement le mal de l'autre. Etranges vertus que celles qui nous écartent & nous bannissent en quelque sorte de la Société! Le vrai bien de l'homme vertueux ne fait jamais le vrai mal de qui que ce soit. Et pour arriver à ce vrai bien, il faut que l'état social [p. 76] subsiste, que l'homme y vive, & y contracte toutes les rélations, tous les engagemens, qui sont compatibles ensemble, & avec la mesure de ses forces.
Высочайшия добродетели отрицательныя. [С. 68] Г. Р. чрез то разумеет в примечании следующей страницы, что добродетели сии, а наипаче наблюдение великаго правила, никогда „не вредит ближнему, отнимает обязаннось держаться в человеческом обществе как можно менее; ибо, присовокупляет он, в общественном состоянии благо одного необходимо производит зло другаго. Странны добродетели те, кои от общества нас некоторым образом удаляют и изгоняют! Истинное человеческое благо никогда не составляет ничьего истиннаго зла. И для достижения истиннаго сего блага надобно, чтоб общественное существовало состояние, дабы в оном жил человек, наблюдал все отношения, все обязанности, кои совместны между собою, и соразмерны силам его.